Очерк истории арзамасской мордвы. Глава IV. Культ предков

  Культ предков. Воззрения на смерть и погребальные обряды

  Самым крупным переживанием родового быта является культ предков. Всматриваясь в обряды, которыми сопровождаются важнейшие моменты в жизни мордовской семьи, исследователь приходит к заключению, что род, воля которого оказывается нужной в эти моменты, не ограничивается живыми представителями его. Согласие и благословение на то или другое предприятие испрашивается не у живых только родичей, но и у тех, которые перешли в иную жизнь, — у них даже в большей степени, чем у живых. Деды, прадеды, самые отдаленные предки, которых помнит данная семья или данный род, призываются в важные минуты жизни так же обязательно, как обязательно младший член семьи обращается за советом или разрешением к старшему. Эта непрерывность рода, эта живая связь, соединяющая самых отдаленных его представителей с позднейшими поколениями, является результатом тех воззрений на смерть, которые мордва разделяет с остальными восточными финнами. Поэтому прежде чем излагать те явления, в которых выражается культ предков, мы считаем нужным выяснить с возможной полнотой и точностью мордовские воззрения на смерть и загробную жизнь. Воззрения эти с особенной ясностью сказываются в погребальном ритуале. На следующих ниже страницах мы попытаемся восстановить существенные черты его, собирая обломки, уцелевшие в современных обычаях мордвы. Дополнением к этому главному материалу послужат произведения народного творчества - песни, сказки, причитания, в которых затрагивается тема смерти. Точкой отправления мы избираем момент, когда положение больного становится безнадежным и его кончина представляется неизбежной. С поведением родичей в предшествующие моменты болезни мы познакомимся позднее, в главе о верованиях... Когда больной по всем признакам близок к смерти, родные спешат поставить на окно чашку с водой — по одному толкованию для того, чтобы душа умершего, выйдя из тела, имела возможность омыться¹, по другому, для того, чтобы в ней могла омыть свое оружие смерть. Одновременно с этим из-под больного вынимаются ценные принадлежности постели и вешаются месяца на три на печке, «чтобы не попритчилось». Затем, в былое время в Инсарском уезде, старший в доме брал нож, махал им кругом умершего и водил по шее, груди и ногам его. Эти действия означали, по толкованию рассказчиков, что смерть изрезала умершего на части. С последним вздохом умершего с него осторожно, стараясь не разорвать, снимают всю одежду; в Саратовской губернии ее связывают кушаком, которым покойный подпоясывался при жизни, и вешают над тем местом, куда должны прийтись ноги покойника, когда его положат в передний угол²; в Инсарском — в былое время ее сжигали. В ноги усопшей женщине клали серп, девушке с серпом — сюльгам и перстень в знак того, что она должна выйти замуж на том свете. Женщины из дома умершего обвязывают себе (в Сергачском уезде) в знак печали голову полотенцами и начинают причитать³. К усопшему, лишь только огласится весть об его кончине, стекаются со всей деревни посетители, преимущественно женщины. Каждый посетитель, каждая посетительница несут с собой в дар блинов, хлеба, соли, пуре, по грошику денег. Дары эти в одних местах сами посетители кладут на стол (блины) или на окно (деньги), в других — передают специально выбранным на этот случай старику или старухе⁴. В Городищенском уезде деньги приносят только мужчины и кладут на кивот. О принесенных подарках сообщают покойнику: в одних местах лично тот, кто принес, в других — особо выбранный старик или старуха, которые каждый раз при сообщении кланяются умершему. Монетку, которую принес прощающийся родственник или сосед, скоблят над лицом умершего и приговаривают: «Вот тебе деньги, сделай на них все, что хочешь; пойдешь, может быть, в беседу, на крестины, на свадьбу, поворожи (?) за нас (живых)». По другим известиям, старик, скобля монету, обращается к ранее умершим родичам: «Родители, дедушки, бабушки! Вот мы посылаем вам сорок фунтов меди, сорок фунтов серебра, полную коробку серебра (табаку и вина)»⁵. Съестное в Городищенском уезде разделяется на два стола: один служит для угощения посетителей, другой для гостей-покойников.

  Пока в избе происходит прощание с умершим родственников и соседей, на дворе для него приготовляется гроб, который должен служить для него избой. Работа происходит в сосредоточенном молчании, так как покойник накажет при-ткой всякого, кто вздумал бы при этом смеяться. В настоящее время гроб делается из досок, и по бокам его особо назначенная старуха просекает три окошечка: через одно смотреть, а через другое выходить в гости; в XVII—XVIII вв. он долбился в одной из половинок расколотого дерева. Следы сгнивших колод можно до сих пор встречать при раскопках, относящихся к этой эпохе мордовских могильников⁶. Воспоминание о долбленых гробах сохранилось в мордовском современном названии гроба лазке от корня лазомс, означающего колоть. По местам гробы вовсе не употреблялись, и покойник выносился в могилу на доске или на лубке⁷. В более отдаленные времена, от X до XIV в., вместо гроба завертывали в бересту. В Лядинском могильнике, который мы имеем полное основание считать древнейшим из известных до сих пор мордовских могильников⁸, длинные цельные полосы бересты находили под костяком и поверх его⁹.

  Когда гроб изготовлен, его вносят в избу и ставят на скамейке рядом с лавкой, на которой лежит покойник. В гроб кладется в виде изголовья веник, и на устроенное таким образом ложе перекладывают умершего. Непосредственно за этим очищают место лавки, на которой лежал покойник, — посыпают его золой или втыкают нож. В гроб покойнику кладут водку — опохмелиться на том свете и угостить старших покойников, чтобы приняли ласковей; деньги на покупку земли, топор и дубинку — отгонять собак при переходе на тот свет; с ребенком чашку, ложку и сделанные из пшенной муки орешки. Чтобы он не возвращался, мать клала ему в былое время на голову щетку, которой чистят лен, и говорила при этом: «По одну сторону море, по другую камыш». Если покойник остается в доме на ночь, с ним проводит ночь вся семья. В Городищенском уезде в полночь женщины выходят на улицу и с плачем приглашают предков явиться принять в свою среду нового члена. В Саратовской губернии придают особенное значение снам, которые видят в эту ночь состоящие при покойнике женщины. Он открывает им свои нужды¹⁰.

