Записки иностранцев о восстании СТЕПАНА РАЗИНА

Записки иностранцев
о восстании
СТЕПАНА РАЗИНА

     Данный сборник является первым выпуском ряда публикаций различного рода записок (мемуаров, писем, сочинений и т. п.) как иностранцев о России, так и русских людей, побывавших за границей. Такие материалы в большинстве своем служат ценным источником для изучения страны, которой они касаются. Но они не лишены значения и как источник для понимания уровня общественного сознания и культуры страны, представителем которой является автор. В этом смысле записки русских людей о загранице в период до конца XVIII в., которым и ограничиваются хронологические рамки публикации, представляют наибольшую ценность прежде всего для изучения истории России. В число публикаций имеется в виду включить записки нигде не опубликованные или опубликованные в редких и малодоступных изданиях, особенно зарубежных. Издание предназначается как для широкого круга читателей, так и для специалистов-историков. Сборник «Записки иностранцев о восстании Степана Разина» включает Записки наемного офицера в России голландца Людвига Фабрициуса о событиях восстания в Астрахани и Черном Яре, «Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным» неизвестного автора и Письмо английского купца Томаса Хебдона о привозе С. Разина в Москву и его казни.

     Расположенные в порядке последовательности событий, о которых они повествуют, публикуемые материалы, принадлежащие современникам и очевидцам многих обстоятельств восстания, дают в целом яркую картину его развития, мужественной борьбы повстанцев и жестокого подавления Крестьянской войны. Записки Л. Фабрициуса и письмо Т. Хебдона публикуются на русском языке впервые. Они дополняют уже известный нам запас сведений об астраханском периоде восстания и казни С. Разина новыми важными фактами и характеристиками.

     В Приложении к сборнику дается, также впервые на русском языке, «Краткая реляция» Л. Фабрициуса о проделанных им в 1679—1700 гг. трех поездках в Персию через Россию в качестве посланника Швеции, в которую Л. Фабрициус переехал из 3 России в 1678 г. По содержанию Реляция смыкается с Записками, обрывающимися на сведениях о первой и второй поездках автора в Персию. Многих из этих сведений нет в Реляции, но зато она в свою очередь содержит сведения, которых нет в Записках. Таким образом, Записки и Реляция дополняют друг друга. Каждый публикуемый памятник снабжен введением, за которым идет текст на языке подлинника и в переводе на русский язык и после него — комментарий. Введение дает сведения об авторе, характеризует памятник как исторический источник, определяет его место в ряду других источников о восстании С. Разина и, наконец, сообщает данные о характере публикации текста.

     Введение к Реляции, помещенной в Приложении, помимо перечисленных вопросов, содержит краткое описание персидского вопроса в русско-европейских отношениях XVII в., менее известного широкому кругу читателей, чем восстание С. Разина, но без знания которого остается неясным значение Реляции как источника. В комментариях дается сопоставление известий публикуемых источников с известиями других как иностранных, так и русских источников о восстании С. Разина, приводятся пояснения к тексту и по поводу некоторых упомянутых лиц и географических пунктов.

     Искаженные в подлинниках личные имена и географические наименования в переводах даются в правильном виде. Формы же их написания, употребленные в подлинниках, воспроизводятся в именном и географическом указателях. В именном же указателе сообщаются русские наименования должностей, встречающихся в памятниках (воевода, стрелецкий голова и т. п.), тогда как в переводах сохраняется номенклатура должностей, употребленная авторами. Л. Фабрициус очень последовательно в отношении городовых воевод употребляет термин guverneiir («правитель»), а в отношении воевод, руководивших военными операциями против разинцев, — general («генерал»). Все военачальники ниже воеводы именуются у него офицерами. Точно так же термины governor и officer являются наиболее распространенными в анонимном Сообщении. Выдерживая номенклатуру памятника, мы в большей мере сохраняем его специфику как произведения, написанного иностранцем для западноевропейского читателя, не умаляя вместе с тем значения его как источника по отечественной истории.

