Очерк истории арзамасской мордвы. Глава I

Воскресенье - 20/02/2022 12:19

Арзамасская Мордва заканчивает собою» серию очерков, предпринятых нами; 7 лет тому назад, и мы находим возможным в настоящий момент связать эти очерки общим заглавием, которое имели в виду уже тогда, но не решались выставить, не зная, удастся-ли нам довести задуманное дело до конца.

Smirnov I N Privolzhskie finny 01 2 Mordva 1895

Казань 18 янв. 1895 г.

Smirnov I N Privolzhskie finny 01 2 Mordva 1895 2

Арзамасская мордва

Smirnov I N Privolzhskie finny 01 2 Mordva 1895 3

Smirnov I N Privolzhskie finny 01 2 Mordva 1895 5

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Арзамасская Мордва заканчивает собою серию очерков, предпринятых нами; 7 лет тому назад, и мы находим возможным в настоящий момент связать эти очерки общим заглавием, которое имели в виду уже тогда, но не решались выставить, не зная, удастся-ли нам довести задуманное дело до конца.

В предисловиях к отдельным очеркам нам не раз уже приходилось говорить, что они преследуют две основные цели: 1) дать критический свод всех тех данных, которые имеются относительно той или другой народности в литературе и 2) внести научную систему в изложение как этих данных, так и наших собственных наблюдений.

Теоретические основания принятой нами системы были уже изложены в очерке „Пермяки" . (стр. 177—178, 207—208) и главным образом в брошюре „Задачи и значение местной (частной) этнографии" (Каз. 1891). Здесь, в предисловии к целой серии очерков, мы позволяем себе воспользоваться несколькими отрывками из названных работ для того, чтобы ввести читателя в круг тех требований, которые он вправе предъявлять к каждому из наших очерков, и выяснить условия появления в них замеченных компетентной критикой, с прискорбием „смелых предположений и решительных выводов ипотетической этнографии".

„Задача частной этнографии заключается, думаем мы, в том, чтобы раскрыть те особенности духа, которыми отличается данный народ и которые сказываются в его творчестве, в созданной им культуре. Первым и элементарным видом творческой деятельности человека, первым показателем творческих сил его духа является, конечно, приспособление природы к основным его потребностям—творчество в области внешнего быта: добыча и приготовление пищи, устройство жилья, одежда. Направление и характер этой деятельности определяется свойствами среды, окружающей человека, и теми силами тела и духа, которыми он располагает. Следующая категория явлений, на которой должно остановиться внимание этнографа, определяется без труда. За потребностями в пище и крове следует потребность продолжения рода.

Исследование условий, которыми обставляется удовлетворение этой потребности, приводит нас одновременно к первобытным формам общественного союза и брака. К тем-же вопросам исследователь может подойти и с другой стороны. Знакомясь с родами пищи и способами её добывания, мы знакомимся попутно и с тем влиянием, которое имеет тот или другой способ удовлетворения первых жизненных потребностей на отношения человеческих особей друг к другу, другими словами на размеры и формы сотрудничества. Из отношений, основанных на потребности продолжения рода и сотрудничестве, вытекает таким образом малая масса явлений, которые обнимаются терминами „семейные и общественные отношения". Это творчество социальных форм.

Около человеческого трупа зарождается ряд явлений высшего порядка—идеи о сверхчувственном и культ усопших. Здесь демокрационная черта между человеком и животным. По одну сторону её в области творчества, направленного на сохранение особи и рода, возможны аналогии между тем и другими, — по другую всякая возможность таких аналогий исчезает. Мы вступаем в высшую область творчества, в область идей о происхождении, сущности и взаимных отношениях явлений окружающего мира, в область первобытной философии и религии природы. Эта область обнимает собою язык, поэзию, верования и культ"¹.

¹ «Пермяки». 177—178.

Около человеческого трупа зарождается ряд явлений высшего порядка — идеи о сверхчувственном и культ усопших. Здесь ,,В мире намеченных явлений человеческого творчества есть масса вещей, которые остаются незаметными, не привлекают на себя внимания наблюдателя. Чтобы уловить, оценить их значение и выдвинуть их, он должен иметь более тонкое внимание, по своему вооруженный глаз. Здесь не может быть, конечно, речи о каких нибудь инструментах. Роль их у наблюдателя человеческого творчества заступают общие идеи истории культуры, политической экономии, психологии. Может быть, они шатки, но ведь принимаются же в естествоведении теория атомов, теория космического эфира, которые также не имеют безусловной доказательности. Теории дают толчек к изучению связи между явлениями, заставляют глубже всматриваться в них и часто находят себе подтверждение в вызванных ими работах. Теория развития, теория переживания, намеченные культурной историей схемы развития отдельных элементов человеческого творчества—все это вносит жизнь в исследование, заставляет искать органической связи между явлениями, которые были до сих пор просто свалены в ящики с различными ярлыками, ловить и тщательно всматриваться в самые мелкие подробности.

Исследователь, который ставит дело таким образом, может увлекаться, ошибаться. Пусть! Ведь и в микроскоп подчас два исследователя видят не одну и ту же вещь; из этого не заключают, однако, что микроскоп не нужен и даже вреден.

Тѣми условіями, которыя современная этнографія ставитъ для наблюденія, опредѣляются, конечно, и условія обработки собраннаго матеріала. Было время, когда отъ этнографа требовалось одно—красно разсказать то, что онъ видѣлъ. Это было время, когда этнографія, подобно литературѣ путешествій, была особымъ видомъ беллетристики. Въ настоящее время этнографія становится наукой и для изслѣдователя, который пожелалъ бы познакомить читающій людъ съ своими наблюденіями, требуется уже система: нельзя послѣ описанія дома говорить о погребальномъ обрядѣ, потомъ о костюмѣ, послѣ костюма о вѣрованіяхъ. Система и характеръ изложенія этнографическихъ фактовъ опрёдѣлается
I) намѣченными уже выше органическими отношеніями между отдѣльными видами человѣческаго творчества,
2) отношеніемъ частной этнографіи къ общей, къ исторіи культуры и другимъ наукамъ о человѣкѣ. Изслѣдованіе по частной этнографіи находится въ такомъ же отношеніи къ этимъ наукамъ, какъ - монографія, посвященная тому или другому виду животныхъ или растеній, къ зоологіи, ботаникѣ и біологіи.

Общей этнографіи она даетъ матеріалъ для характеристики крупныхъ сочетаній народовъ, для ихъ систематики по культурнымъ признакамъ (пока по языку), исторіи культуры—матеріалъ для повѣрки и обоснованія ея общихъ положеній и схемъ. Отъ нихъ она беретъ систему, общія понятія, принципы изслѣдованія.

Какъ нельзя сдѣлать научной характеристики какого бы то ни было органическаго вида, не имѣя общаго естественно-научнаго образованія, такъ нельзя характеризовать и народность безъ общихъ этнологическихъ и культурно-историческихъ свѣдѣній. Этнографъ, который говоритъ о подсѣчномъ хозяйствѣ, поземельной общинѣ, артели, родовомъ бытѣ, культѣ предковъ, фетишизмѣ, анимизмѣ, пользуется этими категоріями политической экономіи и исторіи культуры, какъ натуралистъ пользуется своими морфологическими и біологическими категоріями;, онъ также опредѣляетъ въ выраженіяхъ принятой терминологіи данныя свойства, признаки народа, устанавливаетъ ихъ отношеніе къ извѣстнымъ уже, можетъ быть, и гипотическимъ типамъ. На этотъ путь этнографія уже встала и возврата съ него въ область беллетристики быть не можетъ.

Предположимъ, что изслѣдователь, исходя изъ этихъ соображеній, классифицировалъ и опредѣлилъ свой матеріалъ. Его задачи еще не исчерпываются. Вдумываясь въ свои факты, каждый изслѣдователь можетъ замѣтить, что не все собранное имъ характерно для народа въ настоящій моментъ: во время свадьбы родственники жениха дѣлаютъ видъ, будто похищаютъ невѣсту; на самомъ дѣлѣ бракъ происходитъ по соглашенію- обѣихъ сторонъ; въ праздники во многихъ мѣстахъ колятъ скотину и жертвуютъ кожу въ церковь и въ то же время по крайней мѣрѣ отдѣльныя лица понимаютъ, что ни христіанскому Богу, ни его святымъ не нужны эти кровавыя жертвы. Между современными отношеніями, понятіями и вѣрованіями съ одной стороны и многими обычаями съ другой обнаруживается разладъ. Ученіе о переживаніяхъ объясняетъ этотъ разладъ: оно говоритъ, что такія, неимѣющія связи съ современнымъ міровоззрѣніемъ, вещи—остатки прошлаго, пережитыхъ народомъ ступеней его развитія, исторіи. Жизнь прихотливо комбинируетъ обломки старины и рядъ сознательныхъ дѣйствій, вытекающихъ изъ современныхъ понятій. Изслѣдователь долженъ отдѣлить живое отъ обломковъ старины, отодвинуть отжившее съ перваго плана картины вглубь ея, дать этой картинѣ культурно-историческую перепективу, употребить эти обломки для того, чтобы возстановить исторію развитія данной народности. И въ этой работѣ нельзя обой-тись безъ справокъ съ исторіей культуры, безъ ея категорій. Свалить все старое въ одну кучу и назвать это исторіей народа нельзя: обломки нужно разложить такъ, чтобы получалось представленіе объ эпохахъ, которыя прошелъ народъ въ своемъ развитіи, чтобы читатель шелъ постепенно отъ одной ступени къ другой. Существенную помощь въ этой работѣ окажетъ изслѣдователю исторія культуры. Большая часть этихъ обломковъ подойдетъ къ тому, что повторяется въ жизни другихъ народовъ, что какъ моментъ въ развитіи даннаго отдѣла культуры, вошло уже въ ея исторію: сохранившіеся въ свадебномъ обрядѣ остатки старины распредѣлятся между двумя порядками пріобрѣтенія жены (куплей и умыканіемъ) и оба эти порядка - окажутся въ отношеніяхъ послѣдовательности—одинъ, какъ болѣе поздній, другой, какъ болѣе ранній. Пользуясь категоріями культурной исторіи, изслѣдователь будетъ опредѣлять свой матеріалъ и систематизировать его въ порядкѣ послѣдовательности, развитія—и этимъ выполнитъ послѣднее существенное требованіе обработки ².

Рядъ выполненныхъ нами по изложенному сейчасъ плану очерковъ послужитъ, надѣемся, небезполезнымъ матеріаломъ для разрѣшенія болѣе сложныхъ задачъ финновѣдѣнія. Имѣя подъ руками сводъ данныхъ, касающихся внѣшняго быта, семейныхъ и общественныхъ отношеній, вѣрованій и культа четырехъ восточно-финнскихъ народностей и сопоставляя ихъ съ однородными фактами изъ области западно-финнской и угорской этнографіи, изслѣдователи въ состояніи будутъ расширить слагавшіяся до сихъ поръ исключительно на почвѣ лингвистическаго матеріала представленія объ общей или пра-финнской культурѣ.

²«Задачи и знач. част, этногр.» іб—18.

Результаты сравнительнаго изученія этнографическихъ фактовъ дадутъ плоть и кровь блѣднымъ тѣнямъ прошедшаго, которыя вызываетъ такъ называемая лингвистическая археологія.

Въ свѣтѣ этого сравнительнаго изслѣдованія рельефно выступятъ, конечно, и тѣ ошибки и недочеты, которые имѣютъ мѣсто въ нашихъ очеркахъ и являются результатомъ увлеченій и недостаточной подготовленности автора.

Обращаясь въ заключеніе этихъ страницъ къ нашему послѣднему очерку, мы считаемъ пріятнымъ долгомъ принести нашу сердечную признательность гг. директорамъ народныхъ училищъ губерній Нижегородской, Симбирской, Пензенской, Самарской, Саратовской и Тамбовской за доставленіе списковъ преподавателей народныхъ училищъ въ населенныхъ Мордвою районахъ, гг. Лукину, Бутузову, Иванцеву, Фитингофову, Строганову и Мелентьеву за доставленіе для редакціи „Извѣстій" собранныхъ по нашей программѣ свѣдѣній о мѣстной Мордвѣ и г. подполковнику В. А. Мошкову за свѣдѣнія, собранныя у Мордвы-солдатъ Варшавскаго военнаго округа.

Смирновъ.

Казань, 18 янв. 1895 г.

Smirnov I N Privolzhskie finny 01 2 Mordva 1895 7

Русский историк и этнограф И. Н. СМИРНОВ
Глава I

Очерк истории мордвы

Арзамасская Мордва представляет собою крупнейшее из современных восточно-финских племен. Она занимает своими поселениями значительные пространства в губерниях Нижегородской, Пензенской, Тамбовской, Симбирской, Казанской, Самарской, Уфимской, Оренбургской и Саратовской.

Своими прошлыми судьбами мордва входит, как видный деятель, в историю княжеств Рязанского и Суздальско-Нижегородского. Почтенная древность эпохи Юрия Всеволодовича не представляет собою границы, дальше которой мы могли бы углубляться в прошлое мордовского племени. О стране MoQdia говорит Константин Багрянородный в своей книге «De administrando imperio»¹; еще глубже в прошедшем мы встречаем упоминание племени mordens у Иорнанда. Племя это среди целого ряда других, до сих пор более или менее точно не определенных, фигурирует в числе покоренных готским королем Эрманарихом². На Иорнанде прекращаются известия историков. Брошенное им упоминание о мордве представляет собою границу, отделяющую исторический период ее жизни от доисторического. Нашим первым и главным в настоящее время руководителем в области доисторического прошлого мордвы является филология.

В 1879 г. в Будапеште появилась работа мадьярского ученого, ныне академика, И. Буденца «Ueber die Verzweigung der Finnischen Sprachen». Буденц намечает в ней на основании языка основные моменты истории финнов. Сравнительное изучение финских наречий привело его к убеждению, что мордва, черемисы и суоми составляли одну из групп, на которые распалось некогда единое прафинское племя, — южную, в состав северной, по его мнению, входили предки нынешних лопарей, зырян с вотяками, вогулов с остяками и мадьярами.

Профессор Гельсингфорсского университета О. Доннер дважды затронул в своих трудах вопрос о доисторическом прошлом мордвы и суоми. В заключительных строках своего исследования «Die gegenseitige Verwandschaft der Finnisch-Ugrischen Sprachen» (Hels., 1879) он так резюмирует свои выводы из сравнительного изучения финских наречий:

«Волжско-балтийские финны жили совместно долгое время после отделения от пермской группы, слегка соприкасаясь с германскими народами, от которых они заимствовали десятичную систему исчисления и незначительное количество культурных слов. Новые исторические перевороты двинули западно-финские народы дальше на запад и север — на это время приходится и период первого значительного культурного влияния германцев (первые столетия нашей эры). В это же время становится впервые заметно и литовское влияние».

В статье «Ueber den Einfluss des Litauischen auf die Finnischen Sprachen» проф. Доннер несколько иначе представляет это дело. Первое соприкосновение нераздельных еще мордвы и западных финнов с германцами (готами) имело место во внутренней России, примерно в Московской области. К тому же «мордовско-финскому» периоду совместной жизни относится соприкосновение с литовцами и славянами; в мордовском языке оказываются следы не только готского, но и литовского влияния. У кого финны рассматриваемой группы заимствовали десятичную систему исчисления, Доннер в этой статье уже не решается говорить положительно. Он думает, что рядом с литовцами в деле передачи мордве и финнам системы чисел участвовали и славяне (sata — сто)³.

В новейшем труде известного датского финолога проф. Копенгагенского университета В. Томсена «Berijringar mellem de finske og de baltiske (lettisk-litauiske) Sprog» (Kiop., 1890) мы встречаем новую схему, в которой представляется на основании данных языка доисторическое прошлое мордвы. В эпоху, когда на финские языки началось готское влияние, а началось оно, судя по архаическим формам заимствованных финнами у готов слов, раньше века Вульфилы (318—388), черемисы и мордва были уже оторваны от западных финнов: в их языках нет никаких следов этого влияния. Эта эпоха совпадает с концом более раннего периода в истории приволжских финнов — периода, когда мордва составляла нераздельное целое с финнами балтийскими. В этот древнейший период своей истории она вместе с черемисами и суоми испытала сильное влияние литовского племени. Мордва соприкасалась с литовскими племенами и после, в течение более продолжительного времени, чем суоми: кроме литовских слов, заимствованных совместно с западными финнами, в ее языке есть такие литовские слова, которых нет в наречиях этих последних. Время, когда совершилось воздействие литовского племени на мордву и суоми, совпадает, по мнению Томсена, с началом нашей эры или отходит даже несколько глубже. Филология уводит нас, таким образом, на целые столетия дальше, чем самые древние свидетельства истории, в такую эпоху, когда мордва еще не начинала выделяться из группы, обнимавшей собою предков последующих западных и волжских финнов. За этой эпохой идет нетронутая наукой эпоха прафинская, когда нераздельным еще финским племенем закладывались самые первые элементы культуры. Попытки заглянуть со светочем языкознания в отдаленное прошлое мордвы, которые мы встречаем у Томсена, финских и мадьярских ученых, привели исследователей к разноречиям относительно деталей: схема Томсена не во всех подробностях совпадает с выводами, к которым приходит Доннер. Который из двух авторитетных ученых прав в спорном вопросе о готском влиянии на мордву в так называемый мордовско-финский период ее истории, решит, конечно, только филолог. Несомненно одно: категорически отрицать на основании данных филологии какие-то отношения между мордвой и готами, которые легли в основание известий Иорнанда, нет оснований. Его современникам могло быть известно имя мордвы; насчет зависимости ее от Эрма-нариха сам Иорнанд или его источники могли, конечно, и прихвастнуть.

Исследование отношений финско-мордовского элемента к германскому, литовскому и славянскому знакомит нас с соседями, которых имела мордва в доисторическую эпоху. Наши сведения относительно этого предмета пополняются исследованием иранских элементов в языке мордвы. Первый шаг в этом направлении сделал, если мы не ошибаемся, проф. В. Томашек в своей статье «Kritik der дііезіеп Nachrichten ьЬег den Skythischen Norden»⁴. Приводим из ряда его параллелей те, в которых оказывается родство между языками мордовским и осетинским ввиду того, что осетины считаются иранистами племенем, наиболее близким к древним сарматам: мордов. waza — теленок // осет. ua'ssa; мордов. saja — коза // осет. sagha; мордов. wera, merys — ягненок // осет. warik. Внимания финологов заслуживают и те сближения мордовского с зендским и другими иранскими элементами, которые устанавливает Томашек: мордов. petkel’ // sarikoi. petgal; мордов. uzyr — топор // зенд. vazra; мордов. kar'at — резак у плуга // зенд. kareta; мордов. suz // памир. cusac; мордов. maks, — пчела // makhsi; мордов. urys — кабан // зенд. varaza. Данные языка позволяют нам предположить, что соседями мордвы в доисторический период были германцы, славяне, литовцы и какие-то иранские племена.

¹ Sitzungsbericht. d. hist.-philol. Cl. d. Wien. Akad. Ed. CXYIL

Они же дают нам возможность определить и район, в пределах которого имело место это сближение. Показателями являются здесь общие названия растений в языках волжских и западных финнов. В 1879 г. Андерсон из сопоставления эстонских и мордовских названий различных деревьев (кленъ эст. wahter, морд, ustyr чер. wastar; яблоко эст. umar, мордов. mar’, шпаг’; береза — эст. kpiw, koo, мордов. kui, ku; рябина — эст. pihle, мордов. pizal; дуб — эст. tamme, мордов. tumo; ольха — эст. Іера, мордов. Іера; орех — эст. pahke, мордов. pasta; липа — эст. pahn, мордов. pasa; ива — эст. hala-pu, мордов. kal) вывел заключение, что область совместной жизни мордвы и западных финнов должна была находиться в средней России, в поясе разнообразного чернолесья. В 1886 г. вопрос с этой стороны был вновь пересмотрен Ф. Кеппеном. На основании сравнительного изучения названий древесных пород он также пришел к убеждению, что родиной финского племени была страна, где растут дуб, лещина, ясень, клен. Этой страной могло быть среднее течение Волги и ее притоков Оки и Суры. На юго-востоке от страны, занятой финнами и мордвой, находились земли иранских обитателей южной России, на северо-западе готов и литовцев и на юго-западе земли славян. Указания филологии ориентируют нас самым общим образом в вопросе о древней родине мордвы. В далекий период совместной жизни с западными финнами мордва жила приблизительно в тех местах, где мы видим ее и до сих пор. Более точное определение ее древней территории мы сделаем на основании местных названий края. Чтобы с большей или меньшей отчетливостью выделить из массы географических названий средней России мордовские, мы должны определить их признаки и основные типы.

Начнем с речных названий нынешнего мордовского края. Названия эти у мордвы имеют ту же конструкцию, что и у народов пермской группы: они состоят из слова, обозначающего реку, воду, — лей и определителя, который обыкновенно стоит на первом месте. Определителем этим является слово, обозначающее или свойство местности, по которой протекает река, или свойство ее самой, или личное имя первого поселенца. Выделить из речных названий губерний Пензенской, Нижегородской и Симбирской три категории этого первого типа не трудно. У нас имеется прекрасное пособие в виде алфавитного списка языческих мордовских имен, извлеченного А. Н. Островским из актов XVII в. Даем для образца по нескольку названий каждой категории:

Пичи-лей = пиче — сосна + лей — речка = Сосновка

Чувар-лей = шувар — песок + лей = Песчанка

Леп-лей = лепд — ольха + лей = Ольшанка

Уча-лей = уча — овца + лей = Овечья р.

Нару-лей = пару — поле + лей = Полевая р.

Ине-лей = ине — большой + лей = Большой враг.

Речные названия, составленные излей с личным именем:

Колопо-ляй (Пензенская губ.) - Колопино

Кички-лей — Кичка

Рыс-лей — Рыскино

Рома-лей — Рама (дас, дан, нчей, ш)

Кочат-лей (Симбирская) Коча-й

Кулиш-лей — Кулеш

Шички-лей — Шича-дей

Моча-лей — Мотяс, Мучкай

Капа-лей (Саратовская) Кабай

Урма-лей — Урмай

Анке-лей (Нижегородская) Анник

Цип-ляй — Цып-ино

Марда-лей — Марта-с

Санга-лей — Сангук

Руш-лей — Руш-тан

Конак-лей — Конак

Аташ-лей — Атай, Атуш

Кочкар-лей — Качкур

Кудаш-лей — Кудаш

Ахмет-лей — Ахмет

Атяш-лей — Атяш

Для обозначения населенных мест мы имеем названия, в окончании которых являются:

а) веле (деревня).—Карда-виль Н., Одвеле П., Вярвель П., Родивеля И., Рузвель П.,
б) панда (гора)—Пичпанда Тамб. Сп.
в) кужа (поляна)—Камакужа П.
г) ошъ (городъ)
д) гартъ—Кузгордь Н.
е) донъ (устье рѣки)—Сарадонъ Н.
ж) вирь (лѣсъ)—Салавирь.

Если мы, установивши типы мордовских названий, обратимся к карте, для того чтобы на основании их определить более точным образом границы мордвы, то нас поразит то обстоятельство, что типических названий селений донельзя мало, а названия вод относятся все к мелким речкам. Ни одна более или менее крупная река в пределах губерний Нижегородской, Симбирской, Пензенской, Тамбовской, Саратовской не носит типичного мордовского названия. Исса, Пенза, Мокша в Пензенской губернии, Ока, Выша, Керма, Катма в Тамбовской, Ока, Теша, Кудьма, Ватьма в Нижегородской, Свияга, Сура в Симбирской чужды мордовскому языку по своему составу, а, главным образом, по окончаниям. Исходя из этого факта, пришлось бы предположить, что мордва поселилась в крае, который был уже ранее по главным водным артериям заселен каким-то другим народом, и что, стало быть, родину мордвы нужно искать где-нибудь в другом месте. Четыре года тому назад мы считали это предположение неоспоримым. В настоящее время история пермских речных названий — исчезновение родового суффикса — заставляет нас предположить, что и среди речных названий мордовского края можно найти такие, которые сохранили только первую, определяющую часть и в силу этого выглядят как бы не мордовскими.

На голове у мордовки убор, унизанный деньгами. На плечах особый платок с кистями, унизанный деньгами. На груди 4-гроздное украшение, напоминающее чувашскую шульгемю, покрыто монетами; наколоты из монеты восходят к временам царя Алексея Михайловича, Петра и Иоанна Алексеевичей (XVII в.). (Архив М. Е. Евсевьева).

Пересмотр этих названий дает нам возможность констатировать и по отношению к мордовскому краю такое сокращение: мы имеем случаи, где рядом с сокращенными формами держатся полные, сохраняющие типическое окончание, таковы:

Мокша   Мокша-лей
Явас Евас-лей
Поника Пониклей
Пара Пара-лей
Сура Суралей
Сира Сиреляй
Мараса  Марасляй
Варма   Вормалей

Установивши существование сокращенных речных названий, мы обращаемся к дальнейшему их анализу. По аналогии с полными названиями мы можем ожидать, что и среди сокращенных речных названий должны встретиться такие, которые происходят от личного имени. Нашим руководителем в поисках за ними будет служить цитированный уже выше список личных имен. Сопоставление речных названий с личными именами дает нам новый ряд таких, которые имеют мордовское происхождение:

Рѣчныя назв. Лич. имена.

Промза въ Симб. губ.	—	Поромза.
Мочака	—	Мучкай.
Стемасъ	—	Стемасъ
Канакъ	—	Конакъ.
Ибрясь(ка)	—	Ибрай.
Артамас-ка	—	Артамасъ.
Сатисъ	Ни ж.	Сат-ка, Сатай.
Сіучъ	Сим.	Сеюшъ.
Мортасъ	Тамб.	Мортасъ.
Вачкасъ	—	Вечкасъ.
Нароватъ	—	Нороватъ.

Кроме отпадения типического окончания, которое чаще всего могло иметь место там, где народ понимает значение выбрасываемого элемента, можно отметить изменения, которым подвергаются названия в устах русских. В тех случаях, когда мордовское название реки делалось достоянием русского населения, оно изменялось таким образом, что согласный j из окончания лей пропадал и вместо суффикса лей являлись новые суффиксы ля, ль. Чем дольше жило русское население на местах, занятых когда-то мордвой, тем сильнее местные мордовские названия отклонялись от своего первоначального типа. Приведем примеры таких изменений:

лей	ляй	ля	ль
Кирлей (Ниж. губ.)	—	(Кирля) Кирленка (Симб, губ.)	Кирель (Ниж. губ. 11)
Урлей (Пензенская)	—	Урля (Пензенская)	—
—	—	—	Хорль (Симбирская 57)
—	Нерляй — (Пензенская)		Нерль (Пензенская)
Пишлей (Тамбовская)	—	Пишля (Пензенская)	—
Кудолей (Пензенская)	—	Кутля (Тамбовская)	—
Навлей (Пензенская)	—	Новля (Тамбовская)	—
Росляй (Тамбовская)	—	Рысля (Тамбовская)	—

Большая часть названий селений также или утратили свою старую форму, или в официальных данных называются не так, как на языке народа. Примером служит название села Верхис (Верх-ис). У мордвы это село называется Иса-веле (деревня на Иссе). Деревни, в мордовских названиях которых первую часть составляет личное имя, на картах и в списках населенных мест имеют обычное русское патронимическое название с окончанием на ово, ево. Определить принадлежность таких деревень мордве можно только со списком языческих мордовских имен в руках. Таковы:

Ардат-ово	Ардатъ.
Алтыш-ево	Алтышъ.
Сайнино	Сайн-инъ.
Поводим-ово	Поводимъ.
Кабаево	Кабай.
Сабанчеево	Сабанчи.
Баева	Бай-ко.
Алова	Аловъ (Алъ?)
Чамзинка	Чамзя.
Качаева	Качай.
Суродеевка	Суродей.
Пилесево	Пилеса.
Кулясово	КуЛясь.
Маресево	Маресь.

Благодаря открытию сокращенных мордовских местоназваний, необходимость искать древнюю родину мордвы далеко за пределами ее нынешнего края, как будто устраняется: намечаются крупные районы, где мордвой даны первые местные названия (бассейны Суры и Мокши).

Нынешнее размещение мордовских селений также может дать приблизительное понятие о территории, которую племя занимало раньше. В официальных источниках мордовские селения носят в значительной части русские названия. Приводим по уездам статистическую табличку, из которой можно будет видеть, как распределяются русские и мордовские, точнее христианские и языческие названия.