  Мужчины тем временем на кладбище (калмазыр, калма, калмаланго) изготовляют могилу.

  Произведения народной словесности мордвы дают нам право предполагать, что когда-то у нее существовало и надземное погребение, аналогичное с тем, которое практикуется в настоящее время у язычествующих сибирских инородцев. Сказка «Дуболго Пичай», помещенная в II части сборника Православного миссионерского общества, содержит следующие характерные указания: «Извели Дуболго Пичай невестки и велели своим мужьям, ее братьям, похоронить ее. Сделали они ей из какого-то негниющего дерева гроб, положили в него сестрицу свою Дуболго Пичай. Отвезли ее в какой-то большой лес, где три дороги сходятся. Подставили подставки, на них положили гроб. На подставки возле гроба поставили наполненные пшеницей лукошки. Повадились к гробу Дуболго ходить гуси мордвина Виртяна. Стал он за ними следить и дошел за ними до большой реки. Переплыл Виртян за гусями реку и видит, что гуси, отойдя недалеко, остановились. Смотрит он - небольшая полянка. На средине этой полянки три дороги сходятся. На раздорожи-цах подставки стоят; под них сыплется пшеница; на них гроб стоит. По обе стороны гроба поставлено по два лукошка»¹¹. Выступающая в этой сказке картина погребения объясняет нам намеки, на нее попадающиеся, в песнях.

  В песне о девице Кемаль мы встречаем, например, следующие стихи:

  Не хорони меня, тятенька, в землю, из которой я родилась, Ой, не закрывай меня в черную землю.

  Мой гроб, тятенька, обмакни в серебро, Из золота сделай, кормилец мой, подпорочки. Поставь ты меня, тятенька, возле большой дороги — Много тем местом ходящих, Много тем местом проходящих;

  Глаза многих тут позарятся, Ой, многих тут сердце полюбуется¹².

  С такой же просьбой обращается девица к отцу в песне о красавице Оле:

  Похорони меня возле большой дороги, К козелкам моим колокольчик подвесь (Сюронь чувтозонь баяга содт)¹³.

  С возникновением обычая зарывать покойника в вырытой яме устраивался сруб наподобие избы, и в этот сруб опускался покойник¹⁴. В Нижегородской губернии и теперь еще указывают кладбища, где умершие погребались подобным образом¹⁵.

  Старинные кладбища мордвы чаще всего устраивались в лесах на полянках (кужа). Около многих мордовских сел в лесистых местностях и теперь еще показывают кладбищенские полянки (калма-кужа). Отдельно разбросанные на таких полянках деревья — дубы, березы — пользовались особенным почтением мордвы.

  С внешним видом мордовских кладбищ в XVIII в. нас знакомят документы, относящиеся к так называемому Терю-шевскому бунту и опубликованные А. А. Титовым в «Русском обозрении» за 1893 г. В промемории Нижегородской духовной консистории от 21 мая 1764 г. мы читаем: «В с. Сарлеях по осмотру в приходской церкви благочиния церковного, усмотрев близ той церкви мордовское кладбище, с построенными деревянными на могилах срубы, кои некрещенная мордва почитают за молитвенныя свои капища... и по своему суеверию, приходя многолюдственным собранием чинят на том кладбище, собирая со всей волости мордву, пьянственное игралище»¹⁶. Кладбище это было общим для всей волости, как видно из показаний привлеченных к ответу терюхан.

  Перед выносом тела все присутствующие падают на землю и лежат некоторое время с прощальной мысленной мольбой к усопшему: просят его простить причиненную когда-нибудь обиду, почаще приходить с того света и присматривать за житьем-бытьем оставшихся. Поднимая затем гроб, поливают избу водой с веника и снова просят умершего: «Сам ступай, нас пожалей, пошли нам доброго здоровья, дай нам прожить столько-же, сколько ты жил». При выносе гроба из дверей касаются им три раза верхней и нижней перекладины, «чтобы преградить смерти доступ в дом».¹⁷ Когда гроб вынесен за ворота, носильщики-родственники останавливаются и зовут ранее умерших родственников, чтобы они шли принимать в свою среду усопшего и дали здоровья живым. При этом на землю кидают кусочки хлеба. Родственники эти, предполагается, ждут его около дома, собравшись нарядной толпой. Те из родственников, которые остаются в избе, стараются не глядеть вслед покойнику на улицу. Поминальщики и поминальщицы расходятся с пустыми блюдами по домам. Умершую женщину провожает в церковь дочь или сноха. Девушка идет в таком случае с распущенными волосами и разноцветной пряжей на шее. Умершую девушку в Симбирской губернии в с. Кузоватове провожают шесть подруг: четыре несут гроб, две крышку. Каждая из этих девушек одета в сарафан и передник покойницы; если покойница была богата, то провожающие надевают на себя по три сарафана. В этом наряде они, вернувшись с кладбища, садятся обедать¹⁸. Остальные домашние тем временем везут со двора на кладбище гробовые доски, обмывальную воду и небольшую кадушку с блинами или хлебом. Щепки, воду и посуду, в которой она была, оставляют на особом месте близ кладбища, а кадушку с блинами ставят около вырытой могилы и ждут из церкви покойника. Место это пользуется у мордвы большим уважением. Горе тому, кто, проходя мимо, разобьет горшок: с ним случится притка, и он умрет, если не умилостивит усопшего.

  В Нижегородской губернии в первой половине нынешнего столетия, по словам архимандрита Макария, покойника выносили не в гробу, а на носилках; гроб же несли рядом. Отойдя до определенного места с версту от селения, носилки бросали, труп перекладывали в гроб, накрывали холстом и несли в церковь. Дочь или жена покойника садилась при этом на гроб в венке из березовых ветвей и причитала по нем¹⁹. Из церкви после отпевания гроб уносили на кладбище. Сложная процедура, которой сопровождала нижегородская мордва перенос умершего на кладбище, представляет собою, по-видимому, попытку сочетать обычаи языческой поры (вынос на носилках) с требованиями христианского обряда. В с. Шадым Писарского уезда его везли на обещанной ему лошади. Вожжи при этом делались из холста.