     Когда настоящий сборник находился в производстве, А. Л. Гольдберг осуществил сличение текстов голландского и немецкого изданий 1671 г. и английского издания 1672 г. Сообщения о восстании С. Разина, давшее ряд важных наблюдений и позволившее, хотя бы в предварительной форме, по-новому поставить вопрос о соотношении текстов этих изданий. Результаты сличения публикуются в Приложении. Введения и комментарии написаны А. Г. Маньковым.

О ЗАПИСКАХ Л. ФАБРИЦИУСА

   Автор первой специальной работы, посвященной иностранным, современным событию, источникам о восстании С. Разина В. И. Веретенников справедливо отметил, что «очень мало событий и событий значительных в истории России XVI и XVII вв. привлекли к себе такое внимание Европы, как это имело место в отношении восстания Разина».¹ В самом деле, в одном из иностранных сочинений о Разине, вышедшем первым изданием в Виттенберге в 1674 г.,^{1, 2} сообщалось, что восстание С. Разина повергло в ужас не только Московское государство, но и всю Европу.

   Справедливо замечание и другого исследователя записок иностранцев о Крестьянской войне 1667—1671 гг. Б.
Н. Тихомирова:

«Авторы этих сказаний, — пишет он, — люди бывалые, стоявшие по своему уровню развития значительно выше московских служилых людей, подметили в разинщине ряд черт, не замеченных русскими современниками. Сказания иностранцев дают многое для понимания классовой природы движения Разина и его международного значения».³

  Подтверждением правоты высказываний В. И. Веретенникова и Б. Н. Тихомирова служат помещенные в данном сборнике Записки Людвига Фабрициуса, затрагивающие события в Астрахани периода разинского восстания и его подавления, очевидцем которых был сам автор.

  Записки Л. Фабрициуса обнаружены в Стокгольмском государственном архиве профессором Оксфордского университета С. А. Коноваловым и опубликованы им в переводе на английский язык в отрывках, имеющих отношение к восстанию С. Разина, с пересказом в ряде случаев мест текста, не относящихся к рассматриваемой теме.   С. А. Коновалов предпослал публикации введение, в котором отметил место Записок Фабрициуса в ряду других сказаний иностранцев о восстании Разина и подчеркнул, что, несмотря на большое значение Записок как источника о восстании, они до сих пор неизвестны историкам. О них не знали и такие знатоки европейских сочинений о России, как Аделунг и Кордт (последний знал только дипломатические сообщения Фабрициуса 1688 -