	Общ.	число м.	съ рус.	съ морд.
		сел.	назв.	назв.
Ниж. г.	Ардатовскій у.	29	18	11
—	Арзамасскій	26	12	14
—	Княгининскій	25	9	16
—	Лукояновскій	19	7	12
—	Сергачскій	24	16	8
—	Нижегородскій 43		18	25
Симб. г.	Симбирскій	8	2	6
—	Алатыревскій	27	5	22
—	Ардатовскій	60	8	52
—	Буинскій	11	—	11
—	Карсунскій	18	8	10
—	Курмышскій	9	5	4
—	Сенгилеевскій	5	—	5
—	Сызранскій	9	3	6
Ценз. г.	Городищенскій 43		7	36
—	Инсарскій	34	8	26
—	Краснослободскій	64	9	55
—	Наровчатскій	16	3	13
—	Нижнеломовскій	2	о	—
—	Саранскій	14	—	14
—	Чембарскій	10	3	7
Тамб. г.	Спасскій	53	17	36
—	Темникововскій	43	5	38
—	Пацкій	22	11	11
Сарат. г.	Саратовскій	4	1	3
—	Балашовскій	5	3	2
—	Вольскій	4	1	3
—	Кузнецкій	23	4	19
—	Петровскій	28	8	20
	Хвалынскій	29	16	13

Самара г. Самарскій	35	22	13
— Бугульминскій	28	17	11
— Бугурусланскій	64	31	33
— Бузулукскій	23	15	н
— Николаевскій	21	17	4
— Новоузенскій	8	6	о
— Ставропольскій	24	14	10

Мы не сделаем грубой ошибки, если предположим, что названия, происходящие от языческих имен, древнее тех, которые происходят от имен христианских, и что, стало быть, край, где гуще языческие названия, был занят мордвой раньше — входит в состав ее древнейшей территории. Вероятность нашего предположения увеличится, если мы обратим внимание на то, что мы видим в этих местностях ряд русских селений с чисто мордовскими названиями или на речках, носящих мордовские названия:

В Ардатовском уезде — Шахаево, Беговатово, Верякуша, Ичалово, Кашкарово, Тамаевка, Автодеево, Кармалейка, Чуварлейский Майдан, Каркалей, Малякса, Атемасово, Череватово, Аламасово. Второй стан уезда, населенный в настоящее время сплошь русскими, имеет около 1/4 селений с мордовскими названиями: Шилокша, Мечасово, Кузгордь, Велетьминский, Личадеево, Стексово, Размазлеи, Липелей, Серякуши, Кузятево, Кужендеево, Мокшалеи, Журелейка, Шилокшанский, Туркуши, Новолеи, Чуварлейка.

В Арзамасском уезде 1 ст. — Трянгуши, р. Мардалейка, Чуварлейки, Бебяево, Кержеман, Букалеи, Мордовская, оз. Мордовское, 2 ст. р. Ковакса и оз. Маресево, Нороватово, Ковакса, Кавлеи.

В Княгининском — Мордово, р. Амбаевка при д. Ив., р. Сухой Самай, р. Валова, д. Вельдеманова, Картмазовка, Катарша, Мокша, р. Перпелей, Букалеи, д. Алтышево, Чапас (?), Сурадеево, р. Сингилейка, д. Чергать, д. Мармыжи.

В Лукояновском — р. Маскалейка (3119), д. Мамлеево, Аржаманово, р. Мерекуша, д. Салдаманова, Атингеево, Шишадеево, Кармалей, р. Куртмазовка, д. Наруксово, Учуевский Майдан, Маресево-Дм., Верякуша, р. Маракуша (3168), р. Сангалейка (3169), д. Мадаево, Резоватово, Кирляйка, Нелей, Чиргуши (2), Паракуша, р. Ледазлейка (3223), д. Чиреси, Болдино, Пермеево, р. Жемалейка, Кочкурово.

В Сергачском — р. Вашкилей, р. Кардомалейка, р. Пашендейка, р. Тракелей, р. Варлажейка, р. Румлейка, д. Инелейка, Кечасово, Кодомка, р. Пара, д. Маресево.

В Нижегородском — р. Шава, Лапшлей, Лекеево, Карабатово, Вередеево, р. Шишлейка, р. Вершлейка, д. Килелей, Мордвинове, р. Балаклейка, р. Кужендейка, с. Пунерь, Чуварлеи, р. Лаксангейка, д. Трухлей, р. Пыра, д. Сарлеи, Лазалеи, р. Алистейка, Пица, р. Вергилей, Ишино на р. Вершлее, Отерево, Симбилеи, Бармалей, Помра, Шидролей, Явлей р., Солей р.

В Темниковском — Беговатка, Екшеево, Мармыжи, Будаево, Пургасово, Липлейка, Тумлейка, Есины, Нароватово, Теньгушево, Биговатово, Полизлейка, оз. Телимерга, Мельсеватка, Сирикушка, Нурлей, Шайгуши, Вичкидеево, р. Казлейка, Ширгуши, Казлейка, Мотызлей, Букалей.

В Шацком — Шевырляй, Просандейка, Аксельмеево, Алеменево, Агламазово, р. Вачкас, р. Кермис.

В Спасском — Тарбеевка, Вярвел, Полукалей, р. Санекляй, р. Пичкиряй, Мортасский, р. Лепляй, Леплейка, Каркушевский, Ширингуша.

2 3d30 404341413a3e3c smirnov a p mordva 3

Мордва. Она делится на эрзю и мокшу. Живет по обеим берегам Волги. История мордвы в хронологии дана у П.Кеплена «Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европейской России». СПб., 1861. С. 379-389, где она начинается с III века. (Архив М. Е. Евсевьева).

В Краснослободском — Шавери, Азясь, Кульзиваново, р. Суфляй, р. Сиреляй, р. Авцыляй, р. Марасляй (№ 781—784), р. Лейлейка (791), Мамолаево, р. Веренгиляй, Шаверский, во 2 ст. Кулясы, Байкеево, Ковыляй, р. Шавца, р. Киршкиляй, Рус. Маскино, Рус. Пошаты.

В Инсарском — р. Костыляй, р. Пелетьма, Кошкарево, р. Ускляй, Кадомка, Камакужа, р. Кочатлей, Леплейка, р. Ивлейка, Ушлейка, Картлей, р. Парца, Камышлейка, Кулишлейка, Каргалейский выс., Вярвель.

В Саранском — Лямбирь, р. Верехляйка, Кошкарево, Чекаевка, Иняты, р. Урлейка, Садом, р. Атемар, р. Гормалейка, Нерлейка, Семилейка, р. Мординка, Атемар, Нерлей.

В Городищенском — р. и д. Селиклейка, Бакшевка и р. От-вель, р. Ерылейка, Мичкас, Кардава, Вичкилейка, Ковалейка, р. Уразлейка, Кичкилейка, р. Ромалейка, Сыресево, р. Чуразлейка, р. Чуварлейка, р. Анплейка, Чепурлей, р. Шиварлейка, Аншлейка, Шеляклейка, Кивлей.

В Наровчатском — Патодеево, Рузвель, р. Чушалейка, Рус. Коломасово, р. Сенгилейка, р. Кереклейка, Шадрине, Шигаево.

В Нижнеломовском — Шувары, Атмис, р. Кармиш, р. Темпляй, Пошутовка, Мельситовка, Морд. Кульмановка, р. Шуварда, Кочелейка, р. Калдус, р. Мичкас, р. Ципляй.

В Керенском — Шичкилей, Кашаевка, Кармалейка, Козлейка, Каргалей, Мочалейка, Артамас.

В Чембарском — Сяскино, Р. Куливатов, Мача, Калдусы, р. Леплейка, Мочалейка.

В Мокшанском — Леплейка, Мировка, руч. Мордовка, р. Пелетьяс, р. Тороклейка, руч. Мордов, р. Азяс.

В Ардатовском — Новоклейка, Сатымовка, Кучкаево, Сунодеевка, Палгуши, Макалейка, Чамзинка, Вечкусы, Вечерлеи, Канабеевка, Кочкуши, р. Перегелейка, Суралей, р. Черпелейка, Сабаново, Азаровка, Резоватовка.

В Алатырском — Чуварлеи, Явлен, Стемас, Промзино гор., Явлейка, Сыреси, Паранеи.

В Корсунском — р. Кочкарлей, р. Артамаска, Чумайкино, Чамзинка, Труслейка, Палатово(?), Валгус, р. Жуслейка, р. Урлейка.

В Курмышском — Мочален, Петрякса, р. Чембилейка, Чимбилеи.

В Сенгилеевском — Мордово, р. Сенгилейка, р. Маза.

В Сызранском — Мордово, Моркваши, Канадей, Качкарлеи, р. Рызлейка, р. Бабалейка, р. Ахметлейка, Явлейка, Ардоват.

В Кузнецком — Чертаплей, Урмалей, Чибирлей, Ерыклей, Канадейка, Чирклейка, Шелемис, Ардаматка р.

В Петровском — Колышлейка, р. Урлейка, р. Печенярь, Пчелейка, Липлейка.

В Хвалынском — Бралейка, Зерыклейка, Карамалей, р. Ардават, р. Арзялейка, Евлейка, р. Усклей, р. Леплейка, р. Бакарлей.

Часть этих селений основана русскими на землях, покинутых мордвой, часть, несомненно, принадлежит обрусевшей мордве.

Пользуясь указаниями, которые дает статистика мордовских местных названий, мы можем уже наметить более определенным образом древнюю территорию мордвы. В древнейший период своей истории она занимала пространство, заключенное между реками Волгой, Окой, Сурой и притоками Мокши: нынешние уезды Нижегородский, Арзамасский, Княгининский, Лукояновский Нижегородской губернии, Алатырский и Ардатовский Симбирской, Городищенский, Писарский, Краснослободский и Наровчатский Пензенской, Спасский, Темниковский и Шацкий Тамбовской губернии. Были ли мордва первыми насельниками всего этого края или они заняли земли какой-нибудь другой народности, на основании местных названий решить нельзя.

Показателем элементов, из которых слагалось древнее население занимаемого ныне мордвою края, кроме местных названий, могли бы служить вещественные памятники доисторической старины, но значение этого источника для истории еще все в будущем. Обширная территория, намеченная нами на основании местных названий, представляет в отношении археологическом почти нетронутое поле. Раскопки более или менее научного характера производились в каких-нибудь трех-четырех пунктах; весь остальной археологический материал добыт или путем случайных находок, или через третьи-четвертые руки от хищников, которые искали в курганах клады. Мы не имеем даже права сказать, что располагаем точными сведениями о количестве и местонахождении памятников, подлежащих археологическому исследованию в будущем. До начала 1890 г., когда состоялся VIII археологический съезд в Москве, существовала только неизданная курганная карта Нижегородской губернии, составленная для Московской антропологической выставки А. С. Гацисским. К съезду были приготовлены археологические карты Тамбовской и Пензенской губерний. Летом 1890 г. на Казанской научно-промышленной выставке была экспонирована археологическая карта Казанской губернии. В «Пензенских губернских ведомостях» за 1891 г. помещен географический указатель памятников древности в Пензенской губернии, составленный членом местного статистического комитета Петерсоном. Для губерний Симбирской и Саратовской мы не располагаем даже подобными справочными материалами. Саратовская архивная комиссия ограничилась тем, что напечатала «Библиографические справки по археологии Саратовской губернии»⁵. Симбирск в смысле научного исследования края представляет пустое место. То, что дает нам указанная литература относительно памятников старины, очень не сложно.

Начиная наш обзор с севера, с того пункта, где для края раньше всего кончился доисторический период и началась история, мы будем иметь:
1) древнее языческое кладбище под кладбищем Покровской церкви в Нижнем Новгороде,
2) «мордовский» могильник в Касимовском уезде Рязанской губернии близ д. Поповки.
Далее на основании сведений, добытых Нижегородским статистическим комитетом в 1879 г., можно иметь в виду курган (шишку) в Арзамасском уезде в Анненковской волости при д. Чапаре, 2 мара (разрытых) в Спасской волости при с. Спасском, остатки городка Мордовского в Шатковской волости в 1 '/ версты от д. Касьяново; в Ардатовском уезде городок в с. Сакон, городок в Исуповской волости близ с. Надежина, курганы в Ичаловской волости близ с. Ичалова, д. Кашино, сельца Новое Кашино, сельца Выползова, с. Ознобишина; в Лукояновском уезде в Михайловской волости близ д. Новой 3 мара, близ с. Пои 1, в Никитинской волости близ с. Васильевка 2 городка; в Княгининском уезде в с. Большое Мурашкино городок, при с. Большая Якшеня и д. Пузырихе близ леса низкий курган, на севере от д. Саблуково и с. Зверева (Прудищи) городище и 2 кургана (сопки); в Сергачском уезде в Ендовищенской волости курганы на поле д. Ключищи и при овраге с. Ендовищи, в Шараповской волости 2 городища при с. Шарапове, в Юрьевской волости близ с. Юрьева 2 сопки, близ д. Баранниково 4, в Дубенщинской волости при с. Колычеве 2; в Васильском уезде — д. Саблуково⁶. Без обозначения уезда, кроме того, упоминаются курганы в Архангельском погосте, Торопове, Серкове, Боковой, Линовке⁷. Мельников на основании исторических данных указывает мордовские городища в Арзамасе, на Теше близ с. Собакина, на Пьяне близ с. Борнукова⁸.

Составленная гг. Проскурняковым и Розановым археологическая карта Тамбовской губернии представляет следующие данные относительно ее северных уездов. В Спасском уезде, по словам объяснительной записки, в 8 верстах от Виндреевского завода в казенном лесу на р. Ашилья (Ошлей? ош-город) имеется окруженный валом городок Кудеяров; такой же Кудеяров городок находится близ д. Жуковки на правом берегу р. Вад; по той же реке имеются два городка близ д. Голышовки Ачадовской волости — оба мордвой приписываются Кудеяру; в Темниковском — городище близ д. Итяково; в Шацком — городище близ с. Кермисина волости того же названия; городище близ д. Воронцовки Новиновской волости, в той же волости другое городище близ с. Носины, Пеньковское городище между городом Шацком и с. Большой Пролом, городище на Цне между селами Желанным и Ялтуновом, городище Ширингушское около села того же названия (приписывается населением мордовскому князьку)⁹. Кроме этих нанесенных на карту памятников, следует упомянуть в Тамбовском уезде, приобретшем благодаря г. Аспелину капитальное значение в археологии угро-финского мира, могильник близ станции Ляда¹⁰. В Пензенской губернии по сведениям, собранным г. Петерсоном, памятников старины — городищ, могильников, курганов — имеется весьма значительное количество. Самые значительные могильники находятся в Краснослободском уезде: 1) кладбище в мещанском лесу в 5 верстах от города — занимает площадь в 1 версту в длину и '/ версты в ширину с множеством малозаметных могил, близ него 4 пустых кургана, окопанных рвами, и ямы — калмы; 2) кладбище в трех верстах при д. Зубарево, курган близ с. Ефаева, курган при с. Кангуши. Кроме того, близ с. Рыбкина имеется древнее кладбище с возвышениями в виде маленьких курганов, описанное Ауновским и Терехиным¹¹. Беляев в своей статье «Краснослободская старина» упоминает еще древнее кладбище близ с. Парки (?)¹². В Писарском уезде — 2 кургана близ д. Аргамаковки, древняя могила при с. Адишеве (Исса), древняя могила при с. Паеве (Паевке?); в Саранском уезде — курган при с. Атемар; в Городищенском уезде — 2 кургана близ с. Селиксы, 2 в с. Чемодановка, за с. Катмис имеется в поле большой курган с ямой на средине, по преданию, на нем в старину резали быков¹³; в Нижнеломовском уезде — курганы близ сел Кевда-Мельситово и Андреевка, 2 древние могилы около с. Голицына, 2 кургана близ с. Порошина, при Пешей Слободе могильные ямы на месте, называемом калмы, курганы при д. Кургановке и с. Александрове; в Наровчатском уезде — до 14 курганов близ города Наровчата и один близ с. Шигаева; в Пензенском уезде — «Котлинские мары» близ города Пензы, «Яндовинские мары» близ с. Рамзай, 7 курганов в Еланском обществе, древние могилы при с. Чернцовка на берегу р. Пензятки — на полутора десятинах; в Мокшанском уезде — 6 маров на землях с. Богородского. Список этот можно дополнить относительно Писарского уезда мэрами близ с. Болдова¹⁴, мэром близ с. Шадым и описанными г. Кожевниковым мэрами близ сел Пшенева, Палаевка¹⁵, относительно Нижнеломовского — курганами у с. Головинщина^16, относительно Мокшанского — мэрами близ деревень Н. Степановки и Маровки, в приходе с. Степановка¹⁷. Городища г. Петерсон упоминает в Краснослободском уезде при селах Девичий Рукав, Каньгуши, Мамалаеве; в Саранском уезде — городки близ с. Атемар, насыпь близ с. Салма; в Городищенском уезде — городки близ города Городища и с. Селиксы, городище близ с. Вышелей, городок близ д. Екатериновки, 3 городка в урочище Сундровский Враг близ с. Павловского; в Наровчатском уезде — признаки городища на юго-западе от уездного города, городок в трех верстах от с. Шадымский Майдан, городище в самом с. Ш. М., городок в полуверсте от с. Кириклеевский Майдан, городок в лесу в двух верстах от Скановой пустыни; в Керенском уезде — в 6 верстах от с. Ушинка в урочище «Лысая Гора» — ров, около д. Фелицатовки — городище, около д. Пеньки — городок, против д. Свищево на урочище «Кладовая Гора» — городок; в том же уезде курганы в Малобуртасской волости по дороге к с. Салтыкову, в с. Поливанове-Дмитриевском.

В литературе относительно Пензенской, Тамбовской и Симбирской губерний встречается, кроме того, несколько любопытных указаний относительно находок. В Мокшанском и Саранском уездах, по известиям от 1846 г., находили римские монеты первых веков нашей эры¹⁸ и более поздние арабские; подобные же находки имели место в 1876 г.: найдены были монеты Траяна, Адриана, М. Аврелия, Веспасиана, Тита, Антонина Пия¹⁹. В курганах, расположенных в мещанском лесу близ города Краснослободска, были найдены цепочки, привески с колокольчиками, браслеты, шейные обручи из бронзы, железные секиры, ножи древней формы, каменные бусы, глиняная посуда грубой отделки²⁰. В поле с. Б. Ижмарово Керенского уезда найден был клад из мелких монет с татарскими надписями. В Нижнеломовском уезде близ с. Головинщина также найден был клад из серебряных денег угловатой или продолговатой формы с татарскими надписями и фигурами в виде полушария, звездочки и клетки²¹. Монеты булгарские были найдены, кроме того, в с. Низовка Нижнеломовского уезда. Около с. Ожга Инсарского уезда в 1882 г. найдены были каменные орудия — молотки, стрелы²². В Тамбовской губернии в курганах, расположенных в долине р. Савалы против с. Бурнак, обнаружены были скелеты людей, лошадиные кости, черепки в каждом кургане по одному скелету (самый большой курган носит название «Княжий»)²³. В Симбирской губернии в Сызранском уезде находимы были осколки каменных орудий, бронзовый (?) наконечник стрелы, черепки, золотоордынские монеты. По словам Э. Д. Пельцама, близ самого города Сызрана имеются холмы, которые можно считать за курганы; их приписывают какой-то кочевой орде²⁴.

Самая незначительная часть этих памятников древности исследована. О древнем Нижегородском могильнике мы имеем сведения из сообщений А.С.Гацисского и Нефедова комитету Московской антропологической выставки 1879 г.²⁵и замечания покойного Майнова в его книге «Les restes de la mythologie mordwine». Могильник обнаружен 4 июня 1877 г. в центре города под бывшим православным кладбищем у Покровской церкви, при выемке земли для фундамента, на глубине трех сажен. По сообщению г. Гацисского, в нем найдены во множестве человеческие кости вместе с лошадиными и бараньими; скелеты были обращены лицом к западу. Майнов касается своих раскопок мимоходом при изложении данных Ауновского. По его словам, он нашел в Нижнем точь-в-точь то же, что Ауновский в Рыбкинском могильнике²⁶.

О «мордовском могильнике» в 6 верстах от Касимова у д. Поповки сообщает раскапывавший его г. Нефедов²⁷. Край, в котором находится могильник, у народа носит название «Мещерский», но народ говорит как о бывших насельниках края и о мордве-эрзе. Г. Нефедов раскопал здесь 63 кургана, и вот результаты, к которым он пришел: могильник начинается от большого столбищенского кургана на левом берегу Оки и состоит из круглых срезанных на вершине курганов вышиною от 2 до 9 арш. Скелеты найдены лежащими в вытянутом или утробном положении на материке — в 13 случаях из 39 головой на запад, лицом к северу или северо-востоку, в 5 курганах покойники отмечаются лицом к северо-востоку без обозначения положения головы, в двух лицом на северо-запад, в двух лицом к северу, в 6 покойник лежал головой на север, в 5 на северо-восток, в двух головой на юг и в двух на юго-запад. Разная ориентация скелетов как будто указывает на смешанный состав населения, которому принадлежало кладбище. В большей части курганов в ногах найдены горшок с пеплом и угли; в нескольких случаях — кости животного.

В Нижегородской губернии раскопки производили П. Д. Дружкин, Даль и Мельников. Г. Дружкин раскапывал курганы 1) близ д. Баранниково Макарьевского уезда на правом берегу Волги, 2) в Княгининском уезде. Раскопки первого кургана дали ввиду заметной неопытности производившего их лица недостаточно определенные результаты: курганная насыпь состоит из 14 слоев, в которых встречаются, между прочим, угли, мелкий толченый кирпич, черепки, зола, кости животных (клык); при раскопках найдены рубчатые и узорчатые черепки (без обозначения где и в каком положении) — конские костяки и зубы, различные (?) кости, угли, глиняный горшочек, ножичек; около кургана бронзовая пряжка. Интереснее этих результатов раскопки сообщение г. Дружкина, что крестьяне д. Баранниково вырывали при своих постройках скелеты в сидячем положении, а иногда отдельные черепа, что встречались и при каких-то других раскопках г. Дружкина²⁸. В Княгининском уезде на низменности по течению р. Пьяны г. Дружкин раскопал из четырех курганов 2. Один имел в окружности 10 саж. и 2 арш., в диаметре 4 сажени. Раскопками была обнаружена вырытая в материке яма, наподобие ванны, глубиною в ³/₄ арш., в которой находились человеческие и конские кости, 2 железные пряжки и бронзовая пряжечка, называемая по-мордовски «сюгамо». В другом кургане (14 саж. 2 арш. в окружности, 5 саж. 1 арш. в диаметре) найдены 2 костяка; при одном медный кошелек, деревянная ложка, копье наподобие долота (?), конские кости; один череп лежал на восток, другой на запад; серебряные перстни, браслет; на груди одного костяка бронзовая пряжка-сюгамо, угли. В одном из этих курганов, по местному преданию, погребен татарский князь Чамба. На самом большом кургане местные жители в Троицын день собирались водить хороводы. Это называлось «Окать на татарском кладбище»²⁹.

Один из маров при с. Спасском Арзамасского уезда раскопан детьми местного землевладельца барона Розена, но при раскопках не найдено ничего³⁰. В городке близ д. Касьяново находили мордовские ожерелья³¹. При раскопке сопок близ с. Зверева и д. Саблуково найден был (Л. В. Далем?) горшок с пеплом и углем³². В Тамбовской губернии археологические исследования производились всего в двух пунктах — Ширингушское городище описано председателем местной архивной комиссии И. И. Дубасовым, Лядинский могильник членами той же комиссии Н. В. Ястребовым и П. И. Пискаревым, которые производили на нем раскопки. Результаты первого исследования опубликованы в «Тамбовских губернских ведомостях» за 1880, NO 28, 29 и в 4-м выпуске «Очерков из истории Тамбовского края» И. И. Дубасова. Ширингушское городище, по словам исследователя, представляет массу кирпича и камней. Старики помнят подвалы хором, выложенные камнем. На городище находили жернова, медную посуду, горшки, копья, топоры, каменные молотки. Лядинский могильник был впервые обнаружен в 1868 г. при постройке Саратовско-Тамбовской железной дороги. На пространстве почти в 100 сажен 18-й версты от Тамбова рабочие находили разные древние предметы. Часть найденных при этом вещей (ценных) была продана рабочими подрядчику земляных работ Шарнелю и другим любителям старины³³. С коллекцией этих находок познакомился известный финляндский археолог Аспелин, и она послужила ему материалом для характеристики «мордовско-муромского железного» века. В 80-х годах, когда основана была Тамбовская архивная комиссия, нетронутая (?) часть могильника была подвергнута научной раскопке. В 1887 г. Н. В. Ястребов вскрыл около 150 могил и вещи отослал в Центральную археологическую комиссию. Вещи эти до настоящего времени, по-видимому, еще не разобраны, а доклад исследователя не издан. Из составленной П. А. Дьяконовым описи предметов Тамбовского исторического музея мы получаем весьма неопределенные сведения о том, как производились раскопки и к каким научным результатам они привели. «Основываясь на известных данных (?), г. Ястребов полагает, что большинство вскрытых могил содержали останки покойников, просто зарытых в землю; меньшая часть заключала вполне или лишь отчасти сожженные кости. Скелеты найдены лежащими на спине головой к северу, ногами к югу, при этом кости рук на лобовых костях. На скелетах сохранились бронзовые и медные украшения: пряжки, запястья, кольца, серьги; около них железные орудия: ножи, молотки, а в головах (в большинстве случаев) два поставленных рядом горшка. На тазовых костях некоторых скелетов сохранились остатки тканей... Г. Дьяконов, вероятно, со слов исследователя прибавляет к этим немногим данным Лядинский могильник — инородческий, вероятно, мещерский, и есть основания относить его к временам татарщины»³⁴.

Из пензенских доисторических пунктов описаны более или менее вразумительно могильник близ с. Рыбкина и Ефаевский курган. Относительно первого пункта г. Ауновский дает следующие интересные сведения: «В путешествии по Краснослободскому уезду мне привелось около с. Рыбкина натолкнуться на глубокопесчаную местность с возвышениями наподобие небольших курганов. В разрываемых возвышениях попадались разнообразной формы и с различными украшениями глиняные изделия, фундаментом выложенные кирпичи, множество углей и полуобгорелых древесных кусков. На ровной песчаной местности валялись человеческие кости. В разрытом песке и равномерно снимаемом песчано-глинистом грунте, лежащем под ним, ясно видны были очертания гробов, напоминавших выдолбленные древесные пни, а в них полные скелеты, но уже рыхлые, потемневшие и весьма легко распадавшиеся. На частях скелета, соответствующих шее, были украшения из ужо-вок и разноцветных стекол, нанизанных на металлические нити; части грудную и поясную украшали 3- и 4-угольные медные бляхи. По бокам скелетов нередко попадались металлические (?) и кремнистые копья, как доспехи умерших воинов. Одежды вовсе не было заметно, только под некоторыми скелетами уцелели остатки войлока. При внимательном отыскании денег нашлись только две маленькие весьма измененные и трудно определимые медные монеты, формы удлиненной и с отверстиями около одного конца. Откопанные женские скелеты решительно все свидетельствуют о большом уважении женской косы. Каждая коса была навита на деревянную палку и сверху круто обмотана медной проволокой; оттого-то во многих экземплярах превосходно сохранилась значительная часть волос из кос. Кладбище тянулось почти на две версты и разделялось на две половины — мужскую и женскую. Все трупы были обращены головами к югу... Курганы, вероятно, служили для жертвоприношений»³⁵.

О древнем могильнике, находящемся на отроге Шаверской крутой горы и известном под именем «Ефаевского кургана», кое-какие сведения сообщает член Пензенского статистического комитета Терехин. Почти ежегодно, по его словам, во время весеннего половодья при размывке водой Ефаевского кургана местные крестьяне находили человеческие остовы, кости животных, конскую сбрую, железные секиры (в виде топорика с небольшой полукруглой выемкой с задней стороны), бронзовые шейные обручи, серьги, брошки, ожерелья, золотые браслеты и монеты. Все эти находки пропадали и пропадают бесследно и бесплодно для науки36.

Большая часть мордвы подвергалась русскому влиянию; есть, однако, много селений, которые говорят исключительно на мордовском, например, в Чистоп., Казанской г., Краснослободском, Наровчатском, Инсарском у., Пензенской г.

См.: у 1) И. Н. Смирнова «Мордва» в Известиях Общества археологии, истории и этнографии за 1892—95гг. (перечислена литература вопроса), 2) А. А. Шахматова «Мордовский этнографический сборник». СПб., 1910. 848 с., 3) Известия Общества археологии истории и этнографии за разные годы. (Архив М. Е. Евсевьева).

В Симбирской губернии единственным исследованным памятником старины является могильник по берегу р. Усы близ с. Муранки в 30 верстах от города Сызрана. Могильник этот обнаружен в 1886 г. благодаря выемкам земли, которые делались на нем для плотины. Первое сообщение о нем на основании собрания находок, составленного А. В. Толстым, было сделано на VIII археологическом съезде В. Н. Поливановым³⁷. В июне 1890 г. г. Поливанов с разрешения Императорской археологической комиссии произвел на этом могильнике раскопки. На небольшой глубине 16—18 вершков были обнаружены долбленые гроба в виде колод. Костяки были положены В ЭТИХ гробах на правом боку, лицевой стороной к востоку или к юго-западу. При некоторых скелетах в ногах были найдены горшки из красной обожженной глины. Из вещей встречались бусы, ножи, серебряные подвески (сустуги?), кольца, пряжки, ожерелья из раковин, куски ткани, кожаная обувь, куски войлока, глиняные напрясла. В одном случае был найден на гробнице горшок с птичьей костью, в другом необожженный горшок в правом углу сверх гробницы. Исследователь, не справившись с литературой, придает значение unicum — убранству женской косы, на самом деле совершенно тождественному с тем, которое встречено Ауновским на Рыбкинском могильнике. Относительно вещей, встреченных в могилах, г. Поливанов замечает, что они частью сходны с булгарскими, частью с мерянскими. О положении подвесок по отношению к костяку сообщается, что подвески с пряжками попадаются возле пояса; монет в могилах не встречено. Относительно горшков мы встречаем в резюме сообщение, что ОНИ помещаются различно — в головах или ногах усопшего. Для определения принадлежности могильника существенное значение может иметь 1) нахождение на могильнике надгробной плиты с арабской надписью, 2) присутствие на противоположном берегу р. Усы следов обширного поселения с развалинами башни, сложенной подобно нашим булгарским постройкам из камня на извести (цементе?), с почвой, усеянной обломками глиняной посуды, железной гари, кусками кирпича. В описи вещей упоминается горшок с костями без обозначения, кому они принадлежат³⁸.