  Когда покойник принесен к вырытой для него могиле, в нее бросают захваченные кушания для того, чтобы расположить к погребаемому родичей, которые умерли раньше. Затем начинают опускать покойника в могилу, обращаясь к нему еще раз с просьбами простить всех и не бояться нового жилья. Прежде чем поставить гроб на дно могилы, его трижды поднимают и опускают. Если при этой операции гроб срывается, погребающие приходят в ужас: умерший не хочет, очевидно, успокоиться в могиле и намерен блуждать по свету. Гроб наскоро забрасывают землей и бегут опрометью по домам. Переждавши три дня, родные являются на могилу с тремя осиновыми кольями, забивают их умершему в лоб, в сердце и в живот и просят землю принять покойника и не выпускать его. Если же после троекратного подъема гроб удачно устанавливался в могиле, ее засыпают землей. В Симбирской губернии в былое время над могилой врывался столб с развилкой на вершине. На этом столбе вешали после тризны шкуру жертвенного животного²⁰. Одна из женщин делала на могильной насыпи подобие окошечка, через которое умерший мог бы смотреть на свет божий²¹, в Саратовской губернии в могиле делается ямка, в которую клали кусочки поминальных кушаний. Над могильным холмом совершается первое поминовение.   
 В Нижегородской губернии над могилой закалывалась в честь мужчины лошадь, в честь женщины - корова. Часть мяса съедали присутствующие; часть уносили домой в жертву домовому богу, а кожу вешали на столб, который стоял над могилой, или на сучья кладбищенских деревьев²³. В Пензенской губернии на могилу после ухода священника приводили черного барана с обернутыми красным платком рогами, обводили его на задних ногах кругом могилы и кололи²⁴. По окончании трапезы родные погребенного уходили с кладбища. При этом соблюдались характерные предосторожности: отойдя на некоторое расстояние от кладбища, родные покойного становились в кучу. Один из могильщиков тем самым скребком, которым была вырыта могила, очерчивал около них круг. Сажен через 5—10 эта операция повторялась²⁵. В Саратовской губернии остановка делается у только что сваленной кучи мусора, который остался от приготовления гроба; на нее кидают кусочки съестных припасов и кланяются щепам²⁶. Когда после всех этих остановок провожавшие доходят до дома, старшая женщина семьи кидала им навстречу полено и косарь, через которые они должны были переступать при входе в избу²⁷. Нож или косарь бросались для того, чтобы отогнать смерть, которая, предполагается, идет за родичами умершего²⁸. На крыльце дома провожавшие, кроме того, переобувались, а старуха окропляла их с веника водой.

  Если покойника отвозили в телеге, ее оставляли в течение сорока дней на улице и мыли водой, чтобы от нее отстала могильная земля. Эта последняя предосторожность считается необходимой ввиду того, что человек, наступивший на могильную землю, непременно умрет. Лица, копавшие могилу, чтобы не подвергнуть своих домашних или скотину беде, старательно вытрясали ее из лаптей. Пепел, которым была посыпана лавка, при выносе тела хозяйка собирала в горшок и ставила в укромное место, чтобы он никому не мог повредить. Человек, которому такой пепел попал бы случайно в глаза, в течение всей жизни во всякой вещи видит только темную сторону²⁹. Хозяин дома вынимает нож, воткнутый в лавку, чертит им над дверью крест и потом с размаха бросает свое оружие в потолок. Если нож отскакивает во внутрь избы, в доме будет еще покойник. Затем хозяйка отрезает горбушку, скоблит над ней монету, кладет под порог и просит дедушек, бабушек принять гостя и жить с ним в согласии³⁰.

  В первые два-три дня для покойника оставляют немного съестного, кладут на окно и приглашают его есть. По ночам родные причитали около телеги по случаю своей потери³¹. В Пензенской губернии на другой день после похорон топили баню для того лица, к которому должна перейти роль большого в доме. Его мыли, парили и просили усопшего сообщить ему свои ум³².

  В течение сорока, а по другим известиям 49 дней, умершего чествовали пирами³³. Представление об этих пирах можно составить по тому, что творится в 40-й день, свято чтимый до сих пор у всей мордвы.

  Накануне этого дня старший в доме отправляется к тому из родных, который всего более походит лицом на умершего, и просит его принять на себя на будущий день роль поминаемого покойника³⁴. В Нижегородской губернии (с. Лобаски) выбор заместителя производился всеми родственниками, которые собирались для этого в дом усопшего³⁵. В с. Шадым Писарского уезда род созывал старший в доме, разъезжая верхом на лошади от избы к избе³⁶. В Городищенском уезде звать покойника семейные ехали на кладбище именно на той лошади, которая была ему обещана. По местам звать покойника отправлялись все приглашенные на поминки³⁷, становились на колени перед свежей могилой, целовали ее и просили умершего выйти. Дома между тем отворяется дверь, и вся семья ждет гостя на пороге с зажженными свечами.

  Ныне с наступлением дня поминовения выбранный родственник сам является в дом покойника, снимает с себя свою одежду, надевает одежду, в которой умер покойник, и садится на перину или подушку, на которой тот умер. Приветствовать его собирается вся родня. Каждый несет какой-нибудь подарок - муки, пшена, печеного хлеба, блинов, баранины, — ставит с поклоном на стол перед воображаемым покойником и осведомляется, как ему живется на том свете.