---

¹. В. И. Веретенников. Об иностранных, современных событию, источниках для истории разинского восстания. Научные записки научно-исследовательской кафедры истории европейской культуры, т. II, 1927, стр. 171—
177. До В. И. Веретенникова А. Попов дал общий краткий обзор иностранных сочинений о восстании С. Разина во введении к своей книге «История возмущения Стеньки Разина» (М., 1857).
². См. ниже, стр. 86.
³. Б. Тихомиров. Источники по истории разинщины. Проблемы источниковедения, сб. 1, М.—Л., 1933, стр. 64.
⁴. Konovalov. Ludvig Fabritius’s Account of the Razin Rebellion. Oxford Slavonic Papers, v. VL 1956, стp. 72—94- 1700 гг.
⁵. (см. стр. 137—145 настоящего издания) и это несмотря на то, что в Швеции в 1762 г. было выпущено жизнеописание Л. Фабрициуса, составленное И. Кемпом в форме подробного переложения манускриптов Фабрициуса и некоторых других документов, связанных с его позднейшей дипломатической деятельностью.
⁶. В книге Кемпа нашли отражение и события восстания в Астрахани, описанные Фабрициусом. Эта книга и Записки служат источником биографических сведений о Фабрициусе.
⁷. Людвиг Фабрициус (1648—1729 гг.), голландец по происхождению, родился в Бразилии, где его отец, профессор медицины в Лейдене, был старшим хирургом Голландской компании. После его смерти мать Фабрициуса вышла замуж за Павла Рудольфа Беема, и в 1660 г. семья переехала в Голландию. В Амстердаме, в том же 1660 г., П. Р. Беем и Л. Фабрициус завербовались на военную службу в Россию, отчим в качестве полковника артиллерии, а пасынок — его адъютанта.
⁸. Они начали службу на фронте русско-польской войны, а с ее окончанием в 1667 г. были направлены в Астрахань в составе военных сил воеводы И. С. Прозоровского, посланного для подавления восстания Разина. В июне 1670 г. под Черным Яром, где войско воеводы С. И. Львова перешло на сторону Разина, Фабрициус попадает в руки повстанцев, приходит с ними в Астрахань, откуда осенью того же года бежит в Персию. В апреле-мае 1672 г. он возвращается из Персии в Астрахань, когда восстание было подавлено, а в мае 1673 г. в качестве посланца воеводы Я. Н. Одоевского попадает в Москву. Несколько лет продолжает служить в качестве офицера русской армии и, наконец, получив отставку в чине подполковника, в начале 1678 г. выезжает в Швецию.
   Именно эти события, полные драматизма, составляют основную часть автобиографических записок Л. Фабрициуса.
   С 1679 по 1700 г. Фабрициус в качестве шведского посланника трижды ездил в Персию через Россию. О первых двух посольствах частично рассказано в Записках, а обо всех трех — в Реляции. В 1693 г. Л. Фабрициус имел дипломатическую миссию в Голландию. Дипломатические поручения он выполнял и позднее. В 1704 г. некий швед Фабрициус (очевидно, Л. Фабрициус) был отправлен в Константинополь, чтобы «возбудить Порту к войне с Россиею».
⁹. В Швеции Фабрициусу было пожаловано дворянское звание и в 1696 г. присвоен чин полковника шведской службы. Умер Фабрициус в Стокгольме в 1729 г., 81 года от роду, будучи отцом 15 детей. Среди записок иностранцев о Крестьянской войне под предводительством С. Разина особую группу составляют записки тех авторов, на долю которых как иностранных офицеров, служивших в царской армии, выпало быть событий, связанных с пребыванием Разина в Астрахани в 1669
---------
5 Там же, стр. 73.
6 J. Kempe. Kongl. Swenska envoijen Ludwich Fabritii Lefwerne. Stockholm, 1762. Экземпляр книги Кемпа, оставшейся неизвестной историкам, имеется в ГПБ в Ленинграде (см.: А. Л. Гольдберг. Дореволюционные
издания по истории СССР в иностранном фонде Государственной Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина, вып. 1. Л., 1964, стр. 297).
7 Книга Кемпа содержит ряд неточностей в датах периода 1660—1673 гг. Вероятной причиной этого служит почти полное отсутствие дат в повествовании самого Л. Фабрициуса. Основные сведения из жизни Л. Фабрициуса см. также: Svenskt Biografiskt Lexikon, Bd. XIV, Stockholm, 1953, ss. 733— 737. Здесь также содержатся неточности в датах указанного периода.
8 См. стр. 46.
9 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. VIII. М., 1962, стр. 53. С. М. Соловьев не сообщает имени посланца. - 1670 гг. Здесь следует назвать членов экипажа корабля «Орел»^{10, 11} — его капитана Д. Бутлера, автора анонимного письма с того же корабля, написанного 24 сентября 1669 г. и, наконец, парусного мастера Я. Я. Стрейса.¹¹

   При всем том, что названные авторы были очевидцами событий, о которых они повествуют, их сочинения нельзя рассматривать иначе, как политические памфлеты, враждебные по отношению к восставшему народу и его предводителю.

   К такого же рода известиям об астраханском периоде восстания Разина в значительной части относятся Записки Людвига Фабрициуса. При всей тенденциозности и враждебности к восстанию и его вождю Записки Фабрициуса, с одной стороны, подтверждают многие события, известные нам в изложении других авторов, а с другой — содержат ряд новых ценных сведений о движении, исходящих от лица, которое было в какой-то мере даже участником этих событий или их очевидцем в значительно большей мере и более длительный срок, чем остальные иностранцы. В самом деле, анонимный автор краткого письма с корабля «Орел» повествует лишь о путешествии на корабле из Дединова в Астрахань в июле и августе 1669 г., о приходе Разина с его отрядом в Астрахань после возвращения из Персии в конце августа того же года. Ценнейшим сведением этого письма служит сообщение о возрасте Разина в это время: «Ему лет сорок».¹² Автор другого письма, датированного 6 марта 1671 г. и написанного в Персии, в Исфагане, Д. Бутлер, приводит значительно больший объем подробно датированных событий, начиная с полученных в Астрахани сведений о взятии Разиным Царицына весной 1670 г. и кончая мероприятиями последних дней подготовки Астрахани к обороне, подходом разинцев к ней и началом штурма города. В конце июня 1670 г., в момент штурма разницами Астрахани, Бутлер бежал из города, был перехвачен казаками в устье Волги, вновь доставлен в Астрахань. Здесь его выручил Л. Фабрициус. С его же помощью Бутлер в конце августа 1670 г. окончательно покинул Астрахань и бежал в Персию.¹³