Разбираясь среди скудных данных, которые предлагают нам относительно края археологические исследования, мы можем констатировать на изучаемой территории отсутствие единства по отношению к существенным элементам погребального обряда: скелет оказывается в одном случае в сидячем положении, в другом — положенным на спину, в третьем — на боку в направлении то с юга на север, то с запада на восток. Умерший или сжигается, или полагается в землю, в яму, вырытую в материке, или на поверхность его; над погребенным или насыпается курган, или могила не возвышается над уровнем поверхности; могильники расположены то на низменностях, то на склонах гор; с костями человека встречаются в одних могилах кости животных, в других — горшки, в третьих — только принадлежности костюма. Рядом с этими чертами различия мы наблюдаем кое-где и черты сходства — косы, сохранившиеся, например, в Муранском могильнике, оказываются убранными совершенно одинаково с косами из могильника Рыбкинского. Может ли этот скудный, недостаточно выясненный, но пестрый материал дать нам основания для решения вопроса о древних обитателях края? Все ли среди перечисленных памятников старины принадлежит мордве?

В 1878 г., когда кое-какие сведения существовали только относительно вещей, добытых из Лядинского могильника, Аспелин нашел возможным в третьем выпуске своих «Antiquites du Nord Finno-Ougrien» 1) отнести лядинские находки к остаткам древнемордовской культуры, 2) слить эту культуру на основании сходства находок воедино с культурой муромы (вещами, найденными близ Мурома). Основанием для первого определения послужили данные относительно обитателей берегов Цны в историческую эпоху. О муроме г. Аспелин коротко заявляет, что он не знает исторических резонов, в силу которых из нее можно было бы делать особый народ. Теорию г. Аспелина лучше всего, конечно, было бы проверить на основании сравнительного изучения данных, добытых из могильников обоих народов, но этот способ оказывается, к сожалению, до настоящего времени невозможным. Относительно форм погребения в муромском крае можно судить только по двум разрозненным фактам, занесенным в литературу: на бугре близ д. Волосовой на небольшой глубине найдены пять горшков, наполненных доверху углями; возле малого селищенского бора обнаружен был остов человека, лежавший головой на восток, ногами на запад³⁹, но мы не имеем никаких оснований, для того чтобы считать оба факта отдельными элементами одного погребального обряда. Начиная с каменного века, может быть, даже палеолитической его эпохи, когда было положено начало заселению муромского края, до времени, к которому восходят воспоминания местного русского населения, в его почве оставили свои следы, кроме муромы, литва, о которой говорят народные предания, и мордва, имя которой сохранилось в названиях урочищ. Свидетельства писаной истории говорят скорее против, чем за теорию Аспелина: «Мурома свой язык», — говорит наш первоначальный летописец. Сходство вещей муромских и лядинских бесспорно, но оно говорит столько же за общий источник заимствования, сколько за единство национальности — и даже больше, так как именно вещи, одинаковые у предполагаемых мордвы и муромы, оказываются тождественными с вещами литовскими (металлические ожерелья с цилиндрическими подвесками).

Оставляя под сомнением до накопления новых данных вопрос о тождестве муромы и мордвы, мы обращаемся к тем соображениям, в силу которых г. Аспелин считает Лядинский могильник мордовским. Почтенный археолог основывает свое решение на исторических известиях о древних обитателях Цнинского бассейна. Мордва, конечно, жила по Цне, но Цна же с ее притоками была путем, по которому распространялась по Тамбовской и Пензенской губерниям мещера, вытесняемая из Рязанской губернии русской колонизацией. Сюда же могли доходить своими поселениями буртасы, и, несомненно, доходили татары. Вопрос о народности, которой принадлежал Лядинский могильник, может быть решен только сравнительным изучением лядинского погребального ритуала с ритуалом мещерским, мордовским, бургасским и древнетатарским: насколько первый нам известен по раскопкам, второй — по современным данным, третий — по известиям арабов и данным археологии южного Поволжья и четвертый — по известиям западных путешественников XIII в.

Один из исследователей Лядинского могильника — г. Ястребов — предполагает, что могильник принадлежит мещере. Мы не знаем оснований, на которые опирается его гипотеза, но можем проверить ее, сопоставивши добытые г. Ястребовым результаты с теми, к которым пришел Ф. Д. Нефедов при раскопках парахинских курганов. Курганы эти находятся в крае, до сих пор сохранившем название мещерского, и приписываются народом мещере, хотя у иных называются и татарскими могилищами⁴⁰. Сопоставляя формы погребения из обоих могильников, мы находим, что 1) в Лядинском могильнике усопший погребался в яме, вырытой в материке, парахинская мещера клала своего покойника на материке и насыпала на него курган; 2) в Лядинском могильнике усопший полагался головой к северу, ногами к югу, в парахинских курганах головой к западу или юго-западу, ногами к востоку или северо-востоку, с лицом, обращенным к северо-западу; 3) в Лядинском могильнике в головах помещаются два горшка, в парахинских курганах горшки помещаются в ногах, иногда с левой стороны, и рядом с ними угли; 4) в Лядинском могильнике усопшие погребались, по-видимому, одиночно, у парахинской мещеры встречаются семейные курганы; 5) в Лядинском могильнике предположено трупосожжение, в парахинских курганах не обнаружено никаких следов его, хотя в соседнем Бабенском кургане г. Нефедов нашел вполне ясные его признаки.

Некоторое различие в обоих погребальных обрядах не дает нам права признать их принадлежащими одной и той же народности. Продолжим поэтому наше сравнительное исследование и сопоставим Лядинский могильник со старыми мордовскими могильниками. В этом базисе исследование облегчается. Мы имеем уже возможность решить, по каким признакам можно признать древний могильник мордовским. Несомненно, мордовскими всякий сочтет, конечно, те из древних кладбищ, которые местная мордва считает принадлежащими своим предкам и на которых она совершает в честь этих последних жертвоприношения. Но далеко не все древние могильники края обладают таким ясным свидетельством происхождения: мордовские могильники могут оказаться в местности, занятой ныне исключительно русским населением, и здесь нужны уже какие-нибудь другие признаки, чтобы признать их принадлежащими именно мордве. К числу достаточно верных признаков относятся названия могильника или кургана. Встречая в Нижнеломовском уезде могилы, которые в устах чисто русского населения носят мордовское название «калмы», мы с значительным основанием имеем право предположить, что эти могилы принадлежат или вытесненной, или совершенно обрусевшей мордве. Тот же вывод, но уже с большей осторожностью мы можем сделать относительно курганов в том случае, когда они носят мордовское название «мар» (куча). Ввиду того, что курганы носят в одной губернии различные названия — в Балахн. уезде панки, в Васил. сопки, в Арзамас, шишки, в Арз., Лук., Ард. мары, — мы можем на первый раз сделать предположение, что в местности, где курганы называются «мэрами» некогда жила мордва; отсюда уже будет вытекать некоторая вероятность для признания их мордовскими. Вероятность эта увеличится, если мы будем знать, что мордва, в настоящее время не насыпающая над своими усопшими курганов, когда-то насыпала их — а на этот счет у нас имеются положительные доказательства в указаниях истории и современных поминальных обычаях мордвы. В I т. изданных Академией наук «Актов Московского государства» напечатана относящаяся к 1629 г. «Отписка алатырского воеводы о розыске про съезд мордвы и черемис Алатырского уезда в д. Чукалы». Розыск был возбужден по поводу того, что собравшиеся для жертвоприношения инородцы стреляли по проезжавшим мимо русским людям. В отписке приводятся в высшей степени важные для нашего вопроса «распросныя речи»: «Деревни Игнатовы мордвин Андрюшка Игнатов сказал по своей вере, по шерти за себя и за своих товарищей, за всю деревню: в прошлом 13? г. после Великодня на семик был де он в деревне Новых Чукалах у мордвина у Соваика Мечасова и в тот де день была деревни Старых и Новых Чукал у мордвы пред их родителями мольба, ПО вере осыпали землею мар... была де такая мольба наперед сего лет с пятьдесят и больше... а русские всякие люди тут приезжали и смотрели, как они по своей вере землею мары осыпали... Деревни Старых Чукал мордвин Сустат Секшенев за себя и за своих товарищей и за всю деревню по своей вере по шерти сказал: в прошлом-де 137 г. после Великодня на седьмой неделе в четверг была де у них мольба у пяти деревень по своей вере, как де их деды и отцы наперед сего делали, осыпали землей мары... а лошади и коровы резали свои по своей вере на ту мольбу... а как де они по своей вере делали, засыпали землей мары, и в те де поры приезжали смотреть многие всякие русские люди...»⁴¹.

Данные, заключающиеся в приведенной отписке, допускают два толкования: в зависимости от того, будем ли мы придавать решающее значение тому месту документа, где слово мар употребляется в единственном числе, или тем, где оно употребляется во множественном. В первом случае мы должны будем предположить, что при мордовских кладбищах существовали отдельные курганы, которые от времени до времени осыпались землей; во втором — что над каждым усопшим воздвигался курган, который потомки считали своей обязанностью поддерживать, насыпая на него землю. В том и другом случае существование в мордовском крае маров — курганов, пользовавшихся религиозным уважением народа в силу их отношений к усопшим предкам, — представляется несомненным. Которое из двух предположений ближе к истине, будет решено впоследствии на основании более близких к нашему времени данных. В пользу того, что мордва некогда практиковала курганное погребение, говорят «Известия из той же Нижегородской губернии». А. Ф. Можаровский в статье о с. Лобаски Сергачского уезда говорит: «Место древнего мордовского кладбища и до сих пор в Лобасках можно признать по высоким насыпям, похожим на курганы, холмы и пригорки»⁴². Одинокие курганы, пользующиеся религиозным почтением мордвы, встречаются нередко в пределах Пензенской губернии. В I вып. «Известий» за 1892 г. помещено сообщение П. И. Кожевникова о маре близ старого мордовского кладбища у с. Палаевка. Около этого мара в старину хоронили покойников; о значении его можно догадываться по тому, что мордва и ныне ходит к нему во время бедствий просить помощи у покойников. О другом таком маре (близ Катмиса) сообщается, что на нем некогда кололи в жертву быков. Исследование могильников, обладающих такими бесспорными признаками мордовского происхождения, едва еще начато, и по счастию, хотя случайно, но весьма целесообразно с самых близких к нам по времени языческих кладбищ эрзи и мокши. В 1880 г. по поручению Казанского общества естествоиспытателей г. Чугунов исследовал два эрзянских языческих кладбища около сел Атяшева и Шугурова Ардатовского уезда Симбирской губернии и два мокшанских близ д. Возжей Сандюковской волости Симбирского уезда. Исследование показало, что в XVII в., к которому могут относиться все названные могильники, покойник у мордвы полагался в вытянутом положении, на спине, в неглубокую могилу, на дно которой был настлан слой бересты, и покрывался сверху дощатым гробом; у эрзи голова погребенного обращалась к северу, ноги к югу, у мокши наоборот. Во всех могилах были встречены около черепа кости птиц, в изголовье нескольких скелетов — толстый глиняный горшок.

Отправляясь от признаков, которые констатированы раскопками этих могильников и находятся в полном согласии с мордовскими преданиями, мы можем признать мордовское, и притом мокшанское, происхождение за Рыбкинским могильником, который находится, как мы знаем, в центре мокшанских поселений в Краснослободском уезде. Лядинский могильник представляет черты, которые сближают его с эрзянскими могильниками: положение скелетов головой к северу, ногами к югу, присутствие в головах скелета двух горшков. Часть его могил можно, таким образом, приписать мордве, но не мокше, как мы должны были бы ожидать, а эрзе, присутствие которой в бассейне Цны представляется загадкой. Рядом с предполагаемыми мордовскими могилами имеют место неизвестно кому принадлежащие могилы с трупосожжением. Мы не можем их приписывать мордве, так как не знаем достоверно, существовало ли когда у нее трупосожжение. В своих «Les restes de la mythologie mordwine» Майков бросил мимоходом замечание, что во всех древних мордовских могильниках он встречал сожженные кости, но никто не знает, где и когда производил он раскопки; кроме того, он же утверждает, что погребение в древнем мордовском могильнике в Нижнем тождественно с погребением, имевшим место в несомненно мордовском Рыбкинском могильнике.

Обращаемся к третьей народности, которую можно иметь в виду при определении принадлежности Лядинского могильника, — к буртасам. Араб Ибн-Даст сообщает относительно буртасов, что одни из них сжигают покойников, другие хоронят⁴³. Этим лаконическим замечанием исчерпывается все, что мы знаем относительно их погребального ритуала. Незначительным пока дополнением к этому скудному материалу может служить и то, что мы знаем относительно погребальных форм, которые констатируются на территории, некогда принадлежавшей буртасам, в пределах нынешней Саратовской губернии. Площадь губернии покрыта множеством курганов, но более или менее научным образом исследовано из этой массы всего около десятка — по линии Саратовско-Тамбовской железной дороги в уездах Аткарском и Сердобском. Курганы (мары) в Аткарском уезде близ с. Б. Дмитриевка при слиянии р. Латрыка с Карамышем исследовал в 1887 — 88 гг. член Саратовской архивной комиссии г. Волков. Курганы представляют собой овал, большая ось которого имеет направление с запада на восток. То же направление имеют и скелеты, причем голова оказывается обращенной к западу, лицо к югу. При скелетах около головы найдены были горшки в количестве трех из необожженной глины. В пользу предположения, что эти курганы могли принадлежать буртасам, говорит как будто то обстоятельство, что среди вещей, которые были найдены в них, оказываются фигуры верблюдов, а буртасы, по известию Ибн-Даста, в числе домашних животных имели и верблюдов. В Сердобском уезде в версте от д. Сафоновки г. Краснодубровский по следам кладоискателя крестьянина Дьячина раскапывал так называемый «Кудеяров Обрыв» по течению Изнайра, притока Хопра. Единственным результатом раскопок было то, что г. Краснодубровский обнаружил нечто вроде склепа, но Дьячин с товарищами раньше нашли в нем два костяка, из которых один лежал головой на запад, другой на восток.

Рядом с таким положением покойника на той же линии от Саратова до Тамбова близ самого Саратова на городище Укека было встречено и положение с севера на юг. Его констатировал еще в 1846 г. Саблуков; в могилах этого типа были встречены глиняные сосуды и кости животных. В 1890 г. члены Саратовской архивной комиссии имели случай видеть в разведенном на месте древнего кладбища саду г. Шабловского могилу, которую обнаружили рабочие, копая ямы для деревьев; в ней лежал скелет головой на север и при нем глиняная чашка грубой работы. Гг. Голицын и Краснодубровский совершенно основательно полагают, что могила, с которой они имели случай ознакомиться, и те, о которых говорит Саблуков, принадлежат одному народу, но лицам различного имущественного положения (Укек, 98 — 99). Который из двух типов погребения следует признать бургасским, решить пока еще мудрено. Некоторый свет на вопрос проливают данные, которыми мы располагаем относительно древнетатарского погребения. В 40-х годах Терещенко раскопал близ развалин Сарая до 200 могил и имел возможность выяснить существенные черты местного погребального ритуала. Все покойники лежали головами на запад, ногами на восток, с лицом, обращенным к югу, к Мекке — месту общего поклонения мусульман. То же положение Терещенко констатировал и при раскопках одного кургана в с. Верхнеахтубинск в 42 верстах от Сарая. Внутри насыпи вышиной в 16 сажен на глубине трех сажен была найдена выложенная досками гробница и в ней остов человека с остовом коня. Всадник был обращен головой на запад. Терещенко встретил, правда, при своих раскопках и такие скелеты, которые были обращены головами на запад, но это имело место не на кладбище, а внутри какого-то обширного здания, где люди были не погребены, а погибли, повидимому, в борьбе с ворвавшимся в город неприятелем⁴⁴. Кладбище близ Укека ввиду данных, добытых Терещенко, нельзя признать татарским, по крайней мере, татарско-магометанским. Признать его монголо-, т. е. языческо-татарским, мы также не имеем оснований. Татары-язычники, по словам Плано Карпини, зарывали покойника сидящим посреди ставки; около него помещали чашу с мясом, горшок с кумысом, кобылу с жеребенком, коня с уздой и седлом, золото и серебро⁴⁵. Ничего подобного не обнаружено в укекских могилах. В ожидании новых данных можно предположить, что могилы с покойниками, обращенными головой на запад и лицом на юг, принадлежат в Саратовской губернии татарам, а могилы с покойниками головой на север — буртасам. Сопоставление укекского погребального ритуала с лядинским может говорить за то, что и Лядинский могильник принадлежал буртасам, — и едва ли не здесь будет правда: именно в нем встречается трупосожжение рядом с погребением полного трупа, и этот последний полагается в том направлении, какое мы наблюдаем в предполагаемом бургасском могильнике близ Укека.

Мы обозрели почти все, что дает нам литература относительно доисторических памятников края. Выводы, которые оказывается возможным сделать из этого материала, не разрешат наших сомнений. С районом, отмежеванным нами для мордвы на основании местных названий, совпадает район распространения могильников, которые обладают несомненными признаками мордовского погребения. Но эти могильники не являются единственными в крае: на севере и юге мы встречаем несколько отличные черты погребального обряда — положение покойника с запада на восток, трупосожжение. Эти памятники можно считать принадлежащими другим народам, которые являлись в крае: буртасам, татарам, булгарам; но вопрос — нашла ли мордва при своем поселении в нем какой-нибудь другой, ранее живший народ — остается открытым. Оставаясь в пределах наличного материала, мы можем сказать, что шансы склоняются как будто в пользу наибольшей древности мордвы. Рыбкинский могильник, в котором встречаются рядом с железными орудиями орудия из кремня, в культурном смысле старше курганов Нижегородской губернии и Лядинского могильника: в нем еще заметны переживания каменного века. Древнее этого старого мордовского могильника могут быть только могильники каменного века (бронзовых орудий здесь не найдено), но их пока в крае еще не обнаружено, да и такие могильники едва ли было бы основание не признать мордовскими: в первое время после своего отделения от западных финнов мордва не знала еще потребления металлов. Если бы мы захотели извлечь из наличных фактов археологии все указания, какие они могут дать, то мы могли бы еще предположить, что каменный век пережит был мордвой и родичами ее на берегах Оки — и скорее на западе, чем на востоке от нее: край этот до сих пор выделяется богатством находок каменного века.

Местные названия и данные археологии позволяют нам наметить территорию, на которой начинается история мордвы. Переходя к содержанию этой истории, к ее первичным моментам, мы должны коснуться теорий, в которых мордва рассматривается как один из народов, описываемых Геродотом

Это родство черемисских и мокшанских вышивок. (Архив М. Е. Евсевьева).

Физический тип мордвы не отличается существенно от русского; но мокша представляет большее разнообразие типов, что эрзя; рядом с белокурыми и рыжыми, преобладающими у эрзян, у мокши встречаются и брюнеты с смуглым цветом кожи и с более тонкими чертами лица. Рост мокши и эрзи одинаковый, но мокшане отличаются большею массивностью сложения, особенно женщины. В вышивках рукавников старинных рубашек встречаются крест и розетка, рукава небольших рубашек, как в Краснослободском у., зашиваются сплошным узором, которых чаще всего имеют виды переплетенных лент 2 цветов. Это родство черемисских и мокшанских вышивок. (Архив М. Е. Евсевьева).

и позднейшими классическими писателями. Одни отыскивают предков ее в будинах или андрофагах Геродота, другие в аорсах Страбона. Этими теориями культурной истории мордвы дается содержание, которое не имеет ничего общего с историей других волжских финнов: мордва приводится в непосредственное соприкосновение с культурой Греции и Востока. Комментаторы древних географов предлагают нам античный материал для постройки пышного исторического здания на фундаменте из произвольно истолковываемых созвучий:

будины — вудины — вьедене (?ведька) — чуваши будины — вудины — уд(мурт) — вотяки будины — вудины — (уд)морт — мордва

будины — вудины — мордва — вотяки — чуваши аорсы — арса — эрзя

(Страб.) (Ибн-Фад.)

Отвергать a priori возможность того, что под будинами Геродота или аорсами Страбона могли скрываться предки какой-нибудь из современных народностей Поволжья, мы не имеем, конечно, права, но чтобы эту возможность возвести на степень факта, нужны какие-нибудь другие основания, кроме этимологии.

Имя будинов можно при желании поставить в связь или с прозвищем ведь, которое дают мордве чуваши, или с самоназванием вотяков уд (чер. одофмурт, но одним этим задача не разрешается: в земле будинов, по известиям Геродота, был греческий город Гелой с деревянными храмами и деревянными статуями греческих богов; гелоны занимались земледелием и садоводством, в то время как туземцы-будины вели кочевой образ жизни и питались какой-то дрянью, относительно которой эллинисты до сих пор не могут прийти к согласному решению, — не то вшами, не то еловыми шишками. В земле будинов было, таким образом, две культуры, и кто бы ни были их потомки — будут ли это чуваши, вотяки или даже вопреки всяким этимологическим основаниям мордва, — мы должны найти в языке этих потомков следы влияния гелоно-греческой культуры, в верованиях и культе обломки заимствований, сделанных в эту далекую пору. Два тысячелетия почти отделяют нас от того времени, когда мордва совместно с западными финнами испытала на себе влияние литвы, но следы этого влияния в языке живы до сих пор. Где же в языке и быте наших инородцев следы эллинизма, носителями которого были частью оскифившиеся гелоны? Их нет.

Имя аорсов благодаря своему звуковому составу вызывает в памяти каждого историка имена арсы арабов и нашей современной эрзи, но стоит всмотреться в культуру страбоновских аорсов, чтобы отказаться от сближения этих двух народностей. Аорсы были кочевым народом, располагавшим, подобно нынешним тюркским кочевникам Заволжья, громадными табунами коней (один царь нижних аорсов выставил 200 000 всадников, когда Фарнак завоевал Босфор; верхние аорсы выставили еще более); часть их жила по обоим берегам Каспийского моря и вела караванную торговлю индийскими и вавилонскими товарами, которые получала от армян и мидян; подобно скифам и массагетам, аорсы любили украшать себя золотом. В картине, которую набрасывает нам Страбон, нет ничего похожего на древний быт финнов вообще и мордвы-эрзи в частности: аорсы Страбона представляют, подобно многим степнякам, крупный общественный организм с единой властью во главе; мордва, как и остальные финны, всегда дробилась на микроскопические сравнительно союзы; аорсы были народом торгашей, посредниками между рынками Азии и южной России; мордва, подобно другим волжским финнам, жила, главным образом, охотой и в торговле участвовала только пассивно. Помимо всего этого, помимо несоответствия географических условий (аорсы около Каспийского моря, эрзя в пределах нынешней Нижегородской губернии), против сопоставления двух народов говорит язык: у народа, который вел такую обширную торговлю, должна была выработаться сложная торговая терминология — и в этой терминологии неминуемо должны были получить место заимствования из азиатских и южно-русских скифских языков: ничего подобного не представляет язык современной мордвы.

Большую основательность на первый взгляд представляет теория, предлагаемая проф. В. Томашком. Томашек считает предками мордвы андрофагов, которые жили на востоке от Днепра. В пользу своего отождествления он приводит, прежде всего, этимологию имени мордва, которое он производит из языка иранских насельников южной России, из корней mort — человек и hwar — едок; мордва, таким образом, будет значить людоеды — то же, что и андрофаги. Затем на основании, во-первых, иранских, литовских и славянских элементов в языке мордвы, во-вторых — соображений Надеждина о названиях левых притоков Днепра он помещает древнюю территорию мордвы на востоке от верхнего течения этой реки — приблизительно там же, где Геродот помещает и андрофагов. Последним аргументом в пользу тождества андрофагов и мордвы является, по мнению Томашка, совпадение признаков, которыми характеризуются андрофаги у классиков и мордва у средневековых европейских писателей, узнавших о ней благодаря путешествиям к татарам, — совпадение, действительно, в некоторых случаях поразительное. Гипотеза Томашка представляет собою отрывок из стройной теории, в которой намечается и для других финских народностей нашего края место среди народов, описываемых Геродотом: будины отождествляются с вотяками, меланхлены с черемисами. Стройная, научно мотивированная гипотеза Томашка возбуждает в исследователе невольную симпатию. Она дает ключ к объяснению таких фактов, как присутствие восточно-финских, пермских названий некоторых металлов в языке осетин, с одной стороны, и иранских элементов в языках вотяков и мордвы, с другой; в ней же может заключаться объяснение тому, что в наречиях пермской группы сохранились названия растений, свойственных более южной полосе; она, наконец, оставляя славян и литовцев в странах на западе от Днепра, дает объяснение факту влияния их на мордву и западных финнов, которые в таком случае могли занимать часть губерний Витебской, Московской и Калужской. Но как ни заманчивы перспективы, открываемые гипотезой Томашка, к сожалению, следует признать, что в настоящем своем виде и она недостаточно прочно обоснована. Соображения Надеждина относительно мордовского происхождения рыночных названий в странах на востоке от Днепра не могут в настоящее время иметь значения, так как он не был достаточно знаком с финскими наречиями. Что же касается собственных сопоставлений Томашка, то они не выдерживают никакой критики. Образцом их может служить производство, несомненно, патронимического названия Киев от мордовского kow — камень.

Нельзя полагаться особенно и на совпадение исторических свидетельств об андрофагах и мордве. Венгерский проповедник Юлиан рассказывает о мордве вещи, бесспорно, совершенно тождественные с теми, которые Плиний приписывал андрофагам: употребление чаш из черепов врагов, ношение скальпов в виде украшений; но это-то сходство и представляется подозрительным: не воспользовался ли средневековый проповедник красками, которые он нашел у знакомого ему Плиния. Скептическое отношение к известиям Юлиана оправдывается тем, что Рубруквис, проехавший через мордву 18 лет спустя, не говорит о ней ничего подобного.

Сопоставления меланхленов с черемисами, будинов с вотяками обставлены еще менее основательно: между черемисами и меланхленами только и оказывается общего, что черемисы (прибавим — далеко не все и не исключительно) носят черные кафтаны; в пользу тождества будинов и вотяков приводится, кроме сходства имени, присутствие в вотяцком языке иранских элементов. Этот аргумент мог бы иметь значение, если бы Томашек рядом с иранским влиянием отметил в наречиях пермской группы и греческое, которое необходимо предполагать у потомков народа, жившего некогда бок о бок с греками, но вопрос об этом влиянии Томашек обходит.

Ознакомившись с проектами породнить мордву с народами Геродота и Страбона, мы приходим к заключению, что для восстановления древнейших моментов ее культурной истории классический материал оказывается непригодным. С первоначальной культурой мордвы мы можем пока ознакомиться только путем изучения древнефинской культуры по данным языка. К сожалению, этот источник недостаточно разработан до настоящего времени, финологи больше занимались и занимаются заимствованиями, которые были сделаны финнами у своих соседей, чем исследованием их общего культурного достояния. Мы легче в состоянии определить те шаги, которые финны сделали вперед под влиянием соседей, чем определить точку отправления их культурного развития, указать то, чего не знали они до соприкосновения с тем или другим соседом, чем то, что они знали и имели. Только выделяя заимствованное, в настоящее время можно составить некоторое представление об объеме самостоятельного творчества племени. Брать на себя эту сложную работу для того, чтобы написать первую страницу в культурной истории одного из угро-финских племен, мы считаем рискованным: ее начали и закончат, надеемся, когда накопится больше лексического материала, ученые-лингвисты Гельсингфорса и Будапешта. При настоящих условиях финской лингвистической археологии историк оказывается вынужденным довольствоваться тем, что дает в своей книге покойный Алквист.

Приспособление к своим потребностям природы — и, прежде всего, ее животного мира — у древнего финна ограничилось приручением собаки. Ввиду того, что у мордвы, эстов, ливов, финнов, лопарей, зырян и вотяков она носит близкие по корню названия peni, pine, boen, punu, pon, можно предположить, что в начале своей истории финны располагали только одним прирученным животным, т. е. стояли на той ступени развития, которую представляли камчадалы в XVII и XVIII вв. На этой ступени они оставались и тогда, когда распались на крупные группы, между которыми имела место мордовско-финская. Знакомство с другими домашними животными явилось позднее, когда и эти, сравнительно крупные группы раздробились на племена, которые мы знаем теперь.

Мордовские названия важнейших домашних животных и птиц⁴⁶: корова — траке, скал; лошадь — лишме, ракша, покама, эльде (кобыла), айгор (жеребец), алаша (мерин), парне (жеребенок); овца — реве, баляй, вирез (ягненок); коза — сее, м. еява; свинья — туво; арзамасский гусь — дига, гала, матсей (маци); курица — сараз; утка — яксарго — не имеют ничего общего с теми, которые мы знаем у западных финнов. Рядом с названиями отдельных животных особыми являются общее название скота — кильдэ, продуктов скотоводства и их добывания: кислое молоко — сузма, творог — топо, м. мичке, доить — потявдомс, пахтать — пифтемс. Масло носит, правда, общефинское название ой (ср. фин. ѵоі), но по замечанию Алквиста это название обозначало первоначально жир.

То же явление замечается у мордвы в области приспособления растений. Мордовские названия культурных растений: общее название хлебных растений — сюро, м. сора, рожь — розь, пшеница — товзюро, греча — ликша, овес — пинеме, ячмень — шуж, просо — суро, горох — кснав, снау, овощ вообще — эмеж, редька — кшумань, морковь — пурькя, огурец — куяр, лен — лианас, конопля — канфт, репа — репе; продуктов, способов и орудий их обработки: сноп — пулт, мука — почф, товт, отруби — лав, мякина — сюва, юв, толокно — пужт, солома — олго, шужарь, хлеб — кше, дрожжи — орга, туст, тесто — чапакс, лепешка — сюкаро, квас — поза, каяшка, каша — ям, пахать (ковырять, копать) — сока-рямс, жать — нуэмс, нумс, сеять — видемс, чистить под пашню — сандямс, печь хлеб — панем, молотить — пивсемс, боронить — изамс, соха — сока, серп — тарваз, молотило — чеке, цеп — пивсума, лопата — койме, прясть — штердемс, ткать — кодемс, основа ткани — лийма, основа холста — лув, бердо — вигинэ, евчень, веревка — пике, мялка — чалгамат; общеземледельческие термины: поле — кужо, пакся, загон — ума, гряда — паньдя, ток — тинге, копна — штеме за ничтожными исключениями оказываются совершенно отличными от тех, которые имеют место у западных финнов. Земледелие наравне со скотоводством явилось, таким образом, в эпоху обособленной жизни мордвы.