  В течение ночи идет шумный пир. Гости усердно истребляют яства и напитки, отливая капельки виновнику торжества. Заместитель покойника рассказывает о своей загробной жизни, о тамошних урожаях^38, о том, как он веселится с родными, осматривает хлева и амбары, благословляет скот и хлеб³⁹. Гостям, которые наведываются о жизни своих умерших родственников, он дает обстоятельные сообщения: «Ваш и там держит хороших лошадей и ездит в лес и в извоз; ваш промотался; ваш разводит пчел; ваш пьянствует; ваш женился и взял красивую жену»⁴⁰. Около полуночи все собираются к столу выслушать наставления и пожелания усопшего — старшие становятся поближе, младшие позади них и все разом падают ему в ноги. Воображаемый покойник обращается к родственникам с наставлениями: советует жить мирно, беречь скотину, не заниматься воровством, выражает пожелание, чтобы они всегда имели пуре и вино. Пир продолжается затем до зари, когда наступает минута прощания. Перед тем, как отправить покойника обратно в могилу, родня обсуждает, чем снабдить его для загробной жизни — нужно ли ему леса, одежды, денег, пищи. В результате совещания оказывается, что пищи ему хватит надолго (разумеются съеденные за ночь припасы), в одежде он не нуждается, денег можно дать, а леса предоставляют покойнику нарубить самому, сколько нужно. Для этой последней операции устраивается особая церемония. Посреди избы ставится стул с положенной на него подушкой; на этот стул сажают покойника, дают ему в руки большой нож и несут на плечах на гумно. Здесь стул опускают около заблаговременно воткнутого в землю сучка какого-нибудь дерева, и покойник начинает рубить его. С самым напряженным усердием он хлопочет около сучка, как около большого дерева, обходит его со всех сторон, ударяя ножом. Когда воображаемое дерево, наконец, сваливается, замогильный работник подбирает его, садится вновь на стул и отправляется прежним порядком в избу. Здесь он вновь садится за стол, а ветка кладется на пол поблизости. Родня, подкрепившись силами, начинает обсуждать вопрос о том, как перевезти нарубленный покойником лес. Среди избы ставится импровизированная сборная кружка-кадочка, забитая сверху лубком, в котором прорезано небольшое отверстие. В часть прореза укрепляется срубленный покойником сук, а в оставшееся отверстие опускаются деньги; около кружки на полу разводится небольшой огонек. Каждый поминающий обходит кружку три раза, берется за ветку правой рукой, перепрыгивая через огонь, и в заключение кладет в кружку захваченные деньги. Перепрыгивание через огонь, освобождает живых от смерти, которая приходит с покойником и ходит за каждым обходящим кружку, чтобы захватить его. Тем временем хозяин дома привязывает к столбу на заднем дворе назначенного для покойника быка, обматывает ему шею и голову холстом. Сюда выходят все поминающие. Лицо, выбранное для того чтобы зарезать быка, с большим ножом в руке берет веревку и ведет его к избе, остальные подталкивают животное и испускают раздирающие крики. Около избы, саженях в двух от сеней, становится покрытый салфеткой стол с пустой чашкой, рядом на земле толстый обрубок дерева. Здесь с быка снимают холст, спутывают им его ноги, валят на землю и, положивши головой на обрубок, режут⁴¹. Кровь сливается в чашку со стола и зарывается в землю или идет вместе с водой на изготовление поминальных блинов. Быка режут на части, варят в больших котлах и съедают без остатка. По окончании еды покойник объявляет, что ему пора в могилу. Присутствующие падают на землю и испрашивают у отходящего гостя благословения. Затем запрягается телега, на нее ставят кадушки с блинами, хлебом, бараниной, пивом. Старухи бросаются к покойнику на шею с последним прощальным приветом, потом его на перине выносят к телеге, кладут на нее, усаживаются рядом и трогаются на кладбище. Приехавши туда, воображаемого покойника на перине и подушке переносят на могилу действительно умершего и сажают спиной на восток — лицом к провожающим. У ног его расстилается скатерть, на которую кладут кучи блинов, баранины, ставят в поставцах брагу и просят провожаемого поесть в последний раз. За компанию с ним угощаются и родственники. По окончании угощения с воображаемым покойником прощаются и приглашают его приходить летом, когда поспеют к жатве хлеба, тогда и на его долю обещают нажать. Quasi — покойник — кланяется присутствующим, затем быстро поднимается с могилы и бросает на телегу перину и подушку.

  Далеко не во всех местностях мордовского края описанный сейчас обряд выполняется во всей полноте. В Писарском уезде пир бывает короче. Ночью, в 40-й день, старика, который перед тем лежал на лавке и выслушивал причитания родни, поднимают за руки и везут к тому месту, куда бросается отброс, и угощают его там на прощание водкой. В с. Шадым того же уезда пир происходит без участия лица, которое бы изображало покойника. Он выступает на сцену только по окончании домашней поминальной трапезы, когда поминающие с остатками яств отправляются на кладбище. Здесь на могиле умершего раскладывается его одежда в том порядке, в котором он носил ее при жизни, и на разостланной скатерти для него устанавливаются все принесенные кушанья⁴². В с. Болдове того же уезда душу усопшего провожают на дорогу или в конопляник, прощаются там с ней и бегут обратно домой. Кто остается позади, тот в этот год умрет⁴³. В Сергачском уезде его провожают за ворота и прогоняют; вслед ему бросают пыль и сор и кричат, чтобы он впредь не ходил и никого не брал⁴⁴. В Саратовской губернии старика или старуху, которые изображают душу умершего (эзе можай), выносят из избы и ставят посреди двора лицом к воротам. Все участвующие в поминках падают перед ними на четвереньки, стараясь не касаться лицом земли, и в таком положении остаются все время, пока изображающий душу умершего творит молитву, в которой просит бога послать родичам урожай хлеба, дать обильный приплод скоту и домашней птице, прибыль в деньгах. По окончании причитания роль старика кончается; он встает со стула и наравне с остальными падает на колени перед пятным воротным столбом, по которому Душа усопшего уходит будто бы на небо. Поминки оканчиваются на кладбище обычной трапезой⁴⁵. В Городищенском уезде в с. Пичилейка вместо покойника на лавку, где он умер, кладется его одежда, которая после окончания поминального пира передается нищей братии. В других местностях Пензенской губернии покойника изображает кукла, одетая в его одежду⁴⁶ с прикрепленной к груди зажженной свечой⁴⁷. При устройстве поминального пира колют непременно то животное, которое было обещано покойнику при его смерти. Покойник все равно возьмет его, если семья вздумает заколоть к поминкам другое, купленное. В языческую пору мужчине обещалась обыкновенно лошадь, женщине — корова. Лошадь до 40-го дня откармливалась; в день поминок на ней ехали на кладбище. Кожа заколотого животного, изрезанная на куски, расстилалась на могиле. Если лошадь умирала, семейные не смели воспользоваться даже кожей⁴⁸... За «сорочинами» следует описать «годины».