   Я. Я. Стрейс, давший повествование о казаках и Разине на основе сведений, заимствованных у других авторов,¹⁴ собственно астраханские события, очевидцем которых он был, описывает за несколько более короткий промежуток времени, чем Бутлер, так как бежал из Астрахани с большой группой иностранных офицеров и матросов вскоре после получения сведений о переходе войска Львова на сторону Разина под Черным Яром.¹⁵ Но зато в отличие от Бутлера Стрейс как очевидец сообщает сведения о первом пребывании Разина в Астрахани в августе 1669 г.¹⁶ Л. Фабрициус на год ранее Стрейса и Бутлера прибыл в Астрахань,¹⁷ участвовал в походе войска С. И. Львова, посланного в Каспийское море навстречу Разину в августе 1669 г., был очевидцем первого пребывания Разина

---

¹⁰ Корабль «Орел» — первый русский корабль, построенный в 60-х годах XVII в. на Оке в селе Дединове приглашенными из Голландии мастерами. Весной 1669 г. под начальством капитана Давида Бутлера с командой из иностранных матросов и офицеров оснащенный пушками корабль был направлен Окою и Волгою в Астрахань для участия в подавлении движения Разина. Летом 1670 г. при вторичном подходе войска Разина к Астрахани команду корабля перевели в город для усиления его обороны, а корабль был сожжен подошедшими разницами.
¹¹ Я. Я. Стрейс. Три путешествия. [М.], 1935. Анонимное письмо с корабля «Орел» и письмо Бутлера приложены к книге Стрейса.
¹² Там же, стр. 352.
¹³ Там же, стр. 352—364.
¹⁴ Об этом см. стр. 85.
¹⁵ Я. Я. С т р е й с. Три путешествия, стр. 206—209.
¹⁶ Там же, стр. 200.
¹⁷ В июне 1668 г. вместе с войском И. С. Прозоровского. Бутлер и другие прибыли в Астрахань на корабле «Орел» в августе 1669 г. в Астрахани, участвовал в походе Львова против Разина вверх по Волге в конце мая — начале июня 1670 г., единственный из всех начальных людей этого войска, если не считать самого Львова, остался жив после перехода стрельцов и солдат на сторону Разина под Черным Яром. Вернувшись с повстанцами в Астрахань, Фабрициус пробыл там безотлучно дольше других указанных нами авторов, покинув город поздней осенью 1670 г. После многих приключений Фабрициус добрался до столицы Персии Исфагана и отсюда, единственный из своих злополучных коллег по перу, вернулся в Астрахань в апреле-мае 1672 г., как только поступили сообщения о взятии города царскими войсками. Все эти события более или менее подробно и с присущей Фабрициусу лаконичностью получили отражение в его Записках.

   Существенно, что все названные авторы имели встречи друг с другом, неоднократно находились в одних и тех же условиях, упоминают своих коллег, а мемуары писали в разное время и независимо один от другого. Читатель получает, таким образом, возможность сопоставить их показания и создать наиболее полную картину событий.¹⁸ С первых же страниц повествования определяется отношение автора к повстанцам. Он называет их «разбойниками», «канальями», подчеркивая «царство террора» Разина и его сподвижников, умалчивая при этом о жестокостях, которые обрушивали на головы народа воеводы и их подручные. Классовая направленность записок иностранного наемника-офицера, ненавидимого стрельцами и солдатами и, со своей стороны, презрительно и враждебно относившегося к ним, очевидна.