Сопоставление названий металлов, изготовляемых из них орудий и процессов обработки у мордвы и западных финнов показывает, что и в этой области она имела не много сведений, когда начинала свою обособленную жизнь: медь (ниже — зеленая, сере — красная), свинец (киве), железо (кшни), золото (э. сирьне, м. сия), серебро (э. сия, м. сирьне), нож — пеель, коса — пелима, долото — пиля, скобель — ингкс, кузнец — муфатам, мехи — пуватом носят названия, не имеющие ничего общего с западно-финскими. Исключение представляет название топора — узере (эст. vazor), но оно может относиться к каменным орудиям. Рядом с камнем для орудий употреблялась и кость. Костяные иглы до настоящего времени известны у мордвы.

В связи с количеством и качеством орудий, которыми располагали финны перед своим распадением на отдельные племена, стоит устройство дома и домашняя утварь. Общим названием жилища у всех финнов является куда и родственные с ним кота, хот (ост.), ку (перм.). Самая древняя форма коты сохранилась у западных финнов. Это — коническая постройка из жердей, остов былого чума. Рядом с такой котой финны могли иметь для зимы землянку. Кроме чума, для себя у древних финнов была постройка для склада имущества — lato. Для пространства земли, на котором стояли эти постройки, выработан был общий термин, сохранившийся в фин., кагіапо — дворище, мордов. karda, kardas — двор; дикие полянки, на которых ставились эти передвижные жилища, назывались словом, сохранившимся у эстов в старом значении ѵдід, а у мордвы — в позднейшем значении деревни (ср. в названиях вотяцких деревень — луд, в названиях черемисских — нур). Жилище, имеющее форму четырехугольного сруба, явилось у мордвы уже в период ее обособленной жизни. Бревенчатый дом продолжает до сих пор называться по-старому куд’ом, но части его носят специально мордовские названия: стена — стена, пол, помост — киякс, сэдь, крыша — велькс, куд-ланго, подполье — каська, окно — вальма, домовое окно — вельдерме, дверь — кенкш, сени — куд-келькс (перед), подволока — куд-потмар, нары — потмар, лавка — эзем, печь — каштамо, шесток — тамбаланго, лестница — кузтима, ограда — пире, тын — сдый, двор — кардаз, юрт, ворота — орта, клеть — лато, утомо, мшаник — нупаль (ср. мох — нупонь). В области домашней утвари только одно мордовское слово относится по своему происхождению к временам совместной жизни мордвы с западными финнами — деревянная чашка (вакан // эст. wakk — деревянный сосуд). Названия для ступы (човар), песта (петькель), большого деревянного ковша (поваренки, бадул, коман), обыкновенного ковша (кече), корыта (очко), кадки (парь), ложки (пеныц), кузова (кентере), коробки (парго), ночевки (юдмо) имеют уже позднейшее происхождение.

Орудия передвижения, знакомство с которыми мордвин вынес из эпохи совместной жизни с другими финнами, относятся к водяным путям. Фин. soima — лодка // мордов. сюма — длинная колода; эст. wene — лодка // мордов. венш; эст. гпоід — весло // мордов. тіід. Для сухопутного сообщения мордвин этой эпохи располагал санями: мордов. нурдо, нурдт — сани, воз, несомненно, тождественно с вотяцким и остяцкими нарт, нурт. Сходство мордовского названия оглобли — ажья с перм. ож, фин. aisa, эст. ais, вепс, ais — позволяет предположить, что и другое первобытное орудие передвижения — волокуша — было знакомо мордве еще в эту эпоху. Лыжи — сокст — носят название, одинаковое только с черемисским, но сделались, вероятно, известными одновременно с санями. Названия телеги и ее частей, а равно и принадлежностей верховой езды: одер (айдер) — длинная телега, чаро (шары) — колесо, камбрас — седло, новта — узда, онгшть — удила, чирьке — дуга, сивекс, ашпа — хомут — имеют позднейшее происхождение.

Судя по терминам, относящимся к скотоводству и средствам передвижения, мы имеем основание предположить, что главными занятиями древнего мордвина были охота и рыболовство. Орудия для того и другого промысла у мордвы были те же, что у западных финнов, черемисов и коми. Они пользовались для первой луком (йонкс — ср. чер. йонгыж, фин. jousi, лоп. juoks) и стрелами (нал — ср. перм. njo./i, фин. nuoli).

Из эпохи совместной жизни с западными финнами мордвин вынес знакомство с торговлей в ее элементарной, меновой форме: м. міемс — продавать // эст. шита; м. миме — продажа // эст. mum; м. максомс — давать, платить // эст. maksma. Дальнейшая торговая терминология выработана мордвой уже после обособления (ярмак — деньги, питие — цена, уцез — дешевый, пандомс — платить долг).

Нормы общественных отношений, выработанные в древний период финской истории, несложны. В языке мордвы и западных финнов оказываются общие термины для обозначения жены (= самки, м. ни // фин. паіпеп — девушка, женщина, жена)⁴⁷, отца (= самца, м. атя // фин. дід), матери (м. ава // фин. avukko, evukko), дитяти (фин. lapsi // мордов. lefks), дочери (іуідг // техтерь), сестры — sazor. Имеют ли общий источник мордовские слова для обозначения рода — раське и собрания людей — кужо с западно-финскими rahwas, rous, kasa — толпа — предоставляем судить филологам-спецалистам. Корень финского uros — муж — сохранился, по-видимому, в целом ряде слов, имеющих отношение к браку: уре — замужняя женщина, урекс — жизнь замужней женщины, уредев — дружка, урьва — сноха, урьвала — мужчина, заступающийся символически за отнимаемую невесту, уряж — невестка, ur’vakstoms, ur’vakslems — вступать в брак, жениться. Дальнейшая терминология родства и общественных отношений: алуж — любовник, аля, мирьдэ — муж, содамо — жених, зять, реж — невестка, той — цена невестки, чиямс — сватать, буэ — род, племя,веле — деревня, прявт — начальник,чиряз — барин, промс — сход, каявкс — подать, неже — подпора, батрак, сиведемс — нанимать, эрьме — богатство, сюпав — богатый, копа — богач, азоро — хозяин, важо — работник, шума, pandovks — долг, должник, м. мувыр, э. pandytsa, pandlitsa, монета — валке, валф (wied — кованый) выработана была мордвой уже отдельно.

Относительно религиозных верований и форм культа, с которыми мордва начала обособленную жизнь, можно сказать очень немного. В период совместной жизни выработались термины для обозначения духа или души (м. ойме, вайме // эст. ѵаіт, лоп. vaibmo — сердце), веры и культа (м. озке — жертва // фин. usko, лоп. ossko, эст. usk — вера), но до понятия о Боге, как особого рода существе, финны этой эпохи еще не возвысились.

Рядом с продуктами самостоятельного творчества эта несложная культура представляла уже и заимствования из славянского, литовского и германского источников. К числу таких заимствований относится, между прочим, в области материальной культуры название рыболовного снаряда уда (онда у мордвы и эстов). Культурная зависимость мордвы от литовцев продолжалась, по мнению Томсона, некоторое время после отделения от западных финнов. Результатами ее могут считаться заимствования в области земледелия и скотоводства: s’ora, s’ura — жито // прус, zyrne, sura — просо // лит. sora, il’anas — лен // лит. linnas, sen’s — утка // прус, zansi, кдгдз — сот // лит. когі48, в области орудий, выделываемых из металлов: peel — нож // лит. peelis; в области верований, имя (и культ?) бога-громовника — Пургине // лит. Perkunas. К тому же первому периоду обособленной жизни нужно отнести и те следы иранского влияния, которые констатировал Томашек в языке мордвы, в терминах, относящихся к земледелию и скотоводству: ячмень — лиГі // памир. ишьаи, кдг’о — резак у плуга // зенд. kareta, waza — теленок // ос. иа’зэд и т. д.⁴⁹ Иранские племена могли держаться в Нижнем Поволжье не далее IV в. по Р. X. Волны великого переселения народов частью отбросили их на юг, частью увлекли на запад. С конца IV в. здесь являются уже тюркские племена.

Первым, несомненно, тюркским народом, который появился в Поволжье после гуннов, были булгары. В конце V в. (около 482 г.) часть их оказывается далеко на западе у берегов Дуная⁵⁰, другая поднялась на север по Волге и четырьмя столетиями позднее сделалась известной благодаря торговым сношениям арабов. Виновниками этого раздробления болгарской орды были, вероятно, авары, которых Приск около 460 г. знал уже на пространстве между Каспийским и Азовским морями⁵¹. Оставить нижнее Поволжье булгары должны были, таким образом, не позже половины V в. Авары держались здесь, кажется, до конца VI в. В VII в. вместо авар в Нижнем Поволжье заступили хазары, представлявшие собою смесь тюркских элементов с какими-то иными, по мнению Френа, финскими. В течение почти полутора столетия хазары ведут беспрестанную борьбу на юге с арабами, которые стремились прорваться на север от Кавказских гор, на западе и севере с булгарами и славянами. Весь юг России вошел за это время в сферу их владычества. Не осталась, конечно, вне его и мордва. Хазары разделили с болгарами господство над Волгой и жившими по берегам ее народами. В числе этих последних арабы, начиная с Ибн-Даста, упоминают буртасов. О народности буртасы много спорили: одни считают их тюрками, другие финнами — мещерой или мордвой. Последнее, наиболее распространенное мнение заставляет нас внимательнее пересмотреть вопрос о буртасах: если буртасы и мордва одно и то же, мы можем начать достоверную историю мордвы, по крайней мере, с IX в.

Первым из арабских писателей, говоривших об этом народе, был компилятор Ибн-Даст (писал ранее 913 г.). Земля буртасов, по его известиям, лежала на 15-й день пути от хазарской, имела 17 дней пути в длину и ширину и примыкала к земле булгар; она отличалась ровной поверхностью; из деревьев чаще всего в ней встречался холендж. Кроме булгар и хазар, с буртасами соседничали печенеги; с обоими последними народами буртасы вели борьбу. Буртасы имели верблюдов, рогатый скот и много меда; главное богатство их состояло в куньих мехах; занимались они и землепашеством.

Рабочий костюм мордвы. Почти все сделано, соткано, сшито дома. Стоит это недорого. Куплена фуражка, платок, пояс да нитки для вышивок; иногда и эти делаются дома. (Архив М. Е. Евсевьева).

Верховного главы у них не было. В каждом селении было один или два старшины, к которым они и обращались за судом. Подчиняясь хазарскому царю, они выставляли в поле 10 000 всадников. Вера буртасов была похожа на веру вузов. Покойников одни из них хоронили, другие сжигали⁵².

Для того чтобы хотя с некоторым основанием отождествлять народ, выступающий пред нами в этом описании, с мордвой, нужно, прежде всего, установить, что буртасы жили на правом берегу Волги, где тремя десятилетиями позже помещает мордву Константин Багрянородный⁵³. Ибн-Даст не дает для этого оснований. Земля буртасов примыкала с севера (на расстоянии трех дней пути) к земле булгар, говорит он, а булгары, как известно, занимали левобережье Волги. В числе животных, которых водили буртасы, Ибн-Даст упоминает верблюда, районом распространения которого до сих пор служат уходящие в Среднюю Азию степи Самарской, Оренбургской и Астраханской губерний. Подобно теперешним насельникам этих степей, буртасы были народом, хорошо знакомым с конем. На левом же берегу Волги помещает Ибн-Даст и хазар, с которыми буртасы соприкасались на юге. Волга (Итиль), по его известиям, протекала между землями хазарской и славянской. Здесь в IX в., к которому относятся источники Ибн-Даста, кочевал и третий народ, соседствующий с буртасами, — печенеги⁵⁴.

Известия о буртасах следующего по времени писателя Массуди также не говорят в пользу того, что они жили на правом берегу Волги. Рассказавши о битве, которая произошла в Итиле, конечно, на правой стороне Волги⁵⁵, между жившими здесь мусульманами и руссами, вернувшимися из персидского похода, Массуди продолжает: «...едва пять тысяч из них спаслись и бросились на судах на на ту сторону реки, которая примыкает к земле буртасов. Там бросили они суда и укрепились в стране. Часть их была истреблена буртасами, других, которые направились в страну мухамеданских болгар (сухим путем — суда были брошены), постигла та же участь»⁵⁶. Пройти из бургасской земли в землю мухамеданских болгар — в культурный центр болгарщины — сухим путем можно было, конечно, только левобережьем Волги. Старые комментаторы Массуди так и понимали дело. Фреи в примечании к этому отрывку замечает, что земля буртасов находилась на левом берегу Волги и простиралась до Хорезма (Хивы). В том сочинении, где рассказывается о поражении руссов, Массуди дает неясные указания относительно земли буртасов. Буртасы, по его словам, жили по берегам реки, вытекающей из окрестности булгарской земли и впадающей в Волгу выше Итиля, и дали ей свое имя; по этой реке плавали суда хазар и болгар. Комментаторы Массуди считают такой рекой то Оку, то Буртас на границе Пензенской и Тамбовской губерний⁵⁷. Ни то ни другое определение не выдерживает критики: 1) Буртас не впадает непосредственно в Волгу, а Ока впадает в нее не выше Итиля, а выше Булгара, о котором хорошо знал Массуди, 2) трудно было бы допустить, чтобы на маленькой речке Пензенской губернии плавали торговые суда булгар и хазар и держалось племя, выставлявшее 10 000 всадников; еще труднее представить себе, чтобы на Оке в непосредственном соседстве княжества Рязанского жил диковинный народ, располагавший стадами верблюдов и коней. Мы думаем, что рекой, на которой держалась главная масса буртасов, мог быть только Иргиз, самый крупный из левых притоков Волги между устьем Камы и Астраханью. В сочинении «Китаб-эт-Тенхиб» Массуди сам очень определенно помещает буртасов на левом берегу Волги — между Ховарезмом и хазарской землей⁵⁸.

Эль-Балхи говорит о буртасах кратко: «Буртасы — народ, который соседит с хазарами; между ними и хазарами нет никакого другого народа. Они живут разбросано там и сям при реке Итиль»⁵⁹. О том, на котором берегу Волги помещает он буртасов, можно догадываться из того, что он говорит о них подряд с башкирами. На Эль-Балхи кончаются оригинальные известия арабов о буртасах. Далее идут компиляции — более или менее удачные.

Географические основания не позволяют нам отождествлять буртасов с мордвой. Не больше прав на это дают нам и культурные признаки буртасов. Буртасы были, несомненно, кочевым, пастушеским, вышедшим из степей Средней Азии народом — земледелие составляло второстепенный элемент в их культуре и, нужно думать, имело место на севере страны в соседстве земледельцев же болгар. Такой быт — характерный признак тюрков. В пользу родства буртасов с тюрками говорит и то, что их вера была близка к вере гузов или половцев. Что они говорили языком, не похожим на язык булгар и хазар, не противоречит предположению об их тюркизме: даже не подозревая способности арабов различать языки, мы можем допустить, что в IX в. существовали тюркские наречия, не представлявшие очевидного для всехсходства С булгарским или хазарским. Язык буртасов отличался от языка булгар, но он мог быть близок к языку половцев, как близки были, по известиям арабов, религиозные верования обоих народов.

Чтобы исчерпать вопрос об отношении буртасов к мордве, мы должны коснуться тех аргументов, на которых основывается их отождествление. Констатируя факт обитания буртасов на левом берегу Волги, мы устраняем главное основание для этого отождествления. Все ученые, занимавшиеся древней этнографией Поволжья, подчеркивают тот факт, что в то время, как арабы говорят о буртасах и не знают мордвы, западные и русские писатели знают на той же территории мордву, но не знают буртасов. Из этого обыкновенно делается вывод, что названия «буртасы» и «мордва» должны относиться к одному и тому же народу — мордве-мокше. В пользу этого отождествления приводится затем 1) что буртасы говорили особым языком, не похожим ни на булгарский, ни на хазарский, 2) характер их культуры — занятие охотой и земледелием. Ни один из этих аргументов не оправдывает, однако, отождествления буртасов и мордвы. Русские летописи, бесспорно, не говорят о буртасах, но их молчание ничего не доказывает: они не говорят вообще о народах, с которыми русским не приходилось иметь дела; о мордве и болгарах они упоминают по случаю первых столкновений с ними, между тем о башкирах, которые были соседями булгар, они не упоминают ни одним словом; первоначальный летописец совсем не говорит о тюркских народностях Поволжья. Говорить о тождестве культуры мордвы и буртасов довольно рискованно. Самые ранние сведения о быте мордвы дает нам Рубруквис (XIII в.), но его картина далеко не совпадает с картинами бургасского быта у арабов. «За Доном к северу, — читаем мы у него, — идут громадные леса, в которых живут два народа (genera hominum). Moxel (мокша) — чистые язычники, не знающие законов; они не имеют городов и живут в лачужках (casulis) среди лесов. У них находятся в изобилии свиньи, мед и воск, драгоценные меха и соколы. За ними живет другой народ, который называется Merdas, а у латинян Morduini. Они сарацины»⁶⁰. В этой картине быт мокши рисуется совершенно согласно с физическими условиями северного правобережья Волги, где еще в XVII в. леса изобиловали всяким зверем, кабаном в том числе, и пчелой. Говорить, что она совпадает с картиной бургасского быта у арабов, значит — забывать о типическом для буртасов широком развитии скотоводства, в частности о стадах верблюдов, которые понятны на «ровной земле», т. е. в степях левого берега Волги, и представляются измышлением литературного Хлестакова в мордовских лесах.

Против предполагаемого тождества мордвы и буртасов, кроме данных географических и культурных, говорит и тот факт, что о буртасах как народности, отличной от татар, мещеры и мордвы, упоминают русские источники XVI—XVII вв. В «Степенной книге» буртасы упоминаются в числе народов, которые были покорены татарами. В актах XVI—XVII вв. встречаются неоднократно выражения «бургасская дорога», «бургасские ухожен». В грамоте царя Федора Алексеевича стольнику князю Кучушеву 1682 г. повелевается дать бывшему курмышскому воеводе Емельяну Засецкому «новокрещеным, и мордве и буртасам именные списки и ясачныя книги, почему с буртасов и мордвы собирают ясак и посопный хлеб и медвяный оброк»⁶¹. Кроме Кадомского уезда, в том же XVII в. буртасы были известны в Алатырском. В архиве нашего общества имеются подлинные акты и копии, относящиеся к этому уезду, из собрания рукописей покойного нашего сочлена А. Ф. Белокрысенко. Просматривая эти документы, мы встречаем неоднократные упоминания о буртасах. Позволяем себе привести из них несколько выписок, которые имеют для нас существенное значение. «Выпись с книг письма и меры Дмитрия Юрьевича Пушечникова да подьячего Афанасия Костяева 132, 133 и 134 годов. В Алатырском уезде, в Верхосурском стану деревня Нагаева, Чулпаново тож, на речке на Чучерме, что выставилась из Старово Янышева Лашинсково беляка, а в ней буртасы, посопные татаровя... да пустых дворов бургасских... Деревня Тетякова на речке на Чучерме выставка из деревни Ногаевы, а в ней посопные татаровя... да пустых дворов бургасских... Деревня Беремшина выставка из деревни Старова Янышева на речке на Беремше а в ней посопные татаровя... а всего в деревне Ногаеве и в выставках семнадцать дворов бургасских, посопных татар, семь дворов бобыльских непашенных, да двадцать пять дворов пустых бургасских... А межа деревни Ногаевы и с выставками от мордовской от поводимовской земли от мысу суходолом до речки Оксермы правая сторона буртасская деревни Ногаевы с выставками, а левая сторона мордовская деревни Поводимовы, а речкою Оксельмою на низ до ахматовского устья левая сторона мордовская деревни Поводимовой, а правая сторона деревни Нагаевы Бургас а от ахматовскаго устья вверх идучи до Сухова врага правая сторона Нагаевских Буртас, а левая сторона мордовская дер. Ардатовой, а через сухой враг до речки Ахматовки до вершин и от вершин через лес до речки до сучерминские вершины, а с сучерминские вершины прямо через лес до мысу сучерминсково.., и по государеву и цареву и великого князя Михаила Федоровича вся руси указу и по сей выписи буртасам деревни Ногаевы и с выставками государевы подати платить вновь, как писцы Дмитрей Пушечников да подьячей Афанасей Костяев книги отдадут, в приказ Казанскаго дворца, а до писцовых книг платить им всякие подати по приправочным книгам Гаврила Бобрищева Пушкина да Гневаша Норова. К подлинной выписи Дмитрей Пушечников печать свою приложил. На обороте по склейкам написано Афанасей Костяев»⁶².

Те же буртасы д. Нагаево фигурируют в копии с грамоты царей Петра и Иоанна Алексеевичей алатырскому воеводе Кириллу Сомову. После выписки из писцовых книг Пушечникова мы читаем в грамоте извлечение из челобитной мордвы д. Новые Дубенки: «После де писцов те буртасы посопные татаровя из деревни Ногаевы и из выставок сошли жить на иные места и та земли лежала пуста» и затем: «И в прошлом де во 166 году августа в 25 день но указу отца нашего великих государей блаженныя памяти великаго государя, царя и великаго князя Алексея Михайловича... а по их мордовскому челобитью воевода Емельян Пестриков посылал на ту поместную землю нагаевскую, на которой жили буртасы, подьячего Ивана Супонева для отказа земли и подьячей Иван Супонев со старожилы на ту землю ездили и по скаскам старые межи и урочища, как преж сего владели буртасы, описал а описав отказал дубенской мордве... и те отказные книги подьячий Иван Супонев подал на Алаторе в приказной избе и с тех отказных книг дал им мордве воевода Емельян Пестриков за своею рукою выпись и по той выписи они мордва на той земле поселились дворами и была у них в деревне десятинная пашня и тое пашню они пахали и всякие подати ...и полоняничные деньги платили со 166 по 176 год, а со 176 года вместо десятинной пашни за всякие доходы платили они с той земли денежных доходов по окладу по пятидесяти рублей на год и больше и в нынешнем де 201 году прислана из приказа казанскаго дворца наших великих государей грамота на Алаторь к тебе по челобитью стольника нашего Федора Плещеева а велено тое нагаевскую поместную землю на речке Чеберчине отказать ему в поместье и в оброк и в платеже оброчных денег по крестьянам его собрана поручная запись и для отказу тое земли посылай с Алаторя подьячей Петр Пестриков и он де Петр нагаевскую пустовую землю ему стольнику нашему отказал Федору Плещееву на речке Чеберчинке и где в межах и урочищах и с кем смежна та нагаевская пустовая земля и тово в отказные книги имянно не написал а их де мордву на отказ не призывал и стольника де нашего Федора Плещеева крестьяне ево села Чеберчина их мордву, где они живут, с земли ссылают и пахать не велят а та де их нагаевская земля на речке Сучерме и на иных речках, а не на Чеберчинке речке и от речки Чеберчинки тое землю разошла мордовская земля деревни Поводимовы и в писцовых де книгах Дмитрея Пушеч-никова нагаевская земля написана на речке Сучерме»⁶³.

Связью между кадомскими и нагаевскими буртасами могут служить татарские, бургасские и мордовские вотчины и ухожья целого Алатырского уезда, занесенные в писцовые книги Дмитрия Пушечникова. Следует иметь в виду, что в состав Алатырского уезда в ХVII в. входили, кроме нынешнего уезда того же названия, на севере часть нынешних уездов Курмышского Симбирской и Лукояновского Нижегородской губерий, на западе — весь Ардатовский уезд до соприкосновения с Саранским или Атемарским уездами, на юге — Карсунский. Смежными с ним в актах являются уезды Арзамасский, Чебоксарский, Цивильский, Саранский и Пензенский (последний обнимал собою и нынешний Городищенский уезд). Выделение бургасских вотчин из других инородческих земель указывает, что в XVII в. буртасы представляли собою заметный элемент в тогдашнем Алатырском уезде. В Краснослободском уезде посредствующим звеном является селение Буртасы. Пробел в топографических указаниях относительно буртасов представляет только Саранский уезд в пределах XVII в.

В приведенных нами выше извлечениях выступает эпизод из закрытой пока от глаз исследователей истории буртасов. Тамбовские акты дают только имя этой народности рядом с именем мордвы. Здесь это имя получает некоторое этнографическое содержание. Рядом со словом буртасы, как поясняющий термин, мы встречаем «посопные татаровя». В XVII в., стало быть, буртасы представляются настолько отатарившимися, что писцы их не различали от татар иначе как по социальному положению («посопные»). В наших актах они занимают определенный район, состоящий из нескольких деревень: Старое Янышево, Нагаево, Тетяково, Беремшино. Дорога, которая была проложена из этих деревень через лес, носила у окрестной мордвы название бургасской⁶⁴. Ни одна из этих деревень не сохранилась до нашего времени, но определить их положение нетрудно, если принять во внимание, что возникшая на месте д. Нагаево д. Дубенки существует до сих пор (в 52 в. от Алатыря по левую сторону почтового тракта из Алатыря в Симбирск) так же, как соседние с ней д. Поводимово (48 в.), села Чеберчино, Ардатово. Коренным селением, которое могло основаться во всяком случае не позже XV в., было Старое Янышево; наиболее ранней выставкой из него была д. Нагаево, которая в начале XVII в. представляется уже больше, чем наполовину опустевшей. Основались эти селения, по-видимому, на мордовской земле. Об этом можно догадываться по тому, что нагаевские буртасы не имели своего леса и писцовыми книгами Пушечникова им предоставляется право лес сечь в мордовском черном лесу⁶⁵.

В половине XVII в. буртасы этого края исчезают «неведомо куда», но следы их или их родичей мы, может быть, найдем когда-нибудь в «посопных татарских» деревнях. Так, без прибавления буртас назывались жители д. Нагаево еще до Пушечникова. Это можно видеть из данной им выписи мордвы д. Ардатово: «На тетяковскую пустошь, на примерную землю, что примеряли писцы Никон Бутурлин с товарищи у деревни Нагаевы у посопных татар...». Эти «посопные татаровя» — последний момент в истории бургасской народности. О более раннем этнографическом содержании термина «буртас» можно догадываться из местных названий занятого ими временно края. Названия речек, по которым сидели буртасы, резко выделяются на фоне известных уже нам мордовских с окончанием на лей: Шушерма (Сучерма, Чучерма, Сюксюрма), Окселма, Кячерма (в районе д. Морги Алатырского уезда). Названия реки или речной долины, оврага, очевидно, слагалось у буртасов из слова черма (серма, сюрма, селма) + определяющее слово⁶⁶. Такое слово в форме сирмы мы встречаем в названиях речек и оврагов у чувашей. У той же народности мы найдем и тождественные названия деревень: ср. Янышево бургасское Алатырского уезда и название д. Яныши в Ядринском уезде Казанской губернии. Факты эти дают нам право заключить, что посопные татары, буртасы и чуваши оказываются в весьма близком родстве, т. е. выдвинуть, обставивши новыми основаниями, старую, почти забытую гипотезу Сбоева. В пользу родства, если не тождества чувашей и буртасов, можно привести не одни местные названия. Из документов конца XVI в. оказывается, что чуваши жили как раз на той территории, где мы видим в других актах буртасов. В наказе астраханским воеводам князю Сицкому и Пушкину говорится, что черкесы в 1589 г. нападали на темниковские и алатырские места, на мордовские и чувашские вотчины. Упоминание о бывших чувашских деревнях встречается даже в актах, относящихся к нынешнему Городищенскому уезду, входившему некогда в состав Пензенского⁶⁷. В пользу этого же родства говорит, нам кажется, еще и то обстоятельство, что чуваши, судя по языку, некогда были знакомы со степями и их обитателем — верблюдом. Позволяем себе надеяться, что дальнейшие археографические изыскания в пределах Симбирской губернии и разработка древних актов, относящихся к нынешним Буинскому, Карсунскому, Симбирскому, Сызранскому и Сенгилеевскому уездам, поставит родство буртасов и чувашей вне сомнения.

Установивши, 1) что буртасы до X в. жили на левом берегу Волги и представляли народ, совершенно отличный от мордвы, 2) что с XVI в. они начинают упоминаться в русских официальных актах в качестве особой народности на правом берегу Волги рядом с мордвой, мы должны выяснить, когда же и при каких обстоятельствах они здесь появились. Припомним соседей, среди которых жили буртасы на левом берегу Волги. От Константина Багрянородного мы знаем, что в стране между Волгой и Яиком до конца IX в. жили печенеги, половцы и хазары. Печенеги были вытеснены затем двумя последними народами, и Нижнее Поволжье осталось во власти хазар и половцев. Половцев, или гузов, на левом берегу Волги упоминают и арабы — Ибн-Хордадбэх в IX в., Эль-Бекри в XI в. На западе от Волги и Дона они появились только в половине XI в. и сразу стали грозой для Руси; очевидно, они переселились за Волгу массой. В своем движении они могли увлечь за собою и буртасов, которые приходились им родичами. Переселение это могло произойти в первой половине XI в.; первое знакомство русских с половцами произошло в 1054 г.: «Приходи Болуш с половци и сотвори Всеволод мир с ними и возвратишася вспять, отнюду-же пришли» — читаем мы в летописи⁶⁸. Насколько можно судить по району распространения каменных баб, половцы заняли на правом берегу Волги часть Астраханской губернии, землю Войска Донского и южную половину Саратовской губернии; для буртасов остались свободными противолежащие устью Иргиза северные уезды Саратовской губернии и смежные с ними уезды Пензенской и Тамбовской губерний. Допустить передвижение буртасов под напором половцев мы имеем полное основание. Результаты половецкого движения на запад можно сравнить, конечно, значительно уменьшая масштаб с тем, что происходило двумя столетиями позднее во время татарского нашествия. Если татары могли загнать половцев на берега Дуная и бросить на правый берег Волги башкир и маджар северного левобережья⁶⁹, то более слабые половцы могли во всяком случае сделать это с одним народом, если только этот народ не двинулся с ними на запад добровольно. О передвижении буртасов на правый берег Волги можно догадываться из того, что в XII в. все левобережье Волги вне болгарских границ находится во власти половцев. Во второй половине этого столетия они ведут уже борьбу с болгарами. В летописном рассказе о походе Всеволода на болгар после сообщений о высадке русских на булгарский берег мы читаем: «Пошедшю же князю в поле, узреша наши сторожеве полк в поле и мняху болгарский полк и приехаша 5 муж из того полку и удариша челом перед князем Всеволодом и сказаша ему речь: «кланяются, княже, половци Емякове, пришли есьмы со князем Болгарским воевати болгаръ; князь же Всеволод, здумав с братьею своею и с дружиною, води их в роту половецкую, пойма их, поиде к великому городу»⁷⁰. Половцы, стало быть, были в это время на левом берегу Волги непосредственными соседями болгар. Положение это они занимают до татарского нашествия. Даже после того, как татары пришли на Русь, Плано Карпини включает в состав половецкой земли пространство между реками Волгой и Уралом⁷¹.

Как отразились на культуре мордвы все те народные движения, которые происходили в южном Поволжье, определит когда-нибудь лингвист-исследователь, выделивши, подобно тому, как это сделал г. Мункачи для вотяков, заимствованные элементы в языке мордвы. Пока такая работа не проделана, историк должен начинать обзор судеб мордовского племени с момента первых его столкновений с русскими.

Под 1103 г. в летопись занесено краткое известие о неудачном нападении муромского князя Ярослава Святославовича на мордву: «Бися Ярослав с мордвою месяца марта в 4 день и побежден бысть Ярослав»⁷². Следующее, не менее краткое известие относится уже к концу XII в., к 1184 г.: велиий князь Владимирский, возвращаясь из похода на болгар, «пусти кони на мордву»⁷³. Между двумя этими известиями можно поставить еще одно — под 1172 г. мы читаем: «Посла князь Андрей сына своего на болгары и рязаньскый князь сына своего; бысть не люб путь всем людей сим зане непогодье есть зиме воевати болгар и поидучи не идяху.

На этом основании выступают звездочки или квадратики какого-нибудь другого цвета, чаще черного. (Архив М. Е. Евсевьева).

Головной покрой у мордвы варьируется соответственно местности. Кроме убора, оканчивающегося рогообразным украшением, наносят уборы кверху расщепляющиеся. Внутри они устроены из бересты. Савки унизаны бисером, бусами. Употребляемые цветы из бумаги ярких цветов. Много потрачено мордвой времени на вышивку. На ногах валенки и башмаки. Эрзянская вышивка резко отличается по своим мотивам. Холст зашивается почти сплошь нитками одного какого-либо цвета, чаще всего, так называемого бордо. На этом основании выступают звездочки или квадратики какого-нибудь другого цвета, чаще черного. (Архив М. Е. Евсевьева).

Бывшю же князю Мстиславу на Городьци совкупльшюся с братома своима с муромьскым и рязаньскым на усть Окы и ждаша дружины две недели и не дождавше ехаша с переднею дружиною... и въехаша в поганыя без вести, взяша сел 6 и семое город, мужи исекоша, жены поимаша. Слышавше же болгаре в мале дружины князя Мстислава пришедша... доспеша въборзе... за малом не постигоша их за 20 верстъ»⁷⁴. Ввиду того, что набег был произведен налегке, в ожидании серьезного похода, можно думать, что князь удалился не на очень далекое расстояние от устья Оки и, стало быть, действовал в пределах эрзянской территории. Быстрое появление болгар заставляет думать, что в конце XII в. они держали в своих руках побережье Волги на западе от Суры. Из XIII в. мы имеем уже менее сухие известия. Кроме фактов победы над мордвой или поражения от нее, летопись дает нам кое-какие бытовые черты. Под 1226 г. мы читаем: «Посла великий князь Гюрги Святослава, Ивана, брату свою, на мордву и победиста мордву и взяста неколико сел и взвратистася с победою»⁷⁵. К следующему 1227 г. относится важное известие Нижегородской летописи: «Князь Юрий Всеволодович поганскую мордву отогнал от града и жилища и зимницы разорил... И великий князь Константин Юрьевич владел нижним и Городецким княжением. И повеле русским селитися, по Оке, и по Волге, и по Кудме, и на мордовских селищах, где кто не похочет»⁷⁶. Богаче других бытовыми чертами рассказ о походе 1228 г.: «Месяца семтября великий князь Гюрги посла на мордву Василка Костянтиновича и своего мужа Еремея Глебовича воеводьством, с полком; и бывшим им за новым городом на пределех мордовскых послав Гюрги возврати их, не даст им воевати, зане непогодья бысть... Тое же зимы... в 14 д. генваря великий князь Гюрги, и Ярослав, и Костянтиновичи Василько, Всеволод идоша на мордву, и муромскый князь Гюрги Давыдович вшед в землю мордовьскую, Пургасову волость, пожгоша жита и потравиша и скот избиша, полон послаша назад, а мордва вбегоша в лесы своя, в тверди, а кто не вбегл, тех избиша наехавше Гюргеви молодии, в 4 день генваря. То видевше молодии Ярославля и Василкови и Всеволожи, утаившеся, назаутрие ехаша в лес глубок, а мордва давше им путь, а сами лесом обидоша их около, избиша; а иных изымаша и бежаша в тверди, тех тамо избиша, и князем нашим не бысть кого воевати. А болгарьскый князь пришел был на Пуреша; ротника Юргева, и слышав, оже великий князь Юрий с братьею жжеть села мордовьская, и бежа прочь ночи... В лето 6737, месяца априля, придоша мордва с Пургасом к Новугороду и отбишася их новгородци... Тогоже лета победи Пургаса Пурешев сын с половцы изби мордву всю и Русь Пургасову, а Пургас едва в мале утече»⁷⁷. Последнее известие о столкновении Руси с мордвою до татарского нашествия относится к 1232 г. В то время, как татары появились на границах болгарской земли — «посла великый князь Георги сына своего Всеволода на мордву и с ним Феодор Ярославич и рязаньскыи князи и муромскыи и пожгоша села их, а мордвы избиша много»⁷⁸. Под 1239 г. мы уже читаем в летописи: «Взяша татарове землю мордовскую и муром пожгоша и по Клязьме воеваша»⁷⁹.

Скудные известия наших летописей о дотатарском периоде в истории мордвы дают некоторое представление о культуре, которой обладало племя, и его отношениях к русскому народу. Северная мордва, пограничная с Муромом и Нижним, выступает пред нами народом вполне оседлым и земледельческим. У нее были села, окруженные хлебными полями и выгонами для скота, и еще какие-то зимницы. На случай опасности от внешних врагов, какими, кроме русских, являлись булгары на востоке и половцы на юге, мордва имела города, а в лесах тверди, в которых укрывалось население, оставляя свои дома. О размерах и значении городков можно судить по аналогии с тем, что нам известно относительно древней Перми и Югры⁸⁰. В политическом отношении мордовская земля делилась на области — мы видим на северо-западе в пределах эрзи, например, область Пургасову. Отношения этой области к соседней Руси в XII в. представляются враждебными, но вражда разделяла, кажется, только правителей обоих народов: на землях Пургаса жили мирно рядом с мордвой и русские колонисты, вероятно, переселенцы из Муромского княжества — «Пургасова Русь». На юге в области мокши русское влияние чувствовалось уже глубже. Князьям рязанским удалось захватить в свои руки все нижнее течение Мокши и поставить своего тысяцкого в Кадоме, древнейшем центре мокши. Это обстоятельство имело место, вероятно, еще в XII в., так как под 1209 г. мы встречаем уже известие о том, что в Кадоме был убит тысяцкий. Может быть, здесь же в области мокши следует искать и ротника великого князя Юрия — Пуреша. Район, в котором можно предполагать область Пуреша, определяется 1)тем, что во время борьбы Юрия с Пургасом на нее сделал нападение «князь Болгарский», 2) совместными действиями сына Пуреша и половцев против Пургаса. Очевидно, она находилась на юго-востоке от Пургаса.

Первые результаты татарского нашествия для мордвы были те же, что и для других народностей России. В своем движении на запад татары увлекли за собою, подобно половцам, и часть мордвы-мокши. Об этом положительно говорит Рубрук-вис. Мокша ослабела и представляла собою почву для дальнейших насилий со стороны татар. В 1288 г. сын Темира Елартей опустошил мордовскую землю. С конца XIII столетия татары не довольствуются уже грабежами и оседают на мордовских землях. В 1298 г. выходит из Большой Орды ширинский князь Бахмет и захватывает в свои руки земли по Цне и нижней Мокше. Верхним течением Мокши (от Наровчата) в половине XIV в. овладел мурза Тагай, выселившийся из окрестностей Астрахани из Бездежа. Никоновская летопись говорит под 1365 г. о нападении этого Тагая на Переяславль Рязанский и по пути прибавляет: «Тагай князь ордынский, иже по разрушении ордынском прииде в Поручай и тамо сам о себе княжаше в Наручацкой стране»⁸¹. По среднему течению Мокши от Кадома до Наровчата утвердились другие татарские выходцы. В десяти верстах от нынешнего Темникова, вниз по Мокше, на месте селения Городищ стоял до 1535 г. старый Темников, находившийся во владении астраханских выходцев — мурз Еникеевых и Тенишевых. В 15 верстах от г. Краснослободска на месте нынешнего селения Ефаева было становище татарских мурз Тениша и Ефая. Тут, по-видимому, был городок, до сих пор существует в четырех верстах от Ефаева близ с. Рыбкина урочище, которое называется по-мордовски «Ош-пырь», т. е. городской лес⁸².

Акты, опубликованные в последнее время Тамбовской архивной комиссией, заключают в себе ценные дополнения к истории татарской колонизации в мордовской земле. Из них мы узнаем, прежде всего, о существовании новых городищ, тесно связанных с татарскими владениями. В дачах Вышенской пустыни близ р. Выши, на Башкирской горе, находилось городище, которое в XVII в. носило название «Старое». Городище это приходилось поблизости владений «шацкого новокрещена Василья князя Кудашева»⁸³. На месте нынешнего Тамбова находилось Урлапово городище⁸⁴. Может быть, то же происхождение имеют с. Доброе Городище⁸⁵ в Спасском уезде (в XVII в. — Козловском) по речке Парце между двух Липляев близ самого Спасска, д. Городище между речками Погановкой и Духовкой в Верхоценской волости Тамбовского уезда⁸⁶, городище Гряз-новское в Тамбовском уезде в Кершенском десятке⁸⁷, Соснов-ское городище здесь же в Верхоценском стане⁸⁸. Считать хотя часть их татарскими, мы можем ввиду того, что во всех известных пунктах татарщины — в Темникове, в Наровчате — мы знаем городища⁸⁹.

Значительная часть мордовской территории оказалась, таким образом, в руках татарских князьков-мурз. Акты, относящиеся к XVI и XVII вв., позволяют нам уяснить картину, которую представлял край в конце татарского владычества; сложившийся в эту пору строй отношений удержался и под русской властью. Участки отдельных мурз назывались, кажется, беляками. В Кадомском уезде мы знаем беляки Еректинский и Кучков, в Шацком уезде беляк Новосельский на р. Цне⁹⁰, в районе с. Темникова беляк Темниковский⁹¹. В нынешнем Краснослободском уезде в округе упраздненного Пурдышского монастыря упоминается беляк Мурзогильдеев⁹². Наиболее существенные данные относительно беляков представляют упомянутые уже выше копии с актов Алатырской приказной избы. На пространстве, заключенном между р. Сурой и пограничными линиями:
а) между первым и вторым станами Алатырского уезда и
б) между Ардатовским и Алатырским уездами,
в этих актах упоминается пять беляков: Дебердеевский, Кержатский, Кельдюшевский, Кашмурский, Тургаковский.

Затем по течению р. Алатыря в Ардатовском Лунгенский, в Лукояновском уезде при устье Инзары Порасевский (д. Баево), Сулеменский (д. Пермеево). В состав одних беляков входило по несколько деревень: в Кильдюшевском беляке, например, числились до ныне существующие здесь деревни Сайнино (Список нас. м. № 283), Морга (№ 280), Налитово (№ 275), Кирзят (№ 273), в Лунгенском — Пичеевка (№464), Тарасово (№488); относительно других упоминается только по одной деревне. Судя по тому, что почти в каждой из названных деревень упоминаются станичные мордовские мурзы (по именам и по официальному наименованию их мордвой — мордовского происхождения), можно предполагать, что в XVII в. беляки утратили уже свое старое значение и упоминались в значении мелких территориальных участков. Во второй половине XVII в. этот термин выходит, кажется, совсем из употребления. Ясак с населения, жившего на участке, составлял достояние мурзы. В делах Шацкого архива хранится грамота, предоставляющая мурзам Тенишевым ясак с сыхретинской мордвы Кучукова беляка⁹³. Более обстоятельное перечисление доходных статей, извлекавшихся татарскими мурзами из своих владений, представляет грамота Лжедмитрия вдове князя темниковского Кулунчака Еникеева:

«Да мы же пожаловали княжь Колунчаковых и ея Салтаниных детей Калмамая мурзу да Ураз мурзу отца-же их выслугой, поместьем и тамгой⁹¹ и с посаду поземными и полавочными деньгами и разбойных дел пошлиными мордовским ясаком, отца их жеребьем, одиннадцатью рублев с четью».

Все эти вещи с XVI в. были уже вознаграждением за службу русскому государю⁹⁵.

Политический характер отношений татарских мурз к мордве обнаруживается в актах того же Шацкого архива. В приложении к описи дел этого архива находится копия с грамоты, данной в 1680 г. темниковскому мурзе Ишею Барашеву, о пожаловании его, по челобитью крымского царя, княжением деда (князя Акчуры) и брата его Сатая Кулаева, сына Акчурина, которые княжили в суконяльской мордве. Княжение Ишея Баришева было признано и Михаилом Федоровичем в 7121 г.⁹⁶.

Аналогичные факты имели место в Симбирской губернии. Мордва д. Дубенки Алатырского уезда платила царю «князю Колунзинскому ясак»⁹⁷. Мельников упоминает о татарском князе, владевшем мордвой в окрестностях Саровского монастыря⁹⁸.

Захват мордовских земель не ограничился одной областью мокши; и в эрзянском крае акты и предания говорят о татарских князьях. В пределах Нижегородской губернии Мельников упоминает о татарских княжеских городках на берегу р. Теши в Саканах, в Арзамасе, на месте с. Собакина (в XVI в. оно писалось: «на Мордовском Городище». Арзамас еще в XVI в. назывался Арзамасово Мордовское Городище. Резиденцию мордовских князьков Мельников упоминает затем на р. Пьяне близ с. Барнукова («Городище»). Татарскому князю Чамбе предание приписывает курганы на Пьяне, раскопанные Дружкиным.

Перемена, происшедшая с водворением в крае русской власти, выражается в том, что ясак потерял характер наследственности; московский царь передает его по усмотрению то тому, то другому мурзе: ясак сыхретинской мордвы, например, прежде чем сделаться достоянием Емаша и Псята Тенишевых, был дан «Шикчур да Мешаю, а наперед того был за казанским князем за Мамышем с сыном»⁹⁹.

Рядом с ясачной мордвой в мордовском крае, как и везде в пределах татарского влияния, имели место тарханы. В челобитной строителя Рождественской пустыни на Цне мы читаем: «А вотчин де и рыбных ловель у них нет, а ловят деи они рыбку про монастырскую нужу у мордвы на реке на Цне... а та деи рыбная ловля была за мордвою за Мельсиком за Шендановиным с товарищи, да за тарханы... на оброк»¹⁰⁰.

Татарское завоевание, насколько можно судить по явлениям позднейшего русского периода в истории мордвы, не произвело глубоких изменений и в мордовском быту. В то время, как одни роды перешли под власть татарских мурз, главным образом, на юге, в области мокши, другие — на севере, в области эрзи, оставались под властью своих князьков, хотя, может быть, и платили в орду ясак. Там, около возникшего в XIII в. Нижнего Новгорода, продолжалась борьба между эрзей и двигавшимися на ее земли русскими. В половине XIV в. в треугольнике, который образуется реками Окой, Волгой и Кудьмой, на старых мордовских землях появились русские колонисты из Суздаля и других верховых земель¹⁰¹. Эрзя отступила на юг и восток в бассейны Теши и Пьяны. Отсюда, опираясь на татар, она делает нападение на Нижний с целью сокрушить эту опору русского колонизационного движения.

В 60 годах XIV в. (нижегородский летописец почему-то относит это событие к 1301 г.) под стенами Нижнего неожиданно появилась мордовская рать. Нападение было отбито, и нижегородцы вместе с московскими военными силами вторглись в мордовскую землю и произвели в ней страшное опустошение:

«Мордву посекоша, а жен их и детей в полон взяша и жилища их разориша и всю землю их пусту учиниша и в город множество мордвы привезоша и много различными казнями их казниша и на льду волочиша и псами травиша»¹⁰².

Мордва ответила на это через четырнадцать лет при содействии татар. В 1377 г. на Нижний сделал нападение ордынский царевич Арапша. Нижегородцы выступили против него в союзе с войском московского князя Дмитрия Ивановича. Арапша не решился вступить в борьбу с русскими и отступил к р. Пьяне в перевозную степь, т. е. в окрестности нынешнего с. Перевоз (верстах в 80 — 70 от Нижнего). Нижегородцы, преследовавшие их, обрадовались легкой победе и предались удовольствиям. Мордовские князья подсмотрели это и воспользовались русской беспечностью для того, чтобы отомстить за испытанные удары. Они сообщили о положении русских татарам Мамаевой Орды, которые бродили, по-видимому, неподалеку, и навели их на Русь. Пока нижегородцы забавлялись охотой и бражничали, татары стягивались и, окруживши их кольцом, вступили в открытый бой. Дети нижегородского князя не успевши схватиться за оружие, бросились в бегство и погибли с множеством бояр и войска¹⁰³. Жестокий удар, нанесенный татарами русским на Пьяне, не остановил русского движения на юг нижегородского Поволжья. Русские колонисты двигались дальше на юг и восток. В конце XIV в. уже в пределах нынешнего Васильского уезда появляются русские селения (с. Спасское)¹⁰⁴. Куликовская битва послужила исходным моментом для собирания мордвы под русским владычеством. Из договора, который был заключен непосредственно после нее между Дмитрием Донским и рязанским князем Олегом, мы узнаем, что Дмитрий купил у князя Александра Уковича область Мещеру, в которой жила часть мордвы. Договоры, которые заключали между собою дети обоих князей в 1402, 1435 и последующих годах, показывают, что оба княжеских дома захватили у татар часть принадлежавших им и мордве земель силой¹⁰⁵. В 1422 г. Василий Темный отдал уже Кадом вместе с Елатьмой для прокормления Протасовым¹⁰⁶. В 1452 часть Мещеры поступила в удел ордынскому царевичу Касиму, получившему от Василия нынешний Касимов — бывший Мещерский Городец¹⁰⁷. Один из историков Касимова высказывает предположение, что касимовским ханам было поставлено под власть все население уездов Темниковского и Шацкого¹⁰⁸. Опубликованные Тамбовской архивной комиссией акты Шацкого архива не позволяют нам согласиться с этой догадкой. Московское правительство в XV и XVI вв. стояло в непосредственных отношениях с кадомской мордвой и распоряжалось местными землями. В 1452 г., без сомнения, эта мордва действовала в составе ополчения, которое Василий Темный отправил против ордынского царевича Мустафы¹⁰⁹. В архиве комиссии находится копия с данной в 1502 г. мордвину д. Каляеве Бойке Мамолаеву «с товарищи» грамоты на владение землей¹¹⁰.

Подчинение мордвы под власть Русского государства идет незаметно, начиная с конца XIV в. Сначала его ведут самостоятельно три княжества — Нижегородское, Рязанское и поднимавшееся за ними Московское. С подчинением обоих их Москве дело объединяется, но совершается по прежнему направлению. Причины, в силу которых летописцы как будто просмотрели факт приобретения обширной территории и подчинения значительного племени, понятны. Мордовская территория не имела такого центра, сокрушение которого отражалось бы на ее судьбе и привлекало общее внимание. Здесь не было ничего похожего на Булгар или Казань. Мордовские князья замыкались, вероятнее всего, в пределах небольших родов, татарские мурзы держались обособленно. Наровчат, в географическом смысле удобный для объединения в одних руках мокшанской страны, даже в эпоху Тагая, повидимому, не имел особенного влияния на судьбы страны. Мурзы и князья мордовские исподволь входили в ряды служилого сословия Московского государства. В походе против Казани участвовал, например, темниковский князь Еникеев с подвластной мордвой¹¹¹. Подчинение их Москве должно относиться к концу XV или началу XVI в., так как уже в 1539 князь Еникей Темников-Кугушев получает от московского князя грамоту на право судить татар темниковских по старине, как судил его отец Тениш¹¹². В 1554 г. дети Тениша получили право пользования мордовским ясаком¹¹³. В деле присоединения татар к Московскому государству имеет важное значение передача Мещерского городка Касиму. Великий князь московский уже в начале XVI в. имел возможность указывать немецкому императору на то, что в его владениях мирно живут и пользуются своей религией татары.

В истории подчинения эрзи решающим моментом оказывается покорение Казани. Русские войска проходили, главным образом, через эрзянскую территорию. Мордовские предания вполне правдоподобно рисуют процесс подчинения эрзи грозному царю московскому: старики отдельных деревень выносили ему землю и песок в знак того, что передают ему свои владения¹¹⁴.

Условиями присоединения к Русскому государству определяется дальнейшая судьба мордвы под русским владычеством. Мы знаем же, что на юге в области мокши существовавший порядок остался без существенных изменений: татарские мурзы, вступившие в ряды русского служилого сословия, по-прежнему продолжали пользоваться мордовским ясаком. На севере в области эрзи водворение русского владычества имело характер завоевания страны и потому сопровождалось более глубокими изменениями быта. Часть эрзи была роздана боярам, участвовавшим в походе под Казань, остальные временно вошли в состав дворцовых крестьян («царския мордовския вотчины»), но затем раздавались монастырям и помещикам¹¹⁵. Одним из мотивов усиленной раздачи являлось при Грозном желание обратить мордву в христианство. Мельников приводит один акт начала XVII в., из которого эта цель оказывается вполне очевидной. В акте этом по частному случаю передачи мордовской вотчины с. Казакова князю Шейсупову указывается на общее распоряжение — раздать все вотчины мордовских князей боярам для крещения мордвы¹¹⁶.

Для той же цели устраивались на новопокоренной территории монастыри, например, в Арзамасе Спасский и ему были отданы «царския мордовския вотчины», в Алатыре Троицкий, также с отданной ему мордвой¹¹⁷. Старый порядок сохранился в большей или меньшей степени только на юго-востоке эрзянского края в пределах Лукояновского уезда Нижегородской губернии и смежных с ним Алатырского и Ардатовского Симбирской. Находящиеся в нашем распоряжении неизданные тайные документы относительно этого края позволяют набросать картину тех отношений, которые сложились здесь после водворения русского владычества.

Размеры территории, которые в эпоху покорения Казани находились в руках мордвы, на основании изданного материала можно определить только приблизительно.

О западных границах ее можно догадываться только потому, что в муромском лесу находились ухожен алатырской мордвы, вероятно, переселенцев из бывшего Арзамасского уезда¹¹⁸.

В половине XVI в., насколько можно судить по известным нам отрывкам писцовых книг Алатырского уезда, мордовские поселения имели своей восточной границей Суру; далее ее на востоке и на юге до Самарской луки включительно мордва имела только бортные ухожен. Уже под самыми стенами Алатыря и основанного в нем Троицкого монастыря находился кругом бортный ухожей мордвы д. Тарасово — ныне Ардатовского уезда, почти в 60 верстах от Алатыря. Принадлежал он восьми домохозяевам и тянулся по р. Алатырю по обе стороны до д. Баевой (от Алатыря 26 в.), захватывая справа раменье до явлейских вершин (8 в. от города) и Ичиксы (14 в); отсюда до Суры и по Суре по обе стороны до р. Терховы; отсюда Отрачем до Люли и поперек ее до Алатыря соприкасаясь с чувашами нынешнего Буинского уезда («Черемиса Чебоксарского уезда»).

Южными пределами распространения мордвы были земли, омываемые реками Хопром и Тансыреем в пределах нынешней Воронежской и Саратовской губерний. Здесь, как видно из дарственных актов Мамонтовой пустыни, находились бортные ухожен ценской мордвы¹¹⁹.

Акты эти и «Писцовая книга старых сел Верхоценской волости Тамбовского уезда», изданная тою же комиссией, позволяют нам проследить мордовское население по течению Цны в пределах Тамбовского, Моршанского и Шацкого уездов.

Шалаш мордовский, служащий мордве жилищем в летнюю пору, таково же устройство напогребицы. Жерди скрепляются наверху, накрываются соломой. В садах такие шалаши служат для хранения яблок, в поле — защитой от дождя. (Архив М. Е. Евсевьева).

Еще в начале XVII в. мы застаем мордву бок о бок с нынешним Тамбовом. В восьми верстах от него «на непроходных татарских сакмах» была устроена тогда казачья слобода. Земли этой слободы граничили с землями мордовской д. Бой-кино¹²⁰. На северо-западе от Тамбова мордовское население было в д. Керше¹²¹.

Спускаясь вниз по Цне, мы встречаем его на границе нынешнего Тамбовского уезда с Моршанским в д. Перкино, вниз от которой идет целый ряд деревень с мордовскими насельниками: в Моршанском уезде с. Серкино (34 версты от Моршанска), Серп (18), Алкужа (12), Черкино (14), Карели (5), в Шацком — Ялтуново.

В ряду жертвователей на Мамонтов монастырь, устроенный в 7129 г. в Верхоценской волости, мы встречаем «Климентия Учеватова, Константина Нижеватова из д. Черкино¹²², мордва Сенку Илясова с племянниками с Петашкой да Кирьяком Шитоватовыми да с внуком своим с Первушкой Шинденовиным, из д. Керши Илью Чоршева¹²³, мордвина Худячку Бутаева с своими пущенниками с Сенкой да Нороватком да с Ярмескою Вотониным из д. Устья (2 в. от Морш.), мордвина Кинордаску Русинова с детьми своими да с пущенниками с Учеватком да Кофтаском Урюпиными».

Данных этих было бы гораздо более, если бы Тамбовская архивная комиссия при издании «Верхоценской писцовой книги» не выкинула из нее все, что могло дать указания на этнографический состав населения — имена тяглых людей и названия урочищ.

Можно думать, что в эпоху основания Мамонтовой пустыни на Цне удержались только остатки былого мордовского населения. Пример соседнего Керенского уезда показывает, что в первой половине XVII в. мордва отступила с юга своей территории на восток и север. «Керенские земли, — читаем мы в челобитной князя Кутушева, — были издревле татарские и мордовские... и бортные ухожен в дальних годах до поселения города Керенска и Керенского уезду имелись у мордвы по знамям... а как та мордва разошлась в разные уезды,то уже те земли розданы в дачи разным помещикам»¹²⁴.

Во второй половине XVII в. (169 г.) земли по Цне и далее на восток, между реками Вышей, Вадом, Вороной, Буртасом, Чембаром, представляли «дикое поле», на котором, между прочим, находились вотчины Чернеевского монастыря (20 в. от Шацка), Вышенской пустыни (24 в. от Ш.) и Кириллова монастыря (Си. у.). Памятниками мордовского пребывания здесь остались пустоши кладбища и городища¹²⁵. «Русская сторона» оканчивалась на верховьях Вороны. Мордовские поселения встречаются только дальше на востоке в Спасском уезде Пензенской губернии¹²⁶. Между причинами, которые вызвали запустение мордовского юга, следует назвать появление в степях калмыков и крымских татар¹²⁷.

Земли в пределах намеченной территории составляли достояние мелких общественных групп с князьками или мурзами во главе. Значительная часть частных владений у мордвы приходилась на бывших мурз. Количество их определить трудно ввиду того, что мордовские мурзы иногда упоминаются без этого титула. Сами потомки таких мурз не считали нужным обращать на свой титул внимания. В рукописной челобитной новокрещеного с. Налитова Леонтия Савельева и д. Котяково Петра Михайлова говорится, что их деды и прадеды: д. Вельмисово Розгил Нораватов, д. Кирзяти Надежка Арзамасов, д. Налитово Ернейка Сараев, д. Морги Егошка Кемаев, д. Сайнино Синдяйко Ермезин — жаловались на стольников Плещеевых по поводу захваченного у них леса. Из справок, приложенных к этому делу, оказывается, что названные лица были станичными мордовскими мурзами¹²⁸.

Начиная наш обзор с севера нынешнего Ардатовского уезда, мы будем иметь мордовских мурз:

I. В д. Лунге на р. Алатыре (вероятно, нынешний Лунгенский Майдан). В книге копий Алатырской приказной избы помещена (под № 61) выпись из писцовых книг Пушечникова относительно земель тяглой мордвы д. Лунги Лунгенского беляка. Из этой выписи оказывается, что земли и ухожен лунгенской мордвы были смежны с землями лунгенских мурз¹²⁹.

В начале XVII в. лунгенские мурзы пользовались еще ясаком с ухожеев своих соседей. «А оброку им платить, — читаем мы в той же выписи, — шестнадцать пудов меду да ясачных денег рубль тридцать алтын, за куницу четыре алтына да князь Кержедеевского ясаку платят десять алтын»¹³⁰. Из помещенного в той же книге полюбовного договора между мордвой деревень Кадушево и Андреевки Алатырского уезда 1603 г. мы узнаем, что под князем Кержедеевым мы должны разуметь одного из этих же лунгенских мурз. В ряду свидетелей под договором фигурирует «деревни Лунги мордовский мурза Тепай мурза Тинюшев сын княжь Кержедеев»¹³¹.

II. Далее по течению р. Алатыря в городке, на месте которого возник нынешний Ардатов (Симбирский), сидели, по словам Мильковича, князья Еделевы¹³². В конце XVII в., при царе Федоре Алексеевиче, они выселились из Ардатова на пожалованное им за валом из порожней земли на р. Тумышевке в нынешнем Сызранском уезде поместье (с. Еделево). Милькович, сообщающий в своих записках об этом перемещении, прибавляет, что одни из членов этой фамилии в XVIII в. сохранили княжеский титул, служили в офицерских чинах и владели поместьем предков, а другие захудали и перешли в крестьянское сословие¹³³.

Напечатанная в I т. «Саратовского сборника» выпись из отказных книг сообщает несколько дополнительных сведений о судьбе этой фамилии. К началу XVIII в. в д. Новое Еделево около помещенных здесь князей Юртая Еделева с товарищами собралось до девятнадцати их родичей, которые числились симбирскими служилыми мордовскими мурзами. В 1701 г. Юртай с товарищами оформили это сожительство тем, что припустили родичей к поместью, выдавав им по 60 четей земли на брата¹³⁴.

К числу мордовских мурз принадлежит современная фамилия князей Баюшевых. В XVI в. за предком их Баюшем Розгильдяевым числилось в поместье и жребий в д. Княжей (иначе «Княжая Гора» в нынешнем Курмышском уезде), да жребий в д. Рындино (в нынешнем Алатырском уезде в 36 в. от города). Поместье это перешло к детям Баюша Чепкуну и Богдану, а от них в 155 г. к внукам Нестеру и Смольяну Богдановым, Петру (Ибряну) и Данилу (Кипкаю) Чепкуновым.

Фамилия Баюшевых уводит нас прямо к таким временам, когда мордовские князья были еще независимы от русских властей. В одном из актов, относящихся к этому роду, мы встречаем указание на то, что у Баюша Розгильдеева деды и прадеды были в княжестве¹³⁵. Михаил Федорович при вступлении на престол за многую службу Баюша утвердил его в княжеском достоинстве. В чем состояла эта служба, мы узнаем из фамильных актов Баюшевского архива.

В смутное время, когда на алатырские и арзамасские места приходили ногайские люди, Баюш Розгильдеев собирал алатырских мурз и мордву и ходил против ногайских людей и бился с ними два раза на Пьяне реке при д. Чукалы, а потом в ардатовском лесу. Ногайских людей было при этом до 7000 человек. Из той роли, которую играл Баюш по отношению к другим мордовским алатырским мурзам, можно заключить, что его предки выделялись по своему значению из ряда эрзянских князьков.

С развитием крепостных отношений во владении этих мордовских мурз оказались русские люди. Из «Алатырских писцовых книг» Пушечникова мы узнаем, что князь Баюшев владел на р. Мене починком, который раньше был в поместье за ратманом Левиным¹³⁶.

Обмен имениями отрывал постепенно потомков мордовских князей от почвы. Один из князей выменял себе имение в Галицком уезде¹³⁷.

Баюшевы, подобно лунгенским мурзам, в XVII в. еще пользовались ясаком с примыкавших к их владениям мордовских бортных ухожеев. Мордва д. Нижней за свой ухожей, расположенный близ баюшевской д. Рындино, платили в числе других повинностей «княжевского ясаку двенадцать алтын»¹³⁸.

Идя от Алатыря вверх по Суре, мы встречаем на юго-западе от Промзина городища целую группу деревень, в которых упоминаются станичные мордовские мурзы. Мы назвали уже выше деревни — Налитово, Морга, Сайнино. Бумаги Белокрысенко и книга копий Алатырской приказной избы дают нам указания на целый ряд других деревень. Таковы, например, Паранеи, Чиндяново, Поводимово, Дубенки, Ардатово, Макшазарово и Бузаево. В описании границ, отделяющих земли баевской мордвы от земель крестьян д. Паранеи, мы читаем, что граница шла, между прочим, «по старой дороге, что ездили паранеевские мурзы старого своего жилища»¹³⁹.

Один из актов, переданных нашему обществу покойным Белокрысенко, начинается следующей фразой: «Се аз Федор Бакшаев сын Алаторского уезда деревни Мокшазаровы мордовской мурза продал есми после отца своего его благословение свой жребий вотчину Ведевирской бортной ухожей». В числе послухов под этим актом мы встречаем д. Бузаево Мортаса мурзу Катюрева¹⁴⁰.

Несколько к северу от этих деревень упоминаются мурзы в д. Турганово («а грани и урочища той их старинной земле от баевской межи вверх идучи по Саре речке, и от Сары речки левая сторона д. Турганово мордовских мурз»)¹⁴¹.

За пределами Алатырского и Ардатовского уездов мы находим мурз в нынешних уездах Карсунском и Сенгилейском Симбирской губернии, Саранском и Городищенском Пензенской. В нынешнем Карсунском уезде мурзы упоминаются в д. Белая Вода¹⁴², в Сенгилейском — в с. Томылове.

В Городищенском уезде мордовские мурзы упоминаются в деревнях — Садовая, Козловка, Ручино, Бурнуково, Собакино и Оскино¹⁴³.

В бывшем Саранском уезде мордовский служилый мурза упоминается в д. Иванково. Он продает свою вотчину — засурский бортный ухожей¹⁴⁴; здесь же упоминаются станишные мордовские мурзы в д. Княжей, что на Саре¹⁴⁵.

Всматриваясь в те данные, которые предлагают нам акты относительно перечисленных мурз, мы можем уяснить себе их положение относительно рядового населения. Живя бок о бок с представителями этого последнего, князьки имели собственные пашенные земли, собственные бортные ухожен и, кроме того, пользовались ясаком с ухожеев своих родичей, чтобы не сказать подданных. Имел ли князь какие-нибудь права на личность родича, определенно сказать нельзя. Случаи, когда мордвин — владелец вотчины — распоряжается людьми, которые сидели на его земле, известны, но они относятся к землям, пожалованным уже русским правительством.

Переходя от мурз или князьков к рядовому мордовскому населению, мы открываем, что и оно de jure не испытало значительных изменений в своем положении.

Земли, входившие в состав мордовской территории, были разделены между коренным населением и правительством на основе наличного фактического владения. Все те участки, которые находились когда бы то ни было в пользовании населения, леса, луга, пашни, «куда ходили его соха, и топор», по образному выражению XVI в., остались фактически в его полном распоряжении. Государство взяло в свои руки, главным образом, «дикия поля», «степь», «ковыльныя земли». В конце XVI в. или начале XVII все мордовские земли были расписаны, и каждой деревне «пожалован» был свой «обод», точно определенный гранями и столбами.

По писцовым книгам, составленным в эту эпоху, мы можем судить о земельных отношениях, сложившихся еще под татарским владычеством. В книге алатырского писца Дмитрия Пушечникова встречаются указания на вотчины, купленные владельцами «до казанского взятья»¹⁴⁶.

Порядок установления «ободов» можно восстановить на основании тех приемов, которые практиковались позднее при разрешении поземельных споров. Призывались сторонние старые люди, которые намечали границы. В спорных случаях, вероятно, обращались к решению матери-земли. В доказательство своих прав на данные границы претендент должен был пройти по намеченным урочищам с куском свежего дерна на голове. По этому «верному земляному дерновому обходу» писец устанавливал уже межи¹⁴⁷.

О количестве оставшихся за мордвой «ободных» земель можно судить по тому, что владельцы «обода» выделяли из него участки, на которые пускали новых поселенцев. Так, мордва д. Лобаски (ныне Лукояновский уезд) поступилась своей землей в пользу переселенцев из деревень Чукалы и Низовской¹⁴⁸.

Говоря об отчуждении свободных «ободных» земель, мы должны отметить, что отчуждение это имело условный характер. Деревни, находившие у себя избыток посопной земли, поступались частью ее в пользу припущенников с обязательством, чтобы те насторону посопную землю никому не продавали и не закладывали. В случае несоблюдения этого условия припущенники должны были уплатить неустойку или пеню, которая ложилась на них самих, братьев их, жен, детей и внучат¹⁴⁹.

Обод в смысле установленной государством территориальной единицы представлял основание для развития будущих обществ в современном смысле этого слова. Деревня, имевшая определенный обод, выделяла из себя по тем или другим хозяйственным соображениям выставки, починки, но эти колонии были связаны с деревней-матерью общими обязанностями перед государством за пользование ободными землями. В том случае, если население выставки покидало свои земли и уходило из обода куда-нибудь на сторону, деревня-мать являлась наследницей покидного имущества земли¹⁵⁰. На почве определенных земельных ободов должен быть разлагаться исподволь родовой строй: припущенники на тяглые земли были связаны с собственниками земли только общими обязанностями, вытекавшими из пользования землей, «братью» заменяли постепенно «товарищи».

Социально-экономические отношения мордовской деревни в XVI и XVII вв. обрисовываются перед нами из сопоставления дарственных актов Пурдышского монастыря с данными «Темниковских дозорных книг» в 7094 г. Аверкия Палицына относительно д. М. Пурдышки. «По другую сторону реки Мокши, — читаем мы в этих книгах, — дворы, что была деревня Меньшее Пурдышково, а в ней мордвы Темниковского беляка, во дворе Созонко Кузьмин, во дворе Дмитрееко Сергеев да дети его Еля да Посничко». После, в 7094 г., рядом с ними появилось несколько других мордвов-насельников — Савелий Турондеев, Петр Авкеманов.

Акты, относящиеся к Пурдышкам, позволяют установить, что в этой мордовской деревне имело место вотчинное, частное владение. Новокрещеный Савелий Турондеев жертвует монастырю вотчину: пашню, покос, рыбные и бобровые ловли, бортные ухожен и перевесье. Пашня его была тут же, в Пурдышках, об межу с другими однодеревенцами, а бортной ухожей неподалеку же вниз по Мокше. Ввиду того, что в бортном ухожее Турондеева употреблялись три тамги (знамени) — «пояс с тремя глазы, пять глазов да третье знамя пять-же глазов», — можно думать, что этот ухожей составился путем покупки из нескольких рук¹⁵¹. Как видно из актов того же монастыря, бортные ухожей продавались со знаменем¹⁵². Из дарственной Савелия Турондеева мы узнаем, что пожертвованные им пашни находились «об межу с Созоном Кузьминым, да с Молчаном с Вечкинзиным сыном, да с Елею да с Позняком Дмитриевыми детьми Стрельникова».

В 7102 г. малолетние дети Созона Кузьмина отдают свои земли монастырю до своего совершеннолетия. В том же году сосед их Петуй Авнеманов продает монастырю свою вотчину¹⁵³.

Пользуясь порядками, которые имели место в мордовских деревнях XVI в., Пурдышский монастырь исподволь забирает в свои руки земли д. Пурдышки. Изданные Тамбовской комиссией акты позволяют нам проследить этот процесс шаг за шагом.

Вотчины не составляли, однако, предмета личного владения, а были достоянием больших семей или родов.

О родовом владении на правах собственности говорят и тяжебные дела мордвы. Мы встречаем в делах XVIII в. (1735 г.) жалобу на произвольный захват земли мордвином (д. Гремячино) с «товарищи» у мордвина д. Ардатовской выставки¹⁵⁴.

Дарственная запись Николо-Чернеевского монастыря позволяет нам заглянуть в строй большой мордовской семьи или рода XVI в.: «Дал вкладу в день Рождества Пречистыя Богородицы и великаго чудотворца Николая в новую пустыню служителю Матвею с братьей вотчину свою, бортный ухожей в Темниковском ухожье по обе стороны Цны реки до Серпуховского рубежа, где ходят его судеревщики Темниковкого беляка новокрещены и мордвы все бортники отца своего и дядей и братий и племянников: бортевое знамя юртовое — три рубежа, знамя сабля отца его Степанки, знамя дяди его Истомкина два пояска, знамя сабля дяди его Русникова, знамя брата его Дунина сабля».

Те же грамоты говорят нам, что в составе мордовского двора находились и посторонние для рода члены: «Мордвин дер. Керши Худечко Бутаев с своими пущенниками с Сенкой, да с Нороватком да с Ярмеской Вотониным ходят на Хопер...» — читаем мы в одной грамоте Мамонтовой пустыни.

Характер мордовского хозяйства на вотчинных землях выступает в следующих показаниях мордвы д. Кичемасово по спорному делу о земле вотчинников Келжипоринского, Алапоринского, Кувакапоринского и Автукапоринского липегов: «Росчистили Темниковского уезда, подгородного стану, деревни Коляевы мордва Чурайка Айтиков с братьей и с племянники подле Келжипоринского ржавца себе под избы и под дворовыя усадьбы и на пашню и на животинный выпуск из вотчинного своего лесу, из Келжипоринского липега, против посопной своей земли и на той земле поселились и живут дворами лет с 60 и больше». Вотчинные леса — ухожей (пар) — обращались в пашни и селитьбы¹⁵⁵.

Рядом с обработанными землями, которые находились в вотчинном владении родов, при мордовских деревнях в их ободу находились и такие земли, которые состояли в общинном владении. Это были нераспаханные ковыльные поля, нерасчищенные леса и лесные поляны. Отчуждение таких земель совершалось с согласия целой деревни¹⁵⁶.

В общинное же владение переходили и заброшенные земли¹⁵⁷.

Войдя в состав подданных Московского государя, мордва была обложена повинностями наравне с остальным земледельческим и кочевым населением государства. Повинности эти определялись теми источниками, которые она имела для поддержания своего существования.

Начиная с XIII в., когда о быте мордвы появляются некоторые сведения в русских летописях, мы знаем ее как народ земледельческий. Но, обрабатывая поля, мордва не отказывалась и от других занятий, насколько их допускала природа страны. «Они живут рассеянно по деревням, — читаем мы о мордве у Герберштейна, — обрабатывают поля, питаются дичиной и медом, имеют в изобилии драгоценные меха». Такой образ жизни мордва сохранила до XVIII в., пока леса, покрывавшие нынешние губернии Пензенскую, Нижегородскую и Симбирскую, не поредели.

В способах пользования лесными угодьями мордва не отличалась от других своих родичей. Ухожей, составлявшие достояние известного рода или семьи, помечались знаменем и носили определенное название по имени владельца¹⁵⁸.

Каждое такое знамя еще в дотатарскую пору было обложено определенным побором, который со времени татарского нашествия получил название «ясак»¹⁵⁹. Мы говорим в дотатарскую пору потому, что русская власть нашла ухожья обложенными ханским ясаком, который она сохранила для себя, и ясаком в пользу местного князька, который не татары, конечно, создали.

В XVI — XVII вв. оба вида ясака вошли в состав оброка, и, таким образом, подготовилось слияние ясачных владельческих земель с отдававшимися в оброк государственными «порозжими», «дикими» землями. К ясаку с продуктов пчеловодства и охоты московское правительство прибавило «пошлины», «куничный» и «медвяной» сборы¹⁶⁰. Все эти сборы ведал ясашный приказ. Уплачивались они в городе, в приказной избе¹⁶¹.

Пахатные земли были в XVII в. измерены писцами и обложены «посопным» сбором, «посопом», и потому носят название «посопные»¹⁶². Все они были в XVII в. переписаны в особых «Мордовских писцовых посопных книгах»¹⁶³.

«Посол» представлял собой подать хлебом, размеры которой были, по-видимому, неодинаковы. В большей части деревень Алатырского уезда, относительно которых в наших руках находятся данные, посол составлял две чети ржи и две чети овса с выти засеянной земли¹⁶⁴. Он уменьшался до половины, когда рядом с ним население несло другую натуральную повинность — пахало «десятинную пашню» или выплачивало за нее деньги¹⁶⁵. Посопный хлеб плательщики должны были самолично доставлять в имевшиеся при уездных городах хлебные амбары¹⁶⁶. Всеми делами по сбору посопа в уездных приказных избах заведовал хлебный стол, а в Москве — Приказ хлебных заводов¹⁶⁷. По юридическому положению в Русском государстве «посопная» мордва соответствовала «тяглым русским людям». В актах оба термина употребляются как синонимы¹⁶⁸.

Оценивая положение, в котором очутилась мордва под русским владычеством de jure, мы не в состоянии будем понять, почему она принимала такое деятельное участие во всех народных движениях XVII — XVIII вв., почему в течение этого же времени она массами бросала свои населенные места и уходила в «дикия поля» и степи Саратовской губернии и Заволжья, почему там оказалось ее в конце концов более, чем на коренных местах. Разгадка заключается в административной практике Московского государства, в тех отношениях, которые de facto возникли с расширением русской колонизации на мордовских землях.

Результатом водворения в крае русского владычества является, прежде всего, сокращение земельных владений мордвы.

Помещики, получившие земли в мордовском крае, не пропускали случая захватить у соседней мордвы принадлежащие ей леса и земли. В 1668 г. мордва деревень — Вельмисов Починок, Кирзять, Налитово, Морга и Сайнино — жаловались на стольников Михаила и Федора Плещеевых, что они захватили жалованные по крепостям дедов посопные земли и сенные покосы, и рыбные ловли по Суре, их оброчный лес Вязем-Помру, вырубили в нем бобровые деревья и завели поташные заводы¹⁶⁹.

Мордва разных возрастов стоит у дома и поджидает свадьбу из церкви. В свадебных обрядах и обычаях сохранились еще черты старины, отголоски старинного и родового права. (Архив М. Е. Евсевьева).

Монастыри также не упускали случая поживиться за счет мордовских земель. В Алатырском уезде земли мордовской д. Полянки захватили крестьяне Спасского Муромского монастыря и построили на них с. Спасское; кроме того, они захватили часть земель ардатовской мордвы¹⁷⁰. Приказные за взятки обходили указания писцовых книг и межи писцов и отмежевывали захваченные земли.

Сокращение земельных владений мордвы обусловливалось неопределенностью пограничных отношений. Примером может служить выпись из «Кадомских дозорных книг» 122 г., по которым обширный лес по речкам Меруше, Ляске, Чечоре, Ячуше и Еремше оказывался вотчиной мурзы Девлет-Кильдеева вообще с кадомской и мельсетевской мордвой¹⁷¹.

Захваты не обходились, конечно, без борьбы. На спорных покосах и лесных полянках между мордвой и пришлыми помещичьими лицами происходили побоища¹⁷².

Правительство боролось против захватов и наказывало виновных, когда таковыми оказывались маленькие люди¹⁷³, отбирало захваченные земли у более крупных людей¹⁷⁴.

Постановления дьяков и указы имели, однако, небольшое значение для насильников. Возвращаемые мордве земли снова захватывались помещиками. В 1720 г. мордва названных деревень просила отдать им из оброка их же земли, захваченные помещичьими крестьянами сел Чеберчина и Кадышева, принадлежавших Плещееву.

Другие земли отошли в силу того, что мордва, ими пользовавшаяся, не могла представить никаких документов. Так, правительством были отобраны и переданы монастырю пашенные земли, луга и леса по р. Парце между двух Липляев на 8 верст, находившиеся во владении мордвы деревень Дракино и Полумбор. Земля эта представлена была монахами правительству в качестве пустоши, дикого поля, которая лежит порожняя (?) и никому не отдана, и ни к каким землям и к мордовским деревням не приписана. Царь согласился на это ходатайство с оговоркой — «буде пустая земля». Разведка и опрос будто бы 246 человек в 162 г. показали, что земля лежит порожняя; в 169 г. было констатировано, что таким полем владеет мордва, «которая на то дикое поле крепостей не сказали и ничем того дикого поля не спорили»¹⁷⁵. Между тем земля эта находилась у мордвы на оброке. Отсутствие прав объяснялось тем, что в «Кадомских мордовских книгах» названы были деревни Дракино и Полумбор, но не указаны их земли¹⁷⁶.

Мельников в своих «Очерках» прилагает одно дело, которое проливает яркий свет на практику агентов исполнительной власти.

В 1639 г. все племя терюхан и эрзя из окрестностей Арзамаса были доведены сбором ямских денег до того, что побросали свои деревни, несжатый хлеб и бежали — кто вниз по Волге, кто за Волгу, кто в леса Муромского уезда. Воевода, чтобы остановить движение, послал в мордовские деревни стрельцов из Нижнего, но эти последние своими вымогательствами только усилили бегство мордвы. Сыщики, командированные из Москвы для расследования дела, в свою очередь, хватали всех, кто попадал — мордву и русских, — и вымучивали себе денег. Мордва не показывалась в брошенные деревни, отсиживалась в суровую зиму в землянках среди лесов, умирала массами, пока из Москвы не были присланы новые сыщики. Один такой инцидент может вполне объяснить, почему жалкие гроши, попадавшие в кассу московского правительства, заставляли плательщиков браться за оружие или гнали их туда, куда не так легко могла проникнуть подьяческая рука. Нижегородская эрзя, более всех пострадавшая, в смутное время пристала к самозванцам. Восстание даже объединило эрзю. Во главе мордовских отрядов стали выборные люди Москов и Вокардин. Главным объектом для враждебных действий восставшего племени служил ненавистный для него Нижний Новгород. Мордва пыталась овладеть им. Потерпев неудачу, она истребила верхний посад и ближайшие деревни. Когда Воротынский отогнал ее от Нижнего, она стала грозить уездным городам. В 1608 г. к эрзе присоединилась и мокша под начальством своих князьков — Шугурова, Еникеева и Смиленева. В 1614 г. эрзя опять сделала попытку овладеть Нижним, опираясь на ногайских татар, но также без успеха. Затихнув на несколько десятилетий, она поднялась в эпоху Разина, грабила русские деревни и города (Алатырь, оба Ломова) и собиралась разгромить Нижний. Не обошлась без участия мордвы и пугачевщина. Неудачи, которые постигали открытые восстания, заставляли мордву искать других способов освободиться от тягостных условий.

«Покидные мордовские земли» сделались обычным явлением в течение XVII в. Эмиграционное движение направилось на юг, в «дикия степи» Саратовской губернии и за Волгу через Самарскую луку, на которой у симбирской эрзи были ухожей еще под татарским владычеством¹⁷⁷. В Кузнецкий и смежные уезды еще во второй половине XVII в. направились мокшанские и эрзянские мурзы со своими родами¹⁷⁸.

На Самарской луке, в Усолье, мордовские деревни упоминаются уже в 80-х годах XVII в. В 1682 г. старец Саввы Сторожевского монастыря Леонтий Маренцов захватил в пользу этого монастыря одну такую деревню и переманил в монастырские слободы население других¹⁷⁹.

Не позже половины XVII в. начала проникать мордва и в Заволжье. Мордовские земли упоминаются уже в 1667 г., когда там рядом с ними правительство водворяло полоцкую шляхту¹⁸⁰. В 1615 г. возникают деревни Кандала и Алань Кокрячь. Последнее селение было основано выходцами из с. Акузова Нижегородского уезда¹⁸¹. В конце 70-х годов эрзяне Нижегородского, Арзамасского, Алатырского и Самарского уездов сходятся на р. Утке и основывают деревни Матвеевку, Помряскову, Айбаши, Урень, Налитово, Богдановку¹⁸². В XVIII в. мордва широкой волной разливается по Самарской, Уфимской и Оренбургской губерниям.

С того момента, как мордва окончательно вошла в состав Русского государства, начинается процесс ее слияния с русской народностью. Первым средством к этому было обращение ее в христианство. Мы знаем уже, что Грозный раздавал боярам, ходившим с ним под Казань, вотчины мордовских князей для того, чтобы новые владельцы «приводили мордву во крещение». О результатах миссионерской деятельности московских бояр сохранилось очень мало известий. Мельников приводит в своем «Очерке» всего один акт, который проливает некоторый свет на первый период миссионерской деятельности среди мордвы. Князь Шейсупов (по-видимому, выкрест из татар) получил в вотчину для крещения мордву с. Казакова. В 1585 г., судя по писцовой книге Арзамасского уезда, в Казакове была уже церковь во имя великомученика Георгия; стало быть, мордва вся уже была крещена¹⁸³. В настоящее время Казаково является чисто русским селом. Больше сведений сохранилось относительно просветительной деятельности основанных в мордовском крае монастырей. В области эрзи особенным успехом сопровождалась деятельность Спасского монастыря в Арзамасе и Троицкого в Алатыре. Спасскому монастырю были подарены «царские мордовские вотчины»: с. Ивановское, деревни Чернуха, Ореховская. В начале XVII в. население этих деревень было уже крещеным и жило бок о бок с русскими крестьянами монастыря¹⁸⁴.

Мельников, не цитируя, к сожалению, акты, которыми пользовался, замечает, что отношения между мордвой и ее просветителями не отличались особенной теплотой. «Мордва, нестерпев притеснений от спасских монахов, разбежалась и поселилась на пустых местах на р. Коваксе, но Иов успел воротить ее и окрестить»¹⁸⁵. Просветительная деятельность Алатырского Троицкого монастыря имела, по-видимому, такой же принудительный характер. Об этом можно догадываться из того, что в смутное время монастырь сделался жертвой язычествующей мордвы, которая сначала утопила в Суре одного за другим трех игуменов, потом разогнала монахов, разграбила монастырь, завладела всеми пожалованными ему вотчинами. С 1615 г., когда монастырь был приписан к Троице-Сергиевской лавре, дело просвещения мордвы пошло лучше. Мордва сама уже шла креститься¹⁸⁶.

В области мокши миссионерская деятельность исходила из трех монастырей: Пурдышского на севере, в нынешним Краснослободском уезде, Николо-Чернеевского — в Шацком и Мамонтовой пустыни — в Моршанском. Чернеевский монастырь возник в последней четверти XVI в. в дворцовой Верхо-ценской волости на оброчной полянке новокрещена Ивашки Просандеева. Со смертью Просандеева выстроенная им церковь была заброшена. В начале XVII в. «черный поп Матфий» с благословения рязанского архиепископа Леонида выстроил на Мамышевой поляне новую церковь и общинный дом для монахов. В монастыре поселился сам Матфий с пятью товарищами и принялся за обращение в христианство мордвы, которая жила вокруг в пределах Томниковского беляка. С результатами просветительской деятельности Матфия мы знакомимся из его челобитной, в которой он спрашивает у царя для вновь основанного монастыря лесных угодий: «А лес на церковь и на отын и на кельи братии покуповал я Матфий у мордвы... И ныне мордва ни мне Матфию, ни братам от черни на монастырское на устройство ни леса сечи, ни повального древа брать не пускае. А за то де, что я де черный поп крестил у мордвы подговором многия жены и дети, якобы душ двадцать с неполна, да и пиная де мордва на лебезу мою сдается и креститься хочет. И за то де наше святое крещение ныне мордва некщоная... грозит раззорить Николин монастырь раззором и меня де попа Матфия с братами на степи выгнать. И крадут де они те люди мордовские у меня у попа Матфия лошадь, скот и всяку дворную птицу»¹⁸⁷. Иноками Чернеевского монастыря, как показывают акты, была крещена мордва деревень — Томниковой, Сюн, Шаморги и Чернитовы¹⁸⁸.

Просветительная деятельность Мамонтова монастыря простиралась, главным образом, на верхоценскую мордву; в числе жертвователей на монастырь мы встречаем новокрещен деревень — Черкино, Керша, Серкино, Устье, Перкино.

Уже из челобитной попа Матфия мы можем догадываться, что мокша встречала монахов-просветителей так же неприветливо, как и эрзя. Об этом говорит и разорение, постигшее в 1618 г. Мамонтову пустынь, Чернеев монастырь¹⁸⁹.

Во второй половине XVII в. это глухое недовольство разрешилось трагическим событием. Патриарший стол в Москве занимал тогда Никон, по уверениям раскольников, сам из обрусевшей мордвы. Недовольный медленным ходом христианского просвещения мордвы, он уговорил царя Алексея Михайловича назначить в Рязань архиепископом энергичного иеромонаха Деревяницкого Новгородского монастыря Мисаила. Ревностный миссионер с необыкновенным жаром взялся за дело.

Разрешение крестить иноверцев он просил у царя и патриарха как милости: «В прошлом, государь, в 162 году (1654) бил я челом, чтобы меня богомольца своего пожаловал, отпустил мое владычество в Шацкое и в Кадом и в Тамбов тех городов в уезде татар и мордву крестить... И я богомолец ваш ... в те города ездил и божией милостию... в Шацком и Тамбовском уездах крестил четыре тысячи двести человек; а еще осталось в моем же владычестве в Шацком уезде некрещеной мордвы двести пятьдесят дворов, а в них по числу будет две тысячи слишком человек, да в Кадомском уезде татарских и мордовских пятьсот двести дворов, а по числу будет четыре тысячи двести человек. Смилуйся великий государь... пожалей богомольца своего, благослови ехати моего владычества в Касимов и в Шацкое и в Тамбов татар и мордву крестить».

Получив приказ «вторично ехать в Шацк, Тамбов и Кадом и в уезды оных мордву крестить», Мисаил на первых порах удачно повел дело и окрестил более трех сот человек в деревнях — Ялтуново, Устье и Ямбирино. Процедура обращения язычников была несложна. Некрещеную мордву вызывали в селение, где останавливался архиепископ, и там крестили. Но дальше Мисаил встретил сопротивление. Мордва деревень — Березово, Инина Слобода, Агламазово, Раковские Усады и Ернеев Усад — в с. Конобеево креститься не поехала. Мисаил сам отправился к ним уговаривать их, мордва встретила его на дороге с рогатинами, луками и топорками и заявила, что не будет креститься до тех пор, пока не получит на это приказа от царя через посланных в Москву челобитчиков. Мисаил немедленно донес о противодействии мордвы в Москву. Царь послал Мисаилу грамоту дворянина Матюшкина с товарищами на подмогу. Часть мордвы после этого крестилась; другие оказали по-прежнему сопротивление¹⁹⁰. Мисаил еще раз написал в Москву и получил разрешение взять себе на подмогу шацких служилых людей, сколько потребуется.

Во главе небольшого отряда рязанский архиепископ направился к д. Ямбирево и встретил мордву готовой к битве: вооруженные люди стояли на пашне, залегали за стенами срубов, изб и клетей. Мисаил отъехал от свиты вперед, чтобы прочесть народу царскую грамоту, но мордва выскочила из засады, разогнала архиепископскую свиту (домовых людей), в Мисаила посыпались стрелы, и одна из них поразила его насмерть. Мордвин, простреливший архиепископа, подбежал на лыжах с тем, чтобы добить его копьем и унести с собой труп, но одному из приближенных Мисаила удалось его увезти. Нетерпеливый миссионер умер в тот же день в д. Агламазово¹⁹¹.

Из столкновений, которые происходили в течение XVII в. между мордвой и ее просветителями, выяснилось, что главным источником оппозиции являются материальные соображения — опасения потерять земли и угодья, на которые садились монастырские крестьяне. Это наблюдение не осталось без влияния на московскую просветительную политику. Мы знаем из XVII в. ряд случаев, когда к христианству привлекали материальными благами — пожалованием земли, льготами. В 1630 г. мордвин д. Большие Пошаты новокрещенин Семей Кирдяков пожертвовал «двор свой и крестьян во дворах и вотчину свою Пошацкую, бортный ухожей и с перевесьем, и с озерами, и с истоки, и со всяким вотчинным зверем, и со всяким вотчинным ухожьем, ЧТО дано было ему за крещение»¹⁹².

В 1640 г. в Верхоценской области Тамбовского уезда по р. Цне был основан монастырь Троицкий. В 1654 г. в составе населения приписных деревень оказалось 46 человек новокрещеной мордвы. Крестились они и приписались к монастырю ради того, чтобы не покидать своих старинных вотчин, которые им приходилось оставить ввиду указа, повелевавшего им служить в Тамбове по валу казачью службу¹⁹³. Жители с. Новотроицкого Алатырского уезда были пожалованы землей д. Ардатово¹⁹⁴.

16 мая 1681 г. вышел указ царя Феодора Алексеевича, которым мордве предлагалось, чтобы «они поискав благочестивыя христианские веры греческого закона, крестились все, а как они крестятся и им во всяких податях дано будет льготы на шесть лет, а буде они креститься не похотят, и им сказать, что они будут отданы в поместья и вотчины некрещеным мурзам и татарам»¹⁹⁵. Для проведения этого указа в исполнение в мордовские волости были посланы подьячие и пристава. Немалое количество мордвы польстилось на льготы и крестилось, но их обращение имело чисто формальный характер. Едва удалились священники и пристав, как новокрещеные поснимали с себя кресты и зажили по-старому со своими оставшимися в язычестве детьми и женами.

Петр Великий сделал попытку поставить дело обращения на иной путь — повести его через школу. В лучших людях тогдашнего русского общества это решение было встречено с искренним сочувствием. Известный крестьянин-экономист Посошков считал распространение грамотности между мордвой прямо необходимым, хотя исходил из практических соображений¹⁹⁶. Самым любопытным выражением переворота, который начинал совершенствоваться в умах людей Петровской эпохи, служит проект мелкого чиновника, служившего в глухом мордовском крае — в Починковской волости (нынешнего Лукояновского уезда). Это был подканцелярист конторы податных дел Василий Симонов. В 1723 г. в бытность в Петербурге он обратился в Св. Синод с просьбой, чтобы особым указом государя и распоряжением Синода повелено было «просветить книжным учением мордовских детей, которые народились от крещеных и некрещеных». «И егда познают писание, — продолжает Симонов, — и в нем уразумеют истинного Бога, тогда самовольно обратятся к крещению, обратят же и прочих к вере христианской... А аз окаянный, ревнуя по Св. Писанию о учении книжном означенных язычниц по должности верной своей присяги покажу усердное рачение, желая будущих благ восприяти». По требованию Синода Симонов приложил свой проект.

«Доносит он Симонов о учении славяно-российской грамоты крещеных и некрещеных мордовских детей не на одну епархию, а на все, в которых обретается мордва... В которых губерниях и провинциях есть крещеная и некрещеная мордва, и в тех местах, где пристойно, в русских селах построить дворы и школьные светлицы для учения в близости мордовских деревень, для того чтобы отцам со взятыми к учению детьми видеться было свободно, понеже не будут о своих детях тужения иметь, а оное строение сочинить из пустых мордовских дворов и из хором через вспомоществование русских людей и мордвы окольных жителей; а где пустых дворов и хором не будет, до истребования учить в постоялых дворах.

В учение брать из крещеных и не из крещеных мордовских детей и из сирот от двоюнадесяти лет и ниже, от десяти дворов единого человека, которые извычайны славяно-российскому языку.

Которые мордовские дети крещеные и некрещеные, по запрещению отцов и сродников своих и посторонних русских людей и мордвы, к словенскому языку при разборе ко учению взятыя говорить не станут, а станут себя неумением таить, а по признанию или по чьему правому известию то запрещение объявится: и с тех запретителей брать штраф в платеж книг»¹⁹⁷.

Проект Симонова остался без последствий. Кажется, высшее духовное управление не доверяло тем безместным и вдовым попам, дьяконам и дьячкам, которыми он предлагал воспользоваться. Нижегородский митрополит Питирим нашел для своей епархии другой путь — брать инородческих детей в нижние духовные школы, проводить через семинарию и приготовлять из них, таким образом, понимающих свои обязанности священников¹⁹⁸. Того же взгляда держалась и Контора новокрещенских дел, открывшая свои действия в 1740 г.

Главным средством привлечения мордвы к христианству оставались и в XVIII в., однако, материальные выгоды — ново-обращаемым обещались льготы от податей, свобода от рекрутской повинности и работы на казенных заводах, некоторое количество денег и даже свежее платье.

Когда мордва убедилась, что все эти обещания исполняются, дело обращения в христианство пошло чрезвычайно быстро. В 1746 г. новокрещеных в Нижегородской епархии считалось 50,430 чел. в 132 деревнях¹⁹⁹.

Отмечая этот результат, приходится, к сожалению, сказать, что для достижения его Сеченов не удержался от совершенно ненужных насильственных действий. Из жалоб мордвы Терюшевской волости мы узнаем, что Сеченов не останавливался ни перед какими крутыми мерами: одних держал под караулом и подвергал мучительным побоям, других приказывал и в купель опускать связанными. Может быть, эти насилия не привели бы к чему-нибудь решительному, если бы мордва не увидела, что Сеченов не довольствуется одним видимым обращением язычников в христианство и начинает жечь и истреблять чтимые в языческую пору места — моленные амбары и памятники на кладбищах. Когда в 1743 г. он разорил в с. Сарлей мордовское кладбище, на котором оказались не согласные с требованиями христианства памятники, мордва забунтовала и порешила убить его. Дмитрию с трудом удалось спастись в погребе сарлейского священника, оттуда его выручили уже подоспевшие русские из соседних сел²⁰⁰.

Так началось дело, которое сопровождалось тягостными последствиями для мордвы. В Сарлей для усмирения новокрещеных был отправлен с командой премьер-майор Юнгер. Мордва в количестве 1000 человек встретила его с луками, рогатинами и ружьями. После кровавой схватки, в которой было убито 35 человек, мордва смирилась. Главный виновник бунта Несмеянко Кривой, сорвавший с себя в знак отступления от христианства крест и расколовший икону, был выслан в Москву и приговорен к сожжению²⁰¹. В. И. Снежневский приводит из хранящихся в архивах Нижегородской архивной комиссии бумаг Мельникова относительно Терюшевского бунта несколько новых деталей. Оказывается, что терюхане побросали свои дома, оставили несжатый хлеб и попрятались в леса, но Сеченов выгонял их оттуда, ловил при помощи драгунов и крестил²⁰².

В мокшанском крае дело обращения шло глаже. Разобранные г. Пискаревым акты Шацкого архива позволяют нам наметить те мотивы, которые приводили мордву к крещению.

«Лет с 15 тому назад, — читаем мы в одном документе, — с. Покровского жители будучи в инородчестве жительство имели в Темниковском уезде в деревнях Ардашево, Сучкино, Пошатах, Пимбур и др. и как дете мордвы услышали, что по Е. И. В. повелению за восприятие святого крещения дают трехлетнюю льготу, а некрещеных от них переселяют на другие места, тогда де тех деревень мордвы многие крестились, а малая часть осталась в инородчестве и не хотя с крещеными жить... особливо отошла в Тамбовский уезд, в д. Покровскую-Лопатино... для дикой земли восприяла св. крещение»²⁰³. Без насилий, однако, не обходилось и здесь.

Мордовская семья у плетня. Архив М. Е. Евсевьева

Мордовская семья у плетня. Плетень строит сама мордва. Обыкновенно плетеными бывают загороди мордвы как со стороны улицы, так и со стороны поля. Домашняя работа у мордвы идет менее энергично и успешно, чем у соседей, например, у чувашей. (Архив М. Е. Евсевьева).

В тех же актах Шацкого уезда мы находим следующую бытовую картинку: «Приехав к той д. Кяргиной протопоп и с помянутыми нашими десятью подводы и десятью человек проводников въехали на квартиру к новокрещену... и на той квартире оной протопоп приказал команды своим солдатам тех наших проводников вязать и хотел крестить неволей... Видя такое от него протопопа невольное, сильное и не по указу Е. И. В. принуждение ко крещению из той д. Кярги, покинув у него протопопа в квартире лошадей своих, на десяти подводах проводники его уехали»²⁰⁴. Главным источником насилий являлись и здесь остатки языческой старины, от которых новокрещены не хотели отказаться. «Имелась у нас в мордовской вере по тому прежнему обыкновению лачуга, в которой во время прежней веры, как маливались — имели по содержанию пойло — браги и пр... и оная изба от Темниковской воеводской канцелярии и от Темниковского духовного правления у нас сломана»²⁰⁵ — писали, например, новокрещены д. Плуксово; между тем во всем Темниковском уезде в деревнях новокрещеных обнаружены были вновь построенные на месте сломанных при крещении избы, в которых новокрещены по-прежнему мольбу творили²⁰⁶. В других деревнях новокрещены прямо не допускали ломать этих лачуг²⁰⁷. Присутствием таких лачуг разные проходимцы пользовались для того, чтобы вымогать от мордвы деньги. Новокрещены д. Плуково жаловались, например, что к ним приехали солдаты, «ходили по дворам и найдя пустую избу говорили, якобы мы в той пустой избе по мордовской вере чинили мольбу»²⁰⁸.

Духовенство доносило, что новокрещены и в других отношениях держались упорно старины: не хотели изучать христианских молитв, не оказывали уважения к христианским образам²⁰⁹, жили с оставшимися в язычестве семьями²¹⁰.

С течением времени между духовенством и новообращенными состоялся безмолвный компромисс. Мордва не возобновляла привлекавших внимание духовенства молебных амбаров, духовенство сквозь пальцы смотрело на моления, которые мордва совершала в лесах и оврагах. В 1784 г. нижегородский архиепископ Дамаскин в предисловии к пятиязычному словарю, составленному для Императрицы Екатерины, говорит относительно мордвы, что они придерживаются многих старинных своих обычаев, обрядов и праздников, приводит даже русский текст одной мордовской молитвы²¹¹.

В начале текущего столетия в Нижегородской губернии обнаружилось нечто вроде языческой реакции. Виновником этого движения был мордвин, получивший от русского простонародья насмешливое прозвище «Кузька — мордовский бог». История этого мордовского пророка на основании подлинного дела о нем, хранящегося в архиве Нижегородской архивной комиссии, изложена В. И. Снежневским в октябрьской книжке «Исторического вестника» за 1892 г.

Нижегородская народная молва представляет Кузьку обманщиком, который пользовался наивностью мордвы и обирал ее. Из тех материалов, которые предлагает дело, этого сказать нельзя. Кузьма Алексеев был искренне убежден в своем призвании. Он слышал голоса, которые призывали его выступить провозвестником новой веры и лучших времен для своего народа.

Самым любопытным в его истории является то, что, выступая глашатаем «старой веры», он имел о ней уже смутные понятия. Стихийные боги мордвы, видимо, были ему неизвестны даже по именам. Существами, которые предписывали ему молиться по-мордовски и выступить пророком, он называл каких-то «Перю» и «Мельцедея—Громова сына» (ни о том ни о другом мордва, сохранившая имена всех своих богов, не имеет понятия), а за ними ни более ни менее, как Матерь Божию, Чудотворца Николая и Михаила Архангела. Сущность веры для Кузьмы выражалась в обрядах, о которых в терюханском крае сохранились еще воспоминания. Исповедовать мордовскую веру значило, по его мнению, — собираться для молитвы в древние священные рощи, сжигать в разведенном огне кусочки жертвенных гусей, пить жертвенный напиток — пуре — и есть мясо жертвенных птиц. Что возле кадок с медом стояла икона Св. Николая, это Кузьме не казалось ни мало несогласным со старой верой; не шокировало это и внимавших ему терюхан. Ничего нового, такого, что бы выделялось из ряда вещей, которые в эпоху Кузьмы и очень долгое время после него совершались во всех углах мордовского мира, мордовский пророк не приносил. Весь шум, поднявшийся вокруг «Кузьки — мордовского бога», произошел от того, что он в своих проповедях наговорил вздорных вещей относительно судьбы, предстоящей христианству, а, главным образом, думаем мы, от тех социальных перемен, которые, по его словам, должны были наступить с водворением в мире мордовской веры.

«Христос — это чин, — говорил мордовский пророк. — Состарившись, он этот чин с себя сложил. Христа больше нет, не будет больше и христианской веры». Взамен ее глас Архангела Михаила предписывал ему поднять закон, бывший до Р. X, — закон Авраамов и Давидов, объявивший, что сей закон был их — мордовский.

Торжественное водворение старого закона должно было произойти, по его словам, во время общего моления мордвы: «Покажется столб огненный от земли до небес и дом Давидов сойдет на ключ Рахлейку (близ д. Сескиной). Давид будет судить народ и Кузьма с ним... После такового явления весь свет примет закон, обычаи и одежду мордовские и во всем будет следовать мордовским обрядам... и они мордвы будут свободны, не будут принадлежать помещикам и платить оброка, а будут первыми людьми, особливо его ближние». В речах мордовского Иоанна звучали социальные нотки, которые встревожили администрацию и местных помещиков. Губернатор, сначала считавший «происшествие сие ничтожным и не заслуживающим никакого уважения», после того, как мордва стала собираться тысячными толпами, начал опасаться, чтобы из их собраний не вышло чего неудобного, и предписал начать следствие над новокрещеными из мордвы, «чтобы они не осмысливались покушаться на подобные возмущения и ни на какие молебные собрания». Кузьма был схвачен вместе с наиболее близкими к нему людьми. Прощаясь с окружавшим его народом, он просил их исправлять свои моляны по-прежнему и не смущаться тем, что его берут от них. Терюшевская мордва следовала этому завету, как умела. Она совершала по старине свои моляны, но уже не связывала с ними никаких ожиданий. Мечты Кузьмы о водворении старой мордовской свободы сбылись через полстолетия, но уже без участия дома Давидова.

Старая мордовская вера даже в области терюшевской мордвы тлела до 60-х годов текущего столетия. Старожилы-священники из терюханских сел помнят стариков, которые ни разу не бывали в церкви. У «ясачной мордвы» на юге Нижегородской губернии, в губерниях Симбирской, Пензенской, Самарской, Уфимской она жива еще до сих пор, хотя вступила в некоторый компромисс с христианством. Нет больше молитвенных рощ, нет молебных амбаров, но мордва еще молится кое-где в лесах, ходит с христианским духовенством служить молебны к своим священным родникам, приносят в «калдузах» жертвы домашним богам. Она уступает свое место христианству только там, где мордва обрусела, а таких пунктов на занятой ею территории немало.

Процесс обрусения мордвы тянется уже три столетия под воздействием целого ряда факторов. На севере — в Нижегородчине — самым главным источником обрусения служила передача вотчин мордовских князей русским помещикам и монастырям. Нельзя сказать, чтобы новые владельцы руководствовались в своей русификации какой-нибудь системой: обрусительных стремлений по отношению к инородцам мы не знаем даже у центрального правительства. Обрусение вотчинной мордвы было побочным продуктом экономических стремлений вотчинников. Получивши богатые естественными произведениями вотчины мордовских князьков, монастыри и помещики стремились извлекать из них возможно более прибыли и привлекали на мордовскую землю русских колонистов — частью со своих старых земель, частью со стороны. Так возникали селения и области со смешанным мордовско-русским населением.

К каким результатам приводило сожительство двух народов, мы можем видеть из истории некоторых нижегородских селений. Подаренное Спасскому Алатырскому монастырю с. Чернуха в начале XVIII в. состояло из русских крестьян и новокрещен-мордвы: в настоящее время это уже чисто русское селение²¹². В нынешнем Сергачском уезде имеется несколько русских селений, в которых, по местным преданиям, некогда жила мордва; таково с. Балабоново, мордовские обитатели которого были крещены еще в XVI в. монахами Троицкого монастыря²¹³, с. Мангушево с русским населением, в составе которого еще можно по фамильным прозвищам отличить «потомков обруселой мордвы»²¹⁴, д. Тарталей, населенная мордвой, которая в 1797 г. была переведена из дворцового с. Ревезень Княгининского уезда и отдана в поместье дворянину Званцеву²¹⁵. С особенной ясностью результаты вотчинной политики сказались в Терюшевской волости. Волость эта в 1690 г. была подарена вместе с Лысковской имеретинскому царю Арчиле. Управляющие грузинского царя перемещали население обеих волостей: русских лысковцев перевели массами в Терюшевскую волость, а мордву-терюхан в Лысковскую. Результаты этого сожительства сказались уже в XVIII в., через 50 лет после перехода терюхан в руки Арчилы. Дмитрий Сеченов, донося об известном уже нам нападении на него терюхан д. Сарлей, замечает, что бунтовщиками были «не мордва, а старые русские идолопоклонники (sic!): по-мордовски говорить не умеют, а говорят ярославским наречием»²¹⁶. Нет сомнения, что под влиянием того же сожительства с русскими обрусела мордва в Княгининском уезде в с. Вельдеминове — родине патриарха Никона²¹⁷; в Арзамасском — в селах Бад, Казакове, Абрамово, Лопатино, Собакино²¹⁸; в Лукояновском — в с. Тогаеве, д. Кармалеи, селах Дураково, Шишадеево, Никитино, Васильевск, Усад (женщины этих пяти сел, по словам А. Д. Смирнова, носят головной убор, очень близкий к мордовскому). За пределами Нижегородчины эрзя обрусела сравнительно менее. Таких обширных районов, как Терюшевская волость и некоторые углы Арзамасского и Лукояновского уездов, мы уже не встретим. В пределах бывшего Алатырского уезда, охватывавшего большую часть территории симбирской мордвы, смешанное население складывалось под действием других причин. Тяглая мордва по местам оказывалась не в состоянии выплачивать с принадлежавших ей земель тех повинностей денежных и натуральных, которые на них приходились, и охотно припускала к себе русских беглых крестьян — помещичьих и дворовых. По временам из-за этих припущенников между мордвой возникали раздоры: богатые тяглецы ходатайствовали перед правительством об удалении пришлых людей, от которых будто бы происходит утеснение в земле, беднота застаивала пришлецов, которые помогали ей нести тягло, и обвиняла богачей в том, что они с корыстными целями выживают русских припущенников — хотят воспользоваться их дворами и животами. Правительство выселяло сходцев, но на места их приходили другие, и в результате мы имеем обрусевшие мордовские села вроде Новотроицкого в нынешнем Алатырском уезде.

В Саратовской губернии и за Волгой — в Самарской, Уфимской и Оренбургской — обрусение эрзи идет по местам быстрее, чем на коренных ее землях. Независимо от того, что она оказывается здесь оторванной от родной земли и окруженной русским населением, быстрота обрусения обусловливается духовными качествами русских соседей. Образовавшееся, главным образом, из беглых крестьян и раскольников русское население Заволжья представляло массу, в которой было более сильных характеров, духовных потребностей и, что может быть всего важнее, духа прозелитизма. Не мудрено, что под влиянием ее эрзя обрусела сильнее, чем в других местах. У своих соседей она заимствовала не только черты внешнего быта и языка, но и их духовные потребности. В эрзянских селениях с особенной силой развилось черничество. Молодые девушки отрекаются от брачной жизни, запираются в кельях для того, чтобы молиться и читать богоугодные книги. Далеко не везде идеал этот осуществляется. Чернички, вообще говоря, не пользуются у мордвы лестной репутацией. Но в их кельях все же поднимаются и дебатируются религиозные вопросы, обсуждаются слова Писания; отсюда находят доступ в мордовскую среду религиозные толки, уклоняющиеся от православия, выходят провозвестники новых учений.

В Бугурусланском уезде в чернических кельях нашла себе прочную почву секта «Блаженные» (монтанство). Чернец Артемий О-в объявил себя в д. Ерзовке новым Христом. Он окружил себя «апостолами», «женами мироносицами», избрал из черничек Ерзовки «Богородицу»; впоследствии «богородиц» оказалось даже несколько. Под управлением этих высших чинов создалась большая община «блаженных». В 80-х годах в нее входили состоятельные члены («братцы»), свободные от работ, и бедняки, которые выполняли для общины все работы. «Блаженные» не отрицают церкви и ее таинств, кроме брака, но считают необходимым собираться и на особые ночные моления. На их молениях поются духовные стихи, читается Св. Писание, в особенности Псалтырь и книги Соломоновы, может быть, эти моления оканчивались и оргиями вроде хлыстовских, так как молва обвиняла «блаженных» в разврате.

В мордовских чернических кельях нашли себе приют и другие секты — «Собеседники» и «Люди божии», — объединяющиеся с сектой «Блаженные» отрицанием брака. «Собеседники» не имеют никаких догматических уклонений от православия: они только строже относятся к одним благочестивым упражнениям (постам) и отрицают другие (хождение по св. местам)²¹⁹.

«Люди божии» отличаются от «собеседников» тем, что по решению учителя обязуются раздать до последней нитки все имение и считают необходимым самоистязание. Члены секты должны оставлять законных жен и мужей и избирать духовных. С «блаженными» «люди божии» сходятся на том, что Христом может быть всякий, кто поучает закону, спасает. Все три секты имеют значительное количество приверженцев среди мордвы Самарского, Бугурусланского и Бузулукского уездов²²⁰.

Открывая доступ в среду мордвы русским раскольничьим толкам, сожительство мордвы с русскими ведет их к обрусению и другим, более желательным путем — через школу. В смешанных селениях мордовские дети не встречают в школе тех затруднений с точки зрения языка, которые возникают в глухих мордовских углах, — и они охотно учатся, местами даже опережают русских в деле грамотности. В с. Лопатка Петровского уезда Саратовской губернии, по словам местного священника, в церкви на клиросе стоят исключительно мордвины, они читают часы, поют, как умеют; из мордвы же в Лопатском приходе выходят и сельские писари²²¹.

В мокшанском крае — в губерниях Пензенской и Тамбовской — обрусение далее всего пошло на юге и на западе в соседстве с мещерской областью. На западе Шацкого уезда, в окрестностях с. Конобеева, мордва была достаточно обрусевшей еще в XVII в. благодаря соседству русских селений. Трагически погибший рязанский архиепископ Михаил в письме к Никону по поводу этой мордвы говорит следующее: «Чтобы их отговоркам не верить, акибы им христианские веры не сдержать, что ходят в вотчины дальныя по лесам на Хопер и на Ворону и едят всякое звериное мясо, и жены их русским языком говорить не умеют... жены их мордвы и дети русским языком говорить горазды, а живут между русскими ЛЮДЬМИ вместе»²²². С тех пор как писаны были эти строки, обрусение шацкой мордвы подвинулось очень далеко. Некоторые из мордовских селений, окружающих Конобеево, даже по имени перестали быть русскими, таковы: Инина Слобода, Ялтуново, Ернеево. В других селах, как, например, в Конобееве, мордва уже ничем не отличается от русских ни по языку, ни по обычаям.

Спускаясь отсюда на юг, вверх по Цне, мы встретим в пределах Шацкого и Моршанского уездов до самого Тамбова ряд селений, в которых мордва до такой степени сжилась с русскими, что только при помощи исторических свидетельств можно констатировать ее былое существование здесь. Таковы Керша²²³, Городище²²⁴, Новоселки (на Цне)²²⁵, Устье²²⁶. Главным фактором обрусения и здесь явилось сожительство мордвы с русскими, но оно возникло здесь на иной почве, чем в пределах эрзи. Среднее и верхнее течение Цны лежало за валом, который проходил близ Шацка и прикрывал владения Московского государства от кочевников — крымских татар, ногаев, калмыков. Поселения, которые возникали здесь в XVII в., имели боевой характер. Это были сторожевые пункты, в которых жили казаки, и в эти казаки вместе с русскими было поверстано значительное количество мордвы. Просматривая дарственные акты Мамонтовой пустыни, мы встречаем в числе жертвователей казаков, которые носят чисто мордовские прозвища: Колман Шиндоновин из с. Черленого ²²⁷, Степан Нароватов ²²⁸, Борис Илясов ²²⁹. В числе служилых боярских детей Тамбова мы также встречаем лица с несомненно мордовскими именами ²³⁰.

Рядом с казацкими постами русифицирующим образом действовали и ценские монастыри. Мы знаем уже, что избегая казацкой службы, мордва добровольно входила в ряды монастырских крестьян. В выписи с «Тамбовских переписных книг» Колычева (154 г.) мы находим в составе населения деревень, принадлежавших Мамонтовой пустыни, дворы мордвы-сходцев из сел Сюны, Носины, Наровчатской волости, из Конобеева, Ялтунова.

Обрусевшие мордовские селения идут на восток от Цны через Спасский уезд Тамбовской губернии в южные пределы Пензенской. Назовем в Спасском уезде Аврамов ²³¹, Лепляй ²³², в Шацком — Темниково ²³³, Носины ²³⁴. Можно догадываться, что в большей части этих деревень обрусение возникло на почве сожительства с русскими крестьянами. Относительно с. Носины и д. Городище мы знаем положительно, что в них мордва жила вместе с русскими. На юге Пензенской губернии обрусевшие мокшанские деревни мы встречаем в Чембарском уезде (Невежкино, Шалалейка).

Более или менее стойко мокша удерживает свои национальные особенности на севере Пензенской губернии — в уездах Краснослободском, Наровчатском и Инсарском. Здесь говорят еще на родном языке, живут и верят по преданиям старины, но почва для обрусения уже готова. Мордва оцеплена русскими селениями, разбита на небольшие острова — в Наровчатском и Инсарском уездах мельче, деревень в 5 и менее, в Краснослободском — крупнее. Можно думать, что и эти острова не долго сохранят свою национальную обособленность. Старина падает и здесь. С истреблением лесов выводятся старые общественные моляны, русская речь, по крайней мере, в устах мужского населения звучит почти без акцента. Обрусение ускоряется малоземельем, которое заставляет мужское население обращаться к отхожим промыслам и громадными артелями уходить за Волгу и в Астрахань. Вдали от родных деревень, в чуждой обстановке мордва постепенно отвыкает от старых обычаев и впитывает в себя элементы русского быта. Школа только ускорит, конечно, этот процесс.

Проводниками русского влияния на севере мокшанского края явились монастыри. Одни из них имели приписное мордовское население; около других мордва пристраивалась добровольно. К монастырям первого типа принадлежит Пурдышский, основанный в конце XVI в. меж татарами и мордвой. Первой деревней, которая была приписана к нему в 1525 г., была Малые Пурдышки, находившаяся до сих пор без всякой грамоты во владении князя Кулунчакова-Еникеева.

Кроме дворов, приписанных к монастырю распоряжением государя, в составе пурдышских вотчин оказались дворы, пожертвованные частными владельцами из мордвы.

Из акта 1595 г. мы узнаем, что близлежащая д. Шалы не избежала монастырского ведения. Представители деревни Бора Сатеин и Кубай Дивеев обязались за себя и за всю деревню не уклоняться от платежа на монастырь оброчного меда и ясачных денег. Из писцовых книг 1660 г. оказывается, что монастырю принадлежала и д. Ингинярь. Южнее, вверх по Мокше, русифицирующими центрами оказываются монастыри Спасский близ Краснослободска, Сканьева пустынь близ Наровчата. Там и здесь между послушниками встречается мордва даже из Саратовской губернии.

Выход невесты-мордовки к гостям. Iso Karhu. The Great Bear. Lahti, 1980

Выход невесты-мордовки к гостям. Фотография А.О.Вяйсанена, 1914. Село Шантана Бугульменского уезда Самарской губернии. (Iso Karhu. The Great Bear. Lahti, 1980).

Примечания к Главе I

   1   Страна эта лежит по указанию византийского историка между славянами, печенегами и булгарами.

2   «De rebus Goticis».

3   Intern. Zeitsch. 1ы allgem. Sprachwiss I. C. 257—271.

4   Sitzungsbericht. d. hist.-philol. Cl. d. Wien. Akad. Bd. CXVII.

5   Труды Саратовской архивной комиссии.

6   Известия МОЕА и Э. Т. XXVII. С. 361-362.

7   Там же. Вып. XXXI. 31.

8   Русский вестник. Т. XLIX. С. 505.

9   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXVI. С. 34—55.

10   Antiquitfis du Nord. III. С. 179—192. Опись Тамбовского исторического музея. С. 6.

11   Памятная книга Симбирской губернии на 1869 г. С. 92. Пензенские губернские ведомости. 1890. № 272.

12   Пензенские епархиальные ведомости. 1874. № 13.

13   Пензенские губернские ведомости. 1867. № 39.

14   Шепелевич. Село Болдово // Пензенские губернские ведомости. 1890. № 227.

15   Известия ОАИЭ. 1892. Вып. 1.

16   Пензенские епархиальные ведомости. 1885. № 4.

17   Пензенские епархиальныве ведомости. 1885. № 8.

18   Пензенские губернские ведомости. 1846. №40.

19   Пензенские губернские ведомости. 1876.

20   Пензенские губернские ведомости. 1887. № 161.

21   Пензенские губернские ведомости. Ibid.

22   Пензенские губернские ведомости. 1882.

23   Тамбовские губернские ведомости. 1859. № 42.

24   Известия МОЕА и Э. Т. XXXI. С. 116, 156.

25   Известия МОЕА и Э. Т. XXXI. С. 30.

26   Jour, de la Soc. Fin. — Ougr. V. 80.

27   Известия ИМОЕА и Э. T. XI. С. 60.

28   Известия ИМОЕА и Э. T. XXVII. С. 359.

29   Известия МОЕА и Э. T. XXVII. С. 359.

30   Там же. 361.

31   Там же. 363.

32   Там же.

33   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXV. С. 6.

34   Опись Тамбовского исторического музея. С. 6.

35   Памятная книга Симбирской губернии на 1869 г. С. 92.

36   Пензенские губернские ведомости. 1890. № 272.

37   Занятия VIII археологического съезда. М., 1890. С. 37 — 40.

38   Известия МОЕАЭ. T. LXXI. Вып. 2. С. 83 - 88.

39   Известия МОЕАЭ. Т. XXXI. С. 112.

40   Известия МОЕАЭ. Т. XXXI. С. 58.

41   Акты Государства Российского. М., 1890. Т. ЕС. 296—297.

42   Нижегородские епархиальные ведомости. 1887. № 14. С. 729.

43   Хвольсон. Известия о хазарах, буртасах и пр. 21.

44   Записки СПб. археол.-нумизм. общества. СПб., 1850. Т. II. С. 369, 374, 400.

45   Записки Императорского археологического общества. СПб., 1859. Т. XIII. С. 251.

46   Мордовские культурные слова, написанные русским шрифтом, выбраны из рукописного словаря, составляемого членом-сотрудником нашего общества М. Е. Евсевьевым и предназначаемого для напечатания в изданиях общества; слова, напечатанные латинкой, взяты из словарей Видемана и Алквиста.

47   Параллели в других наречиях см. у Алквиста. Culturwprt. 204.

48   Tomaschek. 1. С. 13.

49   См. Известия. 1892. № 1. С. 69.

50   Дринов. Заселение Балканского полуострова славянами. М., 1872. С. 90.

51   Там же. 102.

52   Хвольсон. Известия Ибн-Даста о хазарах и т. д. СПб., 1869. С. 19-21.

53   См. Известия. 1892. № 1. С. 65.

54   По известиям Константина Багрянородного, печенеги жили первоначально между реками Атель и Геех (Яик-Урал), в соседстве с хазарами и узами (половцами). Переселились они за Волгу в конце IX в., в 894—899 г. Хвольсон. 1. С. 46—47. Арабский писатель IX в. (855—874) Ибн-Хордадбэг знает их как соседей азиатских народов. Часть печенегов, оставшуюся на Яике, видел еще в 940 г. Абу-Долеф.

55   Руссы, возвращаясь из персидского похода, само собою разумеется, должны были пристать к тому берегу, с которого они могли сухим путем добраться до своей земли; интерес мусульман итильских заключался, напротив, в том, чтобы загородить им путь на родину. 56 Fraehn. Ibn-Fozlan. С. 246—247. Григорьев, комментировавший этот рассказ Массуди в своей статье «Походы руссов», также приходит к убеждению, что руссы были отброшены на левый берег. «Россия и Азия». СПб., 1876. С. 16.

57   Хвольсон. 1. С. 71—72. Савельев. Мухаммед. Нумизм. LXV, пр. 109.

58   Хвольсон. 1. С. 73.

59   Там же..

60   Tomaschek. 1. С. 15. У Бержерона вместо Morduini Mardues, Mardes. I. R. 30.

61   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XIV. С. 85.

62   Книга копий Алатырской приказной избы. — Ср. Симб. Сборн. Т. II. Симбирск, 1870.

83   Книга копий Алатырской приказной избы. — Ср. Симб. Сборн. Т. II. Симбирск, 1870.

64   «А по буртасской дороге до речки Парамзы, а от Парамзы по суходолу на ольховый куст, а середи ольхового куста набита грань на ольхе, правая сторона с поля идучи Алтышева, а левая Сайнин-ской мордвы...». Книга копий. Ср. Сп. нас. м. Симб. губ. № 283. — «Сайнино при р. Промзе».

65   Там же.

66   Ср. в Каз. губ. Ядр. У- Д. Буртасы при овраге Хозям-сирма.

67   «Пензенского уезду деревни Кармал и деревни Чувашевы мордва тое землю назвала своею...». Собр. актов Белокрысенко. № 19.

68   Лет. по Лавр. сп. 158. СПб., 1872: Изд-во Архивной комиссии.

69   В делах Шацкого архива сохранилась копия с грамоты, данной в 1539 г. князю Кугушеву на право «судить и вязать по старине татар из Тарханов и башкирцев и можерян, которые живут в Темникове...» (Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXIII. С. 31). В Шацком уезде близ Вышенской пустыни еще в конце XVII в. была известна «Башкирская гора» (Ibid. Вып. XIV. 24). Воспоминания о маджарах на правом берегу Волги сохранились в целом ряде местных названий: в Казанской губ. д. Можарка, Мищерь, р. Мижерь-сирма в Цивильском у., д. Можарки, с. Можарово, речка Можарка в Тетюшском, Мижар, Мижары в Козмодемьянском, р. Мажарка в Чебоксарском у., в Симбирской губ. в Курмышском у. д. Мажаров-ский Майдан, Мажар-касы, в Пензенской губ. в Городищенском и Керенском уу. д. Можаровка, руч. Можаровка, в Тамбовской губ. деревни Можаровка, Можарово в Кирсановском и Козловском уу., Можаровская в Темниковском, в Саратовской губ. д. Мажары в Аткарском у. Ср. «Мачярин» в договоре 1483 г. Собр. гос. грам. I., №115-116.

70   Лет. по Лавр. сп. 369.

71   Собр. путеш. к татарам. Плано Карпини. Асцелин. СПб., 1825. С. 17.

72   Лет. по Лавр. сп. 269.

73   Там же.

74   Лет. по Лавр. сп. 345.

75   Там же. 426.

76   Нижегородский летописец. Нижний Н.: Изд-во А. С. Гацисского, 1886. С. 3.

77   Лет. по Лавр. сп. 428—429.

78   Там же. 437.

79   Там же. 446.

80   См. наши «Пермяки». С. 131—132. Остатками мордовских городков могут считаться те из городищ, которые в актах носят название «мордовские».

81   Карамзин. История Государства Российского. Т. V. С. 181. Соловьев. История России. Т. III. С. 338.

82   Пензенские губернские ведомости. 1890. № 272.

83   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XIV. С. 24.

84   Там же. 9.

85   Там же. Вып. XV. 13.

86   Там же. Вып. XXI. 16.

87   Наровчатское городище упоминается в «Мат. для истории, статистики и археологии города Темникова и его уезда». Тамбов, 1890. С. 31.

88   Мамонтова пустынь. Тамбов, 1887. С. 23.

89   Там же. 38.

90   Журнал Тамбовской архивной комиссии. № 46. С. 33.

91   Приложение к Журналу Тамбовской архивной комиссии от 2 окт. 1886. С. 52.

92   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XVI. Прил. 16.

93   Там же. Вып. XXVIII. 132.

94   Тамгой, как видно из писцовых книг Темниковского уезда, назывался базарный сбор: «в селе ж Девичий Рукав торг а торгуют в неделю один раз, а тамгу собирают на помещика». «Мат. для истории, статистики и археологии Тем. у.». С. 34.

95   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXIII. С. 32.

96   Там же. 102.

97   Труды IV археологического съезда. T. I. Статья Христофорова. С. 34.

98   Русский вестник. 1867. T. XLIX. С. 504.

99   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXIV. С. 32.

‘“Там же. Вып. XIII. 19.

101   Нижегородский летописец. Нижний И.: Изд-во. А. С. Гацисского, 1886. С. 3.

102   Нижегородский летописец. 5.

103   Там же.

104   Демидов. Опис. Вас. Сур. у.

‘“Собр. гос. грам. и догов. I. С. 66—67, 98, 144.

106   Акты юридические. № 161.

107   Шишкин. И. Ист. Касимова. 7.

108   Собр. гос. грам. I. № 115.

109   Карамзин. История Государства Российского. T. V. С. 306—307.

110   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. I. С. 9.

111   Мельников. Очерки Мордвы. С. 507.

112   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXIII. С. 4.

113   Там же. Вып. XXIV. II.

114   Мельников. 1. С. 507.

115   Там же. 509.

116   Там же. 515.

117   Там же. 516.

118   Книга копий Алатырской приказной избы. 236.

119   Мамонтова пустынь. Изд-во T. Т. К- С. 145.

120   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XIII. С. 41.

121   Мамонтова пустынь.

122   Мамонтова пустынь. С. 9, 70.

123   Мамонтова пустынь. С. 17.

124   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXI. С. 66—67.

125   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XVI. С. 8.

1   26Там же. Вып. XXI. С. 67.

127   Там же. Вып. XXIII. С. 56-57.

128   Книга копий.

129   Там же. 176.

130   Там же. 177.

131   Там же. 206.

132   Описание Симбирского наместничества. Ср. Мельников. 1. С. 505—506.

133   Там же.

134   Отд. II. С. 59-66.

135   Арх. кн. Баюшева. С. 53—54.

136   Там же. 134.

137   Там же. 138.

138   Книга копий.

139   Книга копий. 134.

140   Акты Белокрысенко. № 3.

141   Там же. 16.

142   Там же. 23.

143   Там же. 19, 27.

144   Книга копий. 35.

145   Там же. 135.

146   Там же. 141.

147   Книга копий. 194.

148   Там же. 179, 116.

149   Там же. 104.

150   Книга копий. 165—166.

151   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXVIII. С. 109.

152   Там же. Вып. III.

153   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXVII. С. 110—111.

154   Там же. Вып. IV. 46.

155   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXIX. С. 53—55.

156   «Поговори меж собой... припустили в товарищи»... Книга копий. 205.

157   Там же.

158   «Утешева Помра». Акты Белокрысенко. № 13.

159   «Учюнзе платить с своего знамени»... Ibid. № 20.

160   Книга копий. 209.

161   Книга копий. 164.

162   «Есть за ними Государева жалованная посопная пашня»... Книга копий. 205.

163   Акты Белокрысенко. № 21.

164   Там же. № 6.

165   Там же. № 19.

166   Там же. № 19.

167   Там же. № 20.

168   Там же. № 19.

169   Книга копий. 55.

170   Там же.

171   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XIII. С. 52.

172   Книга копий. 168.

173   Там же.

174   Там же.

175   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XV. С. 14—15.

176   Там же.

177   Сар. сбор. T. II. 347.

178   Перетяткович. Поволжье в XVII в. 227.

179   Там же. 232.

180   Там же. 263.

181   Там же. 286.

182   Там же. 287, 293, 294, 295, 328.

183   L. с. т. 69, 509.

184   Там же. 516.

185   Там же.

186   Там же. 517.

187   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. X. С. 9.

188   Там же. Вып. XVI. 3.

189   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XII. С. 5.

190   Рязанские достопримечательности. 72.

191   Там же. 74-75.

192   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXVIII. С. 125—126.

193   Там же.

194   Акты Белокрысенко. № 14.

195   Поли. собр. зак. T. II. № 392.

196   «К ним приезжая солдаты и пристава и подъячие... чинят, что хотят, потому что они люди безграмотные и беззаступные». Соч. I. 176. 197 Нижегородские епархиальные ведомости. 1890. № 16.

198   Там же.

199   Можаровский. Терюшевское действо // Нижегородские губернские ведомости. 1892.

200   Там же. № 2.

201   Там же. № 4.

202   Исторический вестник. 1892. № X.

203   Архив Тамбовской архивной комиссии. № 1779.

204   Архив Тамбовской архивной комиссии. № 74.

205   Там же. № 173.

206   Там же. № 1757.

207   Там же.

208   Там же. № 173.

209   Там же. № 228.

210   Известия Тамбовской архивной комиссии.

211   Нижегородские епархиальные ведомости. 1886. № 2. С. 15.

212   Мельников. 1. С. 516.

213   Нижегородские епархиальные ведомости. 1891. С 280—281.

214   Там же. 1892. С. 602-603.

215   Там же. 1891. С. 499-500.

216   Соловьев. История России. T. XXI. С. 245.

217   Мельников. L. С. 517.

218   Мельников. L. С. 505, 507, 509, 504.

219   Самарские епархиальные ведомости. 1887. № 39.

220   Самарские епархиальные ведомости. 1887. № 41.

221   Саратовские епархиальные ведомости. 1887. № 232.

222   Рязанские достопримечательности. 72.

223   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XXI. С. 6.

224   Там же. 16.

225   Там же. 83.

226   Там же.

227   Мамонтова пустынь. С. 30.

228   Там же. 57.

229   Там же. 78.

230   Там же. 45.

231   Известия Тамбовской архивной комиссии. Вып. XV. С. 14.

232   Там же. 45.

233   Там же. Вып. XVI. 16.

234   Там же. 23.

Работы И.Н.С мирнова

1874

Мордовское население Пензенской губернии // Пензенские губернские ведомости. 1874. № 1—3, 5, 6, 9, 21, 22, 24. 1875. №1,2, 4—7, 10.

1886

Несколько слов о русском влиянии на инородцев Казанского края // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1886. Т. 6. Вып. 1. С. 59—62.

1889

Следы человеческих жертвоприношений в поэзии и религиозных обрядах приволжских финнов. Казань, 1889. 22 с.

Черемисы: Историко-этнографический очерк// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1889. Т. 7. С. 2—212.

1890

Воспоминания об эпохе каннибализма в народной поэзии вотяков // Занятия VIII археологического съезда. М., 1890.

Вотяки: Историко-этнографический очерк // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1890. Т. 8. Вып. 2. 308 с.

Пермяки: Историко-этнографический очерк// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1890. Т. И. Вып. 2. 289 с.

Реферат профессора Смирнова о бесермянах // Вятские губернские ведомости. 1890. № 52.

Этнография на Казанской научно-промышленной выставке. Казань, 1890. 36 с.

Юбилей Императорского Московского археологического общества и археологического съезда. Казань, 1890.

1891

Задачи и значение местной этнографии. Казань, 1891.

Медокс К- Инородцы в Поволжье: Историко-этнографическо-лингвистические заметки и исследования (рецензия). Саратов, 1891 // Известия общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 3. С. 347-348.

Наброски из истории финской культуры // Этнографическое обозрение. М., 1891. Кн. 9. № 2. С. 59—73.

Указатель этнографической литературы о мордве // Этнографическое обозрение. 1891. Кн. И. №4. С. 281—284.

1892

Материалы по статистике Вятской губернии. Т. 6 (рецензия) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 1. 1892. С. 121—122.

Мордва: Историко-этнографический очерк // Известия ОАИЭ. 1892. Т. 10. Вып. 1-3, 6. С. 65-79, 161-194, 300-322, 599-642. 1893. Т. И. Вып. 5-6. С. 426-477, 535-564. 1894. Т. 12. Вып. 4,6. С. 273-368. Библиография: 58 назв. Рец.: Н.Х. // Этнографическое обозрение. Кн. 28. № 1. С. 159-160. Д. И. Анучина. Отчет о 38 присуждении наград гр. Уварова. СПб., 1898. С. 37—43.

Музей отечествоведения при Казанском университете // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 4. С. 442—446.

Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики // Исторический вестник. СПб., 1892. Т. 47. № 3. С. 752—765.

Программа для собирания сведений о быте мордвы // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 6. С. 650—660.

Программа для собирания сведений об обрусении инородцев Восточной России // Известия Общества Археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 5. С. 548-555.

Смерть по воззрениям инородцев Приволжского края // Казанские вести. 1892. № 384—385. С. 2.

Труды IV Археологического съезда в России, бывшего в Казани с 31 июля по 18 августа 1877г. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 3. С. 340-343.

Мппкбсзі Вегпбі. Votj6k Szyt6r. Еізц fbzet. Budapest, 1890. (Мункачи Бернард. Вотяцкий словарь) (рецензия) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1892. Т. 10. Вып. 3. С. 343—344.

1893

Библиография // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1893. Т. 11. Вып. 4. С. 339—410. (Рецензии на книги и периодические издания: Finska Forminnes Foreningens Tidschrift. Th. Schwindt Titoja Karjalan rautahaudesta. Труды Саратовской ученой архивной комиссии. Календарь Вятской губернии на 1893 г. Памятная книжка Воронежской губернии на 1893 г. Globus Illustrierte Zeitschrift li.i Бдпйег-und Vulkerkunde).

Журнал Финно-угорского общества (рецензия) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. 1893. Т. И. Вып. 1. С. 89.

Заметки о мордве и памятниках мордовской старины в Нижегородской губернии // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. 1893. Т. 11. Вып. 3. С. 286—290.

Материалы по археологии России, издаваемые Императорской археологической комиссией. Лядинский и Томниковский могильники Тамбовской губернии И. И. Ястребова. СПб., 1893 (рецензия)// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1893. Т. И. Вып. 5. С. 491—494.

На текущие темы // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1893. Т. И. Вып. 2, 4. С. 194-197, 391-395.

Suomalais-Ugrilaisen Seuran Aikakauskirja-fournal de la Societe Finno-Ougrienne. I-X. 1886—1892 (рецензия)// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1893. Т. 2. Вып. 1. С. 91—99. Библиографический обзор изданий Финно-угорского общества для изучения языков, этнографии и истории финно-угорских племен.

Karl ѵ. Ditmar. Reisen und Aufenthalt in Kamtschatka in den Jahren 1851-1855. I Theil. Historischer Bericht nach den Tagebuchern (рецензия) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. Т. 11. Вып. 2. С. 204—211.

1894

Археология, история и этнография в России в 1893 // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 12. Вып. 1. С. 80—89.

Библиография (мордвы) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 12. Вып. 4. С. 339-373.

Дешифрация Енисейско-Орхинских надписей // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 12. Вып. 1. С. 71—74.

Итоги археологии, истории и этнографии Восточной России в 1892 г. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 11. Вып. 1. С. 83—88.

Литература археологии, истории и этнографии Восточной России в 1893 г. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 12. Вып. 1.С. 101-107.

Материалы для археологии Восточной России А. А. Спицына. 1893 (рецензия) // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т. 12. Вып. 3. С. 256—262.

Материалы для статистики Вятской губернии. Ч. 7. Сарапульский уезд. Вятка // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1894. Т.Н. Вып. 6. С. 582—585.

1895

Археология, история и этнография в России // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. 1895 г. Т. 12. Вып. 6. С. 613-632.

Каракулинский могильник// Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1895. Т. 12. Вып. 4. 1895. С. 263-272.

1896

О древнем быте восточных финнов по данным этнографии // Тр. X Археологического съезда в Риге. М., 1896. 1900. Т. 3.

1898

Les populations finnoises des basins de la Volga et de la Kama: Etudes d’ ethnographie historique. Paris: E. Lerous. 1898.

1900

Бесермяне Вятской губернии // Тр. VIII Археологического съезда в Москве 1897 г. М., 1900. Т. 3.

1903

Значение урало-алтайских племен в образовании русской народности // Вестник и библиотека самообразования. Под ред. проф. И. Н. Броуна. СПб., 1903. № 34-35. С. 1374-1392, 1449-1458.

Инородческая старина Поволжья. Поволжье художественно-литературное / Под ред. Б. Розова-Цветкова. Н. Новогород, 1903. Вып. 1. Отд. 5. С. 1—14.

Черемисы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрана. СПб., 1903. Т. 76.

Чуваши // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрана. СПб., 1903. Т. 76. С. 933-938.

Финны // Русская история в очерках и статьях / Под ред. проф. М. В. Довнар-Запольского. М., (б. г.). Изд. 2-ое. T. 1. С. 1—15.

Издания, посвященные И.Н.Смирнову

1889

Протоколы заседаний ОАИЭ за 1888 г. // Известия ОАИЭ. 1889. Т. 7. 1889. С. 1 - 34. (Смирнов И. Н. С. 1, 3, 5-6, 10-13, 16-17, 19, 22,24, 26-29,31-34).

1890

Протоколы и отчеты ОАИЭ за 1889—1890 гг.; Изв. ОАИЭ. 1890. Т. 8. Вып. 3. С. 1-64. (Смирнов И.Н. С. 1-5, 8-20, 24-25, 28-34, 36, 39-42, 47-49, 63).

1891

Протоколы заседаний Совета и общих собраний ОАИЭ за 1890— 1891 гг. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1891. Т. И. Вып. 3. С. 1-32. (О И. И. Смирнове: С. 1-2, 4-6, 9-16, 18-22, 24-30).

Отчеты ОАИЭ за 1890-1895, 1898-1902 гг.; Изв. ОАИЭ; 1891. т. 11. Вып. 3. С. 33-37 (Смирнов И. И. С. 34-36). 1892. Т. 10. Вып. 3. С. 1-6. (Смирнов И. И. С. 2). 1894. Т. 12. Вып. 3. С. 53-56; 1895. Т. 12. Вып. 6. С. 1-26 (Смирнов И. И. С. 4-5, 21). 1896. Т. 13. Вып. 4. С. 1-19. (Смирнов И. И. с. 4, 9). 1899. Т. 15. Вып. 4. С. 1-23. 1900. Т. 16. Вып. 2. С. 1-25. 1901. Т. 17. Вып. 2-3. С. 1-26. 1902. Т. 18. Вып. 1, 2 и 3. С. 1-27 (Смирнов И. И. С. 4, 17-18). 1903. Т. 19. Вып. 2. С. 29-55.

1892

ИОАИЭ при Казанском университете. 1892. Т.10. Вып. 6. С. 650—660.

Исторический вестник. 1892. № 3. С. 752—765.

Экскурсии А. А. Спицына, И. И. Смирнова и др. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. Казань, 1892. Т. 10. Вып. 2. С. 225—227.

1898

Сетеле Э. Н. Восточные финны // Историко-этнографические очерки И. И. Смирнова. СПб.: Тип. Императ. Академии наук, 1898. 33 с.

1904

Катанов Н. И. И. И. Смирнов: (Некролог)//Журнал Министерства народного просвещения. СПб: Сенат. Тип. 1904. №9. С. 32—39.

Катанов Н. И. О трудах И. И. Смирнова по этнографии инородцев Восточной России // Ученые записки Казанского университета. Казань: Тип. университета. 1904. Кн. 9. С. 48—51.

Памяти профессора И. И. Смирнова. Казань. 1904. С. 27.

Смирнов Иван Николаевич // Библиографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Казанского университета (1804—1904). В 2-хч. / Под ред. И. И. Загоскина. Ч. 1. Кафедра православного богословия, факультеты историко-филологический (с разрядом восточной словесности и лектурами) и физико-математический. Казань, 1904. С. 162—164.

1906

Альфонсов А. В. Указатель к Известиям Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете за 1878—1905 гг. // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1906. Т. 22. Вып. 2, 4, 6.

1910

Кузнецов С. К- Успехи этнологии в деле изучения финнов Поволжья за последние 30 лет // Этнографическое обозрение. 1910. LXXXIV - V, 1-2. С. 77-113 (Смирнов И. И. С. 84, 99, 101-103, 106— 107, 112-113).

1913

Зеленин Д. К- Библиографический указатель русской этнографической литературы о внешнем быте народов России. 1700-1910 / Из записок Императ, русского географического общества по отд. Этнографии. СПб., 1913. 733 с.

1914

Короленко В. Г. Мултанское жертвоприношение // Собрание сочинений. СПб., 1914. Т. 4. С. 361—450.

1928

Финно-угорский сборник// Труды комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. С. 42, 43, 45-48, 56, 74, 115, 131, 192, 203-104, 255, 257, 265-167, 272, 277, 281-285, 309, 312, 316, 319, 321.

1936

Короленко В. Г. Избранные письма. В 3-х т. М.: Худ. лит., 1936. Т. 2. С. 141.

1948

Иваницкий В. Ф. Библиография марийской библиографии. Вып. 1 / Республиканская библиотека Марийской АССР. Йошкар-Ола: Маргосиздат. 1948. С. 7.

1966

Токарев С. А. История русской этнографии: (Дооктябрьский период). М., 1966. С. 287, 359.

1974

Дербенева А. М. Деятельность Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете по этнографическому изучению мордвы // Вопросы географии и этнографии Мордовской АССР. Саранск, 1974. С. 33—34.

1976

Смирнов Иван Николаевич // БСЭ / Гл. ред. А.М.Прохоров. М., 1976. Т. 23. С. 612.

1984

Владыкин В. Е., Христолюбова Л. С. История этнографии удмуртов. Ижевск, 1984. С. 40-43, 58.

1988

Лойко А.М. Коллекция по этнографии чувашей в Государственном музее этнографии народов СССР и их практическое применение // Проблемы развития художественных промыслов и народного искусства. Чебоксары, 1988. С. 50—64.

Мордовские украшения. Каталог. Л., 1988. ИЗ с.

1993

Айплатов Г. Н. Иван Николаевич Смирнов (К 90-летию со дня смерти) //Марий Эл: Время. События. Люди: Календарь знаменитых и памятных дат на 1994 / Национальная библиотека им. С. Г. Чавайна. Сост. И. С. Гаврилова. Йошкар-Ола, 1993. С. 20—23.

Мокшин Н. Ф. Мордва глазами зарубежных и российских путешественников. Саранск, 1993. С. 99, 106, 124—126, 129, 227, 230.

1997

Мокшин Н.Ф. Смирнов Иван Николаевич // История Мордовии в лицах. Саранск, 1997. Кн. 2. С. 470—471.

1999

Востриков В. Первопроходец финно-угроведения. Йошкар-Ола, 1999. 4 марта.

Кутасова В. Е. Первое обобщающее исследование о марийцах (К 100-летию издания книги И. Н. Смирнова «Черемисы») // Марий Эл: Время. События. Люди: Календарь знаменательных и памятных дат на 1999 год / Национальная библиотека им. С. Г. Чавайна. Сост. И. С. Гаврилова, Е. А. Иванова. Йошкар-Ола, 1999. С. 102-103.

Сануков К- Н. История финно-угорских народов России: проблемы изучения // Марийский арх. вестник. 1999. № 9. С. 16.

2001

Мишанин Ю. А. Этнокультура мордвы в журналистике России XIX — начала XX века. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та. 2001. С. 4—5, 8, 62-67, 72-75, 86-87, 105-106, 108-109, 116-120.

Библиография работ И. Н. Смирнова и изданий о нем составлены А. Ксенофонтовой.

Глава I. Очерк истории
Глава II. Внешний быт
Глава III. Семейные и общественные отношения
Глава IV. Культ предков. Воззрения на смерть и погребальные обряды
Глава V. Религиозные верования и культ
Глава VI. Обзор литературы
Прибавления
Приложения
Работы И. Н. Смирнова
Издания, посвященные И. Н. Смирнову

Научно-популярное издание

Смирнов Иван Николаевич

МОРДВА

ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

© Казань, Типография Императорского Универститета, 1895 г.
© Книга МОРДВА. ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК, И. Н. СМИРНОВ
© Глава I. Очерк истории
© сетевая версия - arzemas. 2022
© Арзамас. Арзамасская мордва
© OCR - В.Щавлев. 2022

Автор: И. Н. СМИРНОВ

Комментарии читателей премодерируются

Прикрепить файл

Секретный код

Перед записью комментария, вы обязаны выразить свое согласие:

"Нажимая кнопку 'Записать', я даю согласие на обработку предоставленных мной персональных данных в соответствии с Федеральным законом от 27 июля 2006 г. № 152-ФЗ."

"Нажимая кнопку 'Записать', я предупрежден, что распространение рекламы по сетям электросвязи в отсутствие предварительного согласия абонента на получение рекламных сообщений не допускается (ч.1 ст. 18 Закона № 38-ФЗ."

Новые статьи

Более старые статьи

подписка на новости

Будьте в курсе новостей от сайта Арзамас, ведите ваш емайл

Арзамас ты дорог мне и я тебя люблю!

Вот опять, увижу за углом я детский сад, Но сейчас, игрушки ждут уже других ребят. Ну а я, шагаю смело по земной тверди – Пусть она, откроет тайны мне своей любви. Я смотрю, как всходит солнце и растет трава И хочу, понять зачем же светит мне луна. Буду я, учиться все это понять...

Опрос