  К годовым поминкам начинают готовиться с весны. Приступая к посеву, хозяин просит бога, чтобы он уродил на счастье живым и умершему. Когда созревший хлеб начинают убирать, на долю покойного отделяется на каждой десятине клочок жатвы для годовых поминок. В Симбирской губернии хозяин полосы говорит при этом: «Загона конец дожинаю, половину снопа оставляю, мертвого пай; пусть придет жнец мертвый и докончит (ума - пе прядость, пель пуит кадан, кулытяньпайс, се сазо нуйтясь кулытясь прядосо)»49. Этот клочок жнут все родственники, которых покойник приглашает якобы к себе на помочь. С зарей родственники собираются в дом поминаемого, пьют здесь, обедают, потом, нагрузивши телегу вином, пуре и блинами, отправляются на поле. Подъехавши к участку покойника, поминающие извиняются перед усопшим за то, что поздно приехали и принимаются за жатву. Покончивши с одной полосой, переправляются на другую, третью. Саратовская мордва, по словам Листова, употребляла на участке покойного необычные приемы жнитва: серп брался за острый конец, и срезанные таким образом колосья перебрасывали через голову⁵⁰.

  На каждой полосе работающие основательно подкрепляются и только к полночи расходятся по домам. В Инсарском уезде к этому времени резали обещанного покойнику быка. Этого быка обыкновенно указывал сам умирающий. В Городищенском уезде сжатые снопы складываются крест-накрест и оставляются на полосе. То же самое делается с коноплей, которая оставляется для умершей женщины.

  У эрзи Симбирской губернии в XVIII в., по словам Милько-вича, перед тем, как отправляться на оставленный покойнику участок поля, хозяин проводил на двор быка, которому глаза завязывали холстом. Человек, бравший на себя обязанность убить животное, должен был занять место вне двора за забором и оттуда попасть в животное своим оружием. Если бык падал после нанесенного удара на правую ногу, родственники заключали, что покойник счастлив на том свете, если на левую - несчастлив. Лишь только бык испускал последнее дыхание, соседи и семейные несли его на кладбище. На участке тем временем шла работа. Главную роль среди работников играла вдова умершего, которая из сжатой соломы делала себе пояс и носила его на себе в течение целого дня. Помощники ее сеяли на участке умершего хлебные охвостья, вставляли серп, прикосновение к которому грозило смертью. По окончании работы все присутствующие выпивали пива и стремительно бежали с полосы по домам. Вечером все собирались вновь в дом усопшего и оттуда отправлялись на кладбище, где устраивалась поминальная трапеза. На другой день вдова и остальные члены семьи шли в баню. Потом в течение трех дней пир продолжался⁵¹. Обряды, которыми сопровождается у мордвы погребение и поминовение умершего в течение первого года со времени его смерти, раскрывают пред нами те воззрения на смерть, которые дали основание культу предков. Мордвин представляет себе, судя по этим обрядам, смерть как переход в иной мир, для умершего продолжается то же существование, что и на земле. Он уносит с собой туда все свои потребности и привычки, весь строй своей жизни: он сеет там хлеб, занимается извозом, торгует, пьяница пьет, вдовец или холостяк женится, девушка выходит замуж. Как и на земле, люди группируются в этом загробном мире по родам. Каждый новый пришелец присоединяется к своему роду, к своим родителям, дедам и прадедам.

  Смерть не есть, таким образом, по мордовским представлениям, прекращение бытия, а особое состояние, в котором совершается переход в иную жизнь. В теле умершего сохраняется потенция жизни. Как долго может держаться она, можно видеть из цитированной уже нами сказки «Дуболго Пичай». Снохи облили ее с головы растопленным воском, и когда она, как им показалось, умерла, положили ее в гроб и велели мужьям похоронить. Как она была похоронена, мы уже знаем. Виртян, которому на место погребения ее указали гуси, принес гроб ее домой. Мать его раскрыла гроб, раздвинула девушке рот, «взглянула туда; видит она там - горло ее чем-то заткнуто по язычок, смотрит и уши заткнуты. Ту затычку ковырнула — воск. Догадалась старушка. Воск этот, говорит, растопить в теплой бане... Вынули девушку из гроба, положили на полок ... у ней на теплом полоке размякли руки и ноги. Воск на ней стал таять. Старушка поддает пар сильнее -смотрит: из ушей и изо рта воск, растаявший, капает. Старушка поддает пар сильнее: девица-красавица охнула»⁵².

  Состояние, в котором находится умерший в могиле, рисуется в сказке «Богатый нищий». Умер мордвин, который, невзирая на нажитое богатство, собирал милостыню. Прошло несколько лет до того времени, когда по обстоятельствам, излагать которые мы здесь не будем, детям пришлось увидеть своего отца в разрытой могиле: «смотрят - их отец лежит, как живой, не подвергшись гниению»⁵³.

  Сказки и рассказы, героями которых являются покойники, показывают, что сохраняя эту потенцию, умершие в определенное время - именно ночью - возвращаются к жизни. Тогда они впервые проявляют те новые свойства, которые приобретают с переходом в иной мир. Если не все, то, по крайней мере, некоторые из них становятся непосредственно после смерти людоедами и вампирами.

  Образчик рассказов, в которых повествуется о таких превращениях, можно видеть в сказке «Зеленые рога». Здесь фигурирует старик, который, предчувствуя близость смерти, предупредил жену, чтобы она не оставалась с ним на ночь и не позволяла детям самим его отвозить на место погребения. Старуха не послушала его и едва не сделалась жертвой своего непослушания. Солдат, которому дети поручили везти отца, насмотрелся на пути чудных вещей. Только день начинал склоняться к вечеру, как колеса начинали вязнуть, и чем ближе к закату, тем больше. Лишь только солнце садилось, как старик выходил из гроба и делал попытки съесть своего возницу. Спас его от людоеда-покойника оборотень «Зеленые рога». Здесь мы должны сделать небольшое отступление. Судьба только что названного оборотня показывает, что мордва считает переход в иную жизнь необходимым и желательным для человека. Только особые причины, например, проклятие матери, затягивают пребывание человека в этой жизни. «Зеленые рога», например, пятьсот лет жил под материнским проклятием и не мог умереть, не получивши прощения. Не могла умереть, не простивши сына, и сама старуха-мать. Когда солдат с попом вымолили у ней прощение, старуха провалилась сквозь землю, а «Зеленые рога» обратился в человека.

  В с. Рыбкине Краснослободского уезда мы записали рассказ, обрисовывающий могильную жизнь вампиров и дополняющий несколькими новыми штрихами набросанную уже выше картину мордовских воззрений на смерть: «Остановился мужик кормить лошадей. Вдруг видит из земли вылетел огонь. Мужик пождал и пошел посмотреть, откуда показался огонь. Видит гроб, совсем новый. Взял он этот гроб и перенес к себе под телегу. Прошло несколько времени, прилетел к яме огонь, видит, гроба нет. По духу летит к мужику: «Отдай мою избу, а то я тебя съем», — «Нет, не съешь, — говорит мужик, — а отдам я тебе гроб, когда ты скажешь, куда летал». Огонь говорит: «Летал я в село, там свадьба и я выпил из них кровь — ну, давай же теперь гроб», — «Не отдам, — говорит мужик, — скажи мне, чем можно их вылечить и как тебя убить», — «Вылечить их можно, — говорит огонь, — нужно взять кровь из одного черного теленка и вымазать ей мертвых, а меня можно убить семилетней осью, вколотивши около меня 12 дубовых кольев». Мужик отдал гроб и пошел в деревню. Там страшный плач. «Вот, — говорят ему, — каждый год у нас так умирает по одной паре новобрачных». Мужик говорит: «Я знаю, как их сделать живыми. Ступайте, зарежьте черного теленка и вымажьте его кровью мертвых». Сделали так; мертвые ожили, а мужик повел народ на то место, откуда вылетал огонь. Разрыли яму и нашли там гроб, а в гробу ворочается и стонет мужик. Вытащили его, убили семилетней осью, вколотили 12 кольев, и с тех пор люди перестали гибнуть». Рассказ, который мы сейчас привели, почти дословно сходен с подобными же вотяцкими. Но в мордовских рассказах о каннибалах замечается стремление дифференцировать их узкую деятельность. В то время, как мужчины губят взрослых, женщины поедают детей. Вот один из рассказов о женщинах-людоедках: «Пошел старик ночью в овин, а овин был около кладбища.

  Вдруг навстречу ему идет баба. «Куда ты идешь? » — баба молчит. Мужик еще раз спросил, баба опять молчит. Тут старик догадался, с кем разговаривает, и сдернул с бабы полотенце (саван? ). Баба взмолилась: «Пусти меня — все скажу: родила у вас в деревне баба, и я шла съесть ее ребенка». Старик побил ее, потом отдал полотенце и не велел больше ходить».

  Проявление в покойнике наклонностей людоеда или вампира открывает пред нами только одну сторону изменений, которые совершаются в его природе и превращают его в существо со сверхъестественными силами, в первообраз богов. С новыми свойствами умершего мы уже знакомимся из тех просьб, с которыми обращаются к нему оставшиеся в живых его родичи. Его просят дать оставшимся долгую жизнь, т. е. не брать их к себе (первоначально, вероятно, с собою), увеличить их благосостояние: давать хорошие урожаи, прибыль скота, т. е. произвести все то, что обыкновенно составляет функцию богов.

  В поверьях и обрядах, которые практикуются в исключительных случаях жизни, раскрываются новые стороны влияния умерших на судьбу живых. Предки оказываются не только хранителями благосостояния своих потомков, но и нравственных устоев их жизни. Если мордва кого-нибудь подозревает в краже, но не имеет ясных улик, достаточно взять с кладбища земли и воды и предложить подозреваемому выпить смесь их: если подозрние основательно, виновный не решится солгать из опасения, что предки накажут его за это смертью.

  Гнев предков призывает у мокши на себя тот, кто желает утвердить истину своих слов: «Пусть меня мертвый накажет, если я говорю неправду»⁵⁴.

  В связи с увеличивающимся значением умершего увеличивается и почет к нему. Все, что находится так или иначе в соприкосновении с ним, пользуется у мордвы громадным уважением. Могила умершего, место, куда выбрасываются щепки, оставшиеся по изготовлении гроба, — все это должно быть неприкосновенным. Человек, потревоживший могильную землю, платится за это или жизнью, или благосостоянием. На эту мстительность мертвых спекулируют люди, которые желают насолить врагу или извести его.

  Подобно черемисам, мордва убеждена, что достаточно взять земли с могилы и положить на двор к врагу, чтобы его постигло какое-нибудь бедствие. К гневу покойников обращается жена, которая желает извести мужа. В с. Шадым Писарского уезда нам рассказывали следующий случай.   
  Женился парень самокруткой на девушке, которая была старше его. Скоро пошли семейные нелады, и жена решила отделаться от мужа. Соседки явились с советами: «Возьми венчальное кольцо мужа, ступай на кладбище чрез ворота к валу и вколоти кольцо на осиновом колышке в землю». Баба проделала все, что ей посоветовали. Позже ребятишки, играя, действительно нашли кольцо на осиновом колышке, но она перемешала кольца и умерла сама.

  Даже после того, как уничтожатся все следы бывшего на том или другом месте кладбища - сравняются с землей могильные насыпи, упадут и сгниют росшие на нем священные деревья, — оно продолжает оставаться страшным для живущих. В с. Шадым нам рассказывали, что с места старого языческого кладбища вылетает по ночам с дымом огненный змей. Человек, нечаянно попавший на это место, блуждает по нему целую ночь, не находя выхода; лошади возвращаются с него замученными. Особенно страшны места, где погребены убитые люди. Скотина, попавшая на такое место, околевает. Карой за вольное или невольное оскорбление могила является болезней (притка), а за ней иногда и смерть виновника: женщина чаще всего наказывается неплодием.

  Держа в своих руках благосостояние, жизнь и смерть своих родичей, предки, естественно, являются предметом благоговейного уважения и поклонения. К ним, как к богам, обращаются с молитвами. Даже в христианскую пору женщины, ложась спать и вставая, призывали на себя милость предков: «Теренезе, аленезе ванамыст». К предкам обращались они и тогда, когда отправляли своих мужей из дома в лес или на базар. Моления в честь предков следуют одно за другим при начале каждого более или менее важного предприятия.

  Общие поминовения усопших начинаются с ранней весны, со страстной недели. В среду в Инсарском уезде топили для поминаемых покойников баню. В бане ставили горшок с кашей, клали веники и приглашали усопших прийти попариться. В великий четверг устраивалось для выпарившихся покойников угощение, резали для них быка, свинью, на крови пекли блины; накрывали стол, ставили на него чашки и ложки; на стенах развешивали для женщин бисерные оплечья (цифк-сы), которые в остальное время хранились в особом месте, а для мужчин — кафтаны. Над головой зарезанного быка вечером особо приглашенным стариком совершалось поминальное моление. На пороге зажигались свечи, под порогом ставился горшок с кашей, яйцами, поставка с брагой, ветчина. Старик-жрец приглашал умерших в избу: «Приходите те, которых мы знаем и которых не знаем, у кого нет сродников, кому мы сделали зло; просим не одни мы, а все старики». У двери стоят, встречая их, члены семьи: один держит брагу, другой озондомпал. От озондомпала дают всем поминающим, начиная со стариков и кончая малолетними. Потом начинается пир; на долю усопших кидают за порог крошечки хлеба, а на стол кладут 2-3 лишних ложки и полный стакан пуре. Поевши в одном месте, обходят остальных родных. Тем временем ста-рик-жрец берет часть поросенка или гуся, горшок с ладаном, а выбранный им ребенок солоницу, оба обходят вокруг двора и молятся на месте, где выбрасывается сор. Угощение усопших продолжается до Пасхи. Во вторник на Пасху вся родня собирается в дом старшего. В Городищенском уезде угощение умерших родичей приурочивается к первому дню Пасхи. Вот как описывает пасхальные поминки в д. Кардафлей г. Евсевьев: «В Великую субботу в каждом доме пекут блины, на передней лавке приготовляют постель для покойников, - стелют войлок, кладут подушку, на подушку белый платок - утиральник. Накрывают стол; на стол ставят ведро браги, горшок каши, кучу блинов, пред иконами зажигают свечку, все семейные становятся в ряд, хозяин и хозяйка дома выступают немного вперед и начинают молиться — звать предков на праздник: «Прадеды и прабабушки, услышьте нас, стряхните с себя земную пыль, приходите к нам на праздник; на ваше имя мы блины пекли, брагу варили; соберите всех своих родных и приходите; может быть, между вами есть безродные, которых некому пригласить, вы и их возьмите с собой, чтобы и они не остались без праздника; у нас всего вдоволь - всем хватит; вот бочка пива (при этом берет стакан пива на руки и качает); вот горшок каши». Потом хозяйка дома указывает на постель: «Вот вам для отдыха место мы приготовили, после обеда отдыхайте тут». Затем все садятся за стол и начинают есть блины и пить пиво. В Великую же субботу приготовляется в очередном доме родни по мужской линии в складчину на все родство медовый квас. Квас этот называется «атян пуре» - квас предков. В Великую субботу кардафлейские мордва уже не работают, даже комнату не убирают, а сидят дома, наряженные по-праздничному.

  В первый день Пасхи каждый род, исключая молодушек, взятых в дом в этом году, собирается в своем очередном доме, где приготовлен медовый квас, молить медовый квас предков. Накрывают два стола - по правую сторону для прадедов, по левую - для прабабушек; около постели, приготовленной для предков, зажигается «атян штатол» — свеча предков — это огромных размеров восковая свеча на деревянном подсвечнике. Свеча эта зажигается раз в год — в первый день Пасхи. Сколько этой свечи сгорает в этот день, столько потом налепляют на нее нового воска. Свеча эта считается священною, а их в деревне столько, сколько старших родов; у каждого рода своя свеча, хранится она по очереди в каждом доме по одному году. У кого хранится эта свеча, к тому в первый день Пасхи весь род собирается поминать своих покойников, в том же доме приготовляется в Великую субботу и медовый квас предков. Во время молитвы земные поклоны делаются сначала прадедам, а потом все оборачиваются к столу прабабушек и им делается такой же поклон. Обедать садятся мужчины за стол, приготовленный для прадедов, а женщины — за стол для прабабушек. Погуляв немного в этом доме, все идут в следующий дом; хозяин дома берет помянутую свечу и с обнаженною головою идет впереди, а за ним идут все гости и воображаемые покойники. Свеча опять ставится у постели для покойников (такая постель в каждом доме приготовляется), а сами гости начинают пить пиво и вино, но без шума, воздерживаясь даже от лишнего разговора, боясь как бы чем не оскорбить своих предков.

  Когда таким образом обойдена будет вся родня, собираются опять в первый дом, где готовился медовый квас, и оттуда уж провожают покойников на кладбище, выносят с собой из каждого дома хлеб, соль, пиво, вино, яйца, по окороку свинины, ведро медового кваса. На кладбище все это съедают и выпивают. От окороков хозяин медового кваса отрезает по кусочку свинины для солянки к следующему дню. Затем возвращаются домой, а покойников просят остаться на кладбище и не приходить к ним в дом до тех пор, пока они сами не пригласят их опять. В с. Пичилейка того же уезда, как нам рассказывали, покойников провожают на второй день Пасхи по две старухи от каждого рода. Штатол на второй день Пасхи передается для хранения другому члену рода и хранится у него до следующей Пасхи в амбаре. Мы видели два таких штатола в д. Вечкино Наровчатского уезда. Они были обернуты полотенцами, уложены в узкий длинный кузов и подвешены к слеге амбара. О степени уважения мордвы к этим свечам можно судить по тому, что хозяин дома, где хранился этот кузов, не решался снять его, чтобы показать мне; снять его может только чистый человек. Тяжким грехом считается осквернить как-нибудь здание, в котором он хранится. У мокши Нижегородской губернии при пасхальных родовых поминках предметы, принадлежавшие последнему покойнику, носили с собой члены его семьи в знак того, что он ходит с ними по гостям⁵⁵. Любопытными подробностями отличались пасхальные поминки мордвы Симбирской губернии в XVIII в. Хозяин дома выходил на улицу с белым платком в руке и звал всех умерших родичей по именам, стараясь не пропустить ни одного. Постоявши некоторое время, он собирал концы платка в узел, нес собранные в него души в избу и выпускал на приготовленные постели. Платок переходил к особому выборному старику, которому каждый давал при этом немного денег. С полученными таким образом от нескольких родов платками старик ходил из дома в дом и клал их на приготовленные постели в знак того, что покойники посещают своих родных и знакомых. Обойдя всю деревню, старик, сопровождаемый поющей и пляшущей толпой, возвращался к дому, из которого вышел, и отдавал каждому гостю его платок за маленький выкуп. Хозяева возвращались по домам, разводили перед воротами костры, вытряхивали над ними из платков души, перепрыгивали сами через огонь и в заключение поливали на костер пуре⁵⁶. Угощение предков совершается затем В субботу на Фоминой неделе, когда все ХОДЯТ на МОГИЛЫ С брагой и съестными припасами и оставляют для покойников крошки; перед началом яровой пашни, когда ПОКОЙНИКОВ просят принять участие в трапезе, которая устраивается на поле, и уродить хлеб; в Казанскую (8 июля). На Духов день ходили на кладбище всей деревней в обеденную пору. Здесь пред белой березой совершалось поминальное моление. Ставши перед березой просили ее: «Кормилец — белая береза, вот мы даем тебе от мира жертву, не допусти никакой нечисти ни к нам, ни к нашим детям, ни к нашим полям». Закалывалась скотина, кровью которой обрызгивалась береза, а кожа развешивалась на дереве. Со всех присутствующих собирали кольца, кресты, сюльгамы, шурьки и все это или бросали в дупло березы, или нанизывали на проволоку и вешали на ветви. Кости после поминальной трапезы зарывались в землю в особой чашке. На кладбище для молений устраивалось нечто вроде горна. Тут нагревался котел ведер в 40 с похлебкой из жертвенного мяса. Похлебку эту, обрызнувши частью ее березу, ели все присутствующие. Под священной березой было устроено в виде стола земляное возвышение (мода-мар, мода-шары - земляной стол), за которым восседали старики и старухи. Возвышение это накрывалось скатертью или войлоком. Этот холм, кажется, насыпался всеми приходящими, так как каждый бросал под березу горсть земли, чтобы избавиться от лиха. Поевши, все шли к березе кланяться, целовали ее кору, стараясь не тронуть дерева руками. По окончании прощального обряда молившиеся расходились, оставляя на трое суток двух-трех стариков караулить, чтобы кто не похитил жертву или не оскорбил березу.

  Осенью, когда поспевал хлеб, на кладбище устраивалось новое моление (сиор-марты-озкс).

  В XVII в., кроме перечисленных нами празднеств в честь усопших, совершался через продолжительные промежутки времени (лет через 50 и больше) специальный молян, повидимому, для восстановления в надлежащем виде могильных насыпей — маров. Указание на этот молян мы имеем в не раз уже цитированном деле о молении в д. Чукалы. Выражения, в которых говорила об этом моляне призванная к допросу мордва: «засыпали землею мары», «осыпали мары», т. е. намогильные холмы, позволяют предполагать, что главная задача моляна в том и состояла, чтобы вновь поднять опавшие земельные насыпи. В честь усопших при этом резали коров и лошадей. Забота о сохранении могильных холмов представляется совершенно естественной ввиду тех бедствий, которые постигают, по мордовским верованиям, человека, нечаянно нарушившего неприкосновенность могилы.

  Периодически повторяющиеся праздники в честь предков устанавливают добрые отношения между родом и его отошедшими в иной мир представителями. Но эта гармония отношений довольно часто нарушается: не все с одинаковым почтением относятся к своим умершим, как не в каждой семье все члены воздают большаку подобающий почет. Случается так, что о предках со временем забывают, оставляя их голодать. Такое поведение не проходит безнаказанно для виновных. «Родители» предупреждают о своем неудовольствии, являясь во сне. «Эх, все едят, — говорит явившийся во сне предок, — а я стою в стороне, меня никто не кормит». Семья, которой приснился такой сон, спешит устроить для усопших внеочередное угощение — готовит блины, режет курицу, большую часть всего этого, конечно, съедает сама, но остатки относит на то место близ кладбища, где сваливается сор. Иногда предки и прямо карают за непочтение: у человека не родятся или хворают дети, прихварывает без видимой причины кто-нибудь из взрослых семейных. В том и другом случае догадываются, что это дело предков. О больном говорят, что ему попритчилось от мертвого (кулыст арас). Для примирения с усопшими приглашается опытная в этом деле ворожея. В глухую полночь больной и старуха отправляются на перекресток «прощаться»⁵⁷. Больной садится, нагнувшись к земле; ворожея трижды очерчивает его ножом, снимает с него и отбрасывает крест, пояс, оборы у лаптей, бросает на землю зерна, хмель, немного крупы, яйцо, иногда живую курицу, деньги (прощень-ян-ярмак) и молит за него предков и, может быть, нечаянно обиженную могильную землю (мода-мар). По местам вместо хождения на перекресток ходят на кладбище и молятся перед священной березой, положивши перед ней лепешки и какую-нибудь принадлежность одежды больного: «Матушка-белая береза, пошли лучшие дни, дай здоровье».

  Чтобы получить от пораженной бесплодием женщины детей, «родителям» обещают специальное жертвоприношение.

  Мор на скотину или на людей также приписывается гневу предков и для умилостивления их заранее назначается специальное общественное моление — опахивание или ограждение деревни. «Ограждение деревни совершается за несколько дней до Вознесения Господня. В назначенный день сельский староста на счет общества приготовляет разные кушанья, покупает вино, мед и разную закуску. Вечером приглашает к себе несколько старух, вдов и девиц. Когда на улице стихнет шум, все с приготовленными кушаньями отправляются на кладбище; девушки с распущенными косами и без поясов берут с собой соху и ведро с горячими углями; сельский староста берет с собою ружье. На кладбище, на могиле первого основателя деревни, расставляют все кушанья и начинают молиться, прося покойного - основателя деревни, — от имени всего общества сохранить деревню от всяких бед. С кладбища выходят на край деревни и сохой проводят черту вокруг нее; причем соху везут девушки попеременно, а держит ее вдова, впереди несут ведро с углями. У каждой околицы останавливаются, стреляют из ружья и зарывают в землю медную монету в дар богу — хранителю деревни. Огородив таким образом деревню «железным забором», опять все собираются на кладбище, доедают и допивают все оставшееся и расходятся по домам»⁵⁸.

  Предки, с культом которых мы сейчас познакомились, являются первыми и наиболее близкими к мордве сверхъестественными существами. Они вводят нас в обширный мир во всем подобных им богов.