Музы города Арзамаса

Музы города Арзамаса

Валентин Саввич Пикуль
   Никогда я не был в Арзамасе, а — жаль…

   В старину, приписанный к Нижегородской губернии, этот город считался «гусиной столицей» России; вокруг Арзамаса, в долине реки Теши, все было белым-бело от пасущихся там неисчислимых гусиных выводков. Большой и на диво арзамасский гусь считался символом города, недаром же, когда Пушкина принимали в общество «Арзамас», его во время застольных речей заставили держать в руках мороженого арзамасского гуся.

   Что делать, видно, мне кибитка на Парнас, Но строг, несправедлив ученый Арзамас…

   Лежащий на Большом Московском тракте, ярко полыхающий золотыми куполами церквей, обильно изукрашенных, Арзамас был знаменит храмами, как и своими гусями. Писатель граф Соллогуб в Воспоминания. М. -Л. 1931, с. 219 писал:

«Много видел я в Москве церквей, но в Арзамасе кроме церквей ничего не видел. Кое-какие домишки исчезают там под торжественным давлением куполов, колоколен и башен».

Это преувеличение! Город был интересен сам по себе, он вел торги даже с Европой, славился ремеслами обывателей, среди ампира дворянских особняков нерушимо вросли в землю тяжкие хоромы купцов, город постоянно пребывал в торговом оживлении, к услугам приезжих в Арзамасе насчитывалось около сотни гостиниц и постоялых дворов, украшенных еловыми ветками…

   Кстати, в популярной повести того же графа Соллогуба «Тарантас» есть примечательный диалог его героев:
— У меня в особенности замечательно собрание картин.
— Итальянской школы? — спросил Иван Васильевич.
— Арзамасской… у меня целая галерея образцовых произведений славных арзамасских живописцев.

   Значит, над храмами Арзамаса взлетали не только вороны и голуби, но когда-то порхали и музы; не только чваный Петербург, но даже русская провинция имела свою «академию».

   Известно ли тебе, читатель, такое имя — Александр Васильевич Ступин? Имя, достойное нашей памяти…

   Вряд ли мы доищемся до истоков происхождения Ступина, если он сам, кажется, не ведал своих родителей. Ему хотелось верить, что он — дитя неосторожной любви некоего Борисова и дочери какого-то «воеводы» из Костромы. Но, если говорить честно, я более склоняюсь к иной версии. Ступин порожден в грехе молодой игуменьей Марией, которая в одну из душных ночей отворила свою келью для чересчур пылкого арзамасца. «Буйный был характером, — вспоминали о нем в городе. — Ночью приедет в обитель, стучит, ругается… в храме он орал на монахинь, сильно они его пугались — по углам прятались». Я пытался установить мирское имя этой игуменьи, по дневнику В. П. Шереметьевой вышел на Марию Петровну Блохину, урожденную Алмазову, но потом стал сомневаться в своих догадках…

   Ладно! Пусть этим вопросом занимаются краеведы, а мое дело рассказывать то, что я знаю. Поверим на слово самому Ступину: «Мать моя скончалась во Владимире, оставив меня 3-х лет совершенным сиротою, и я был зачислен в мещанское звание…» Дитя любви пристроили в семью арзамасского мещанина Василия Ступина и его жены Анисьи Степановны. Названый отец, видно, был гулякой: он оставил семью на бобах и ушел в солдаты, следы его навсегда затерялись, и бог с ним! Безграмотная, но сердечная Анисья Степановна прижала к сердцу приемыша:

— Не горюй! Я тебя, миленький, не оставлю.

   Что ожидать от темной женщины? Она слышала, что нужна «наука», но за чтение одного листа Часослова местные грамотеи просили три копейки медью. Велики деньги, где взять их? Анисья Степановна отвела приемыша к глухому пономарю:

— Уж ты научи его, батюшка, наукам всяким…

   Тот выбрал из кадушки розгу подлиннее. Обещал три шкуры спустить, но читать и писать научить. Оглохший от звона колоколов, пономарь все-таки передал малолетку свою «премудрость». После чего Саша Ступин «прислуживал в церкви, читал, пел, носил дрова дьячкам в церкву, ходил с образами по домам», славя Христа, а каждую копейку отдавал матушке.

— Кормилец ты мой и поилец, — умилялась Анисья…

   Кормильцу было тогда семь лет. Через три года его определили сидельцем в лавчонке, где висели хомуты и стояли бочки с патокой. Здесь он впервые потянулся к карандашу, и, заметив в нем склонность к рисованию, мать отдала приемыша на попечение какого-то богомаза. Вместе с мальчишкой он ездил по усадьбам помещиков, красил все, что надо, — где забор размалюет, где икону в храме поправит кисточкой. В 1790 году богомаз велел собираться в Темников, мать дала Саше в дорогу гривенный. Голодно было, даже побираться хотелось, к тому же богомаз обокрал своего ученика.

— Дяденька, отдай денежку, — умолял Ступин.
— Я вот тебе не тока отдам, но и своих придам, коли ишо скулить будешь. Имей уваженье ко мне, сваму мастеру, коли уж мне похмелиться пришла охота… Цыц, мелюзга!

   Всяко в жизни бывало. И всюду можно учиться. Ступин много читал, много исправил окон в сельских церквах, немало золотил иконостасов. Скоро его взял к себе в услуженье арзамасский городничий Ананьин, дядька добрый. Однажды Ступин набросал пером на бумаге портреты его детишек, и так мило, так сходственно получилось, что Ананьин даже заробел.

— Гений ты, Сашка! — сказал он юноше. 
— Чего ж это я тебя с дубиной на плече держу при своих посылках? Тебе, милок, не дубина, а карандаш надобен… Ишь как ворочаешь!

   В ту пору дьякон Ефим Яковлев считался в Арзамасе самым искусным иконописцем, он привлек Ступина в помощники. Дьякон учил хорошо, за подряды брал деньги немалые, и Ступин радовал Анисью Степановну своим заработком; в доме у них завелся достаток, гоняли к реке на выпас свою гусиную стаю. Но тут беда приключилась. Поехали как-то в село Тарханово, чтобы обновить образа в церкви, тамошний помещик сразу выставил шесть ведер водки (для лакировки икон спирт нужно перегнать в лак). Но дьякон Ефим не устоял перед таким изобилием, все шесть ведер зараз «перегнал» в себя, отчего и помер. Ступин очень жалел мастера, тем более что был влюблен в его дочь без памяти.
© Музы города Арзамаса, В.С. Пикуль
© Никогда я не был в Арзамасе, а — жаль…
© сетевая версия - отрывок, arzemas. 2022
© Арзамас.
© OCR - В.Щавлев. 2022