   Тем не менее Записки Фабрициуса имеют большую ценность. Там, где Фабрициус повествует о событиях, свидетелем и участником которых он был, читатель нередко почерпнет новые факты или новые, во всяком случае более обстоятельные оценки, которых нет в других источниках. Так, автор сообщает неизвестные нам подробности о поведении Разина при первой его встрече с воеводой С. Львовым в Каспийском море в момент вручения Разину «милостивой грамоты» царя (стр. 48). Разин выступает перед читателем незаурядного ума политиком и дипломатом, умевшим показать свое величие и в моменты больших затруднений. Автор подметил классовый смысл восстания Разина уже на начальном его этапе, засвидетельствовав обращения атамана к народу с обещанием свободы от «ярма и боярского рабства» в первый приход его в Астрахнь (стр. 48).

   Это свидетельство, бесспорно, подкрепит позицию тех историков, которые склонны рассматривать каспийский поход Разина как начало Крестьянской войны, как ее первый этап. Совершенно исключительную ценность приобретают Записки Фабрициуса сведениями о событиях в Черном Яре при встрече войск Львова и Разина в начале июня 1670 г. (стр. 49—52). Ничего подобного ни по степени подробности изложения, ни по характеру освещения событий нет ни в русских, ни в иностранных источниках. И в тех, и в других сообщаются лишь некоторые сведения с отсылкой на третьих лиц и главным образом засвидетельствован основной факт перехода войска Львова на сторону Разина. Но как это произошло и что за этим последовало, во всех очень важных подробностях мы узнаем только у Фабрициуса.

   От внимательного наблюдателя не ускользнул величайший пафос встречи царских солдат с повстанцами и революционный, антифеодальный смысл их братания: стремление народа объединить усилия в борьбе против ненавистных бояр и тяжелого феодального гнета. И если слуга царя, барин и враг народа сумел уловить и передать столь определенно настроение войска, полностью и моментально перешедшего на сторону повстанцев, легко себе представить, сколь велики были накал революционного духа народа, сознание им поставленных перед собой целей борьбы.

---

¹⁸ Такое сопоставление в ряде случаев предпринято нами в комментариях к Запискам Фабрициуса.   Картина народного суда в Черном Яре, гибель от карающей руки народа всех офицеров и начальных людей, за исключением воеводы Львова (по просьбе Разина) и самого Фабрициуса, лаконично и ярко описанная человеком, участь которого, казалось, тоже была предрешена, оставляет большое впечатление у читателя. Из других событий, связанных с Черным Яром, в Записках примечательно описание дележа повстанцами имущества, захваченного у казненных офицеров, и казацкого круга, на котором впервые было принято решение о взятии Астрахани с целью укрепления тыла для похода по городам Средней и Верхней Волги и в центр России.

  При взятии Астрахани повстанцами Фабрициус в отличие от своих иностранных коллег был среди осаждавших город. Его свидетельства во многом совпадают с тем, что нам известно от других авторов, не исключая сказания митрополичьего сына боярского П. Золотарева.¹⁹ Вместе с тем наш автор дополняет картину взятия Астрахани рядом новых штрихов, например указанием на осаду бастиона, в котором засели персидские купцы и члены посольства, и городского квартала, в котором оборонялись голландцы уже в момент боев на улицах города.

  Последовавшие затем расправы восставшего народа с воеводами, приказными людьми и иностранцами вызвали ряд озлобленных строк из-под пера Фабрициуса. В иностранных и русских источниках усиленно подчеркиваются зверства повстанцев, якобы особенно давшие знать о себе после взятия Астрахани. Дворянская и буржуазная историография охотно воспроизводила картины зверств, не жалея красок на изображение дикой народной стихии, способной только разрушать, а не созидать. В свете таких явно необъективных оценок особое значение приобретает свидетельство Л. Фабрициуса, отнюдь не друга народа, но довольно тонкого наблюдателя, о борьбе Разина за укрепление определенного правопорядка в рядах повстанцев. Разин по словам Фабрициуса, хотел среди казаков «установить добрый порядок. Проклятия, грубые ругательства. . . — все это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить» (стр. 53). Все эти сведения, бесспорно, ценны. Без элементарных основ правопорядка было бы невозможно существование новой государственности. А она была. В Астрахани взамен разрушенной самодержавно- воеводской системы управления, отстаивавшей интересы феодалов, была создана новая форма правления, ставшая оплотом интересов народа.

  Неприязнь и ненависть к восстанию ни в какой мере не стали меньше оттого, что Фабрициус после прибытия с повстанцами в Астрахань перестал быть пленником, ему было разрешено ходить по городу. Он изменил свой внешний облик: брил голову, отрастил бороду, носил казацкое платье, съязвив по этому поводу, что он мало походил на христианина. Но главное — он владел русским языком, что, видимо, наибольшим образом помогло Фабрициусу приспособиться к новым условиям жизни. Иностранец, знающий русский язык и артиллерию, мог представлять определенный интерес для Разина. Не исключено, что Фабрициус выполнял ряд его поручений, сознательно умалчивая об этом в своих Записках.²⁰ Оставшись в живых один из всех «немецких» офицеров войска Львова под Черным Яром, Фабрициус мог быть составителем письма на немецком языке, призывавшего командующего иностранными солдатами при обороне Астрахани капитана Д. Бутлера «не оказывать со своими людьми никакого сопротивления».²¹

---

¹⁹ А. Попов. Материалы для истории возмущения Стеньки Разика. М., 1857, стр. 241—261.
²⁰ См. стр. 78.
²¹ Бутлер пишет: «В воскресенье 22 июня (1670 г., — А. М.) близ города показались казаки, и вперед вышли для переговоров казак и русский поп. У посланного также было немецкое письмо ко мне, где мне советовали, если я хочу остаться в живых, не оказывать со своими людьми никакого сопротивления. Господин губернатор (И. Прозоровский, — А. М.) разорвал это письмо, прежде чем я его успел как следует прочесть...» (Я. Стрейс. Три путешествия, стр. 357).   Как бы то ни было, Фабрициус был известен Разину и мог обращаться к нему с просьбами. Одна из таких просьб состояла в спасении Д. Бутлера, задержанного при побеге стрельцами и возвращенного в город. Фабрициус подробно описывает этот эпизод, не преминув подчеркнуть всю опасность взятой на себя миссии. Но все обошлось самым благополучным образом. Тем самым наш автор против своей воли показал отсутствие бессмысленной жестокости. Озадаченный Фабрициус объясняет это тем, что господь внушил этому тирану, чтобы он обошелся со мной дружелюбно (стр. 57).

  Фабрициус пользовался, очевидно, определенным доверием среди руководителей восстания, о чем говорит тот факт, что под его поручительство Ф. Шелудяк отпустил в Персию лекаря Термунда и в качестве его слуги- — загримированного Бутлера для закупки лекарств, необходимых в Астрахани (стр. 59). Наконец, и его самого без всякого поручительства отпустили из города в Терки для закупки провизии, дав поручение завербовать людей с целью привоза съестных припасов. Этим поручением Фабрициус воспользовался, чтобы бежать из Астрахани.

  Страх за свою жизнь и ненависть к окружающим определяли весь образ мыслей, чувств и поведения Фабрициуса в период пребывания его в Астрахани, во многом мешая ему видеть происходящее вокруг. Именно поэтому, к великой досаде читателя, его Записки содержат относительно немного сведений о внутренней жизни Астрахани в период пребывания там Разина и месяца четыре спустя. Все факты связаны главным образом с личными переживаниями и образом жизни автора и других иностранцев — Бутлера и Термунда — и обстоятельствами побега их из Астрахани.

  Но и это представляет огромную ценность, так как дает возможность косвенным путем уловить ряд существенных черт в жизни повстанческой Астрахани. Есть в этой части повествования Фабрициуса и ряд прямых важных свидетельств, от крупных, о которых мы уже говорили, до более мелких, но тоже представляющих большой интерес. Чего, например, стоит двукратное упоминание о пропуске для выхода из города в виде веревочки с двумя пуговицами (на двух человек) и печатью атамана! Ведь такое мы узнаем только от Фабрициуса!

  Единственным иностранным источником, исходящим от очевидца событий, для истории астраханского движения с апреля-мая 1672 г. по начало мая 1673 г., когда после ликвидации восстания в Астрахани короткое время воеводой в городе был И. Б. Милославский, а затем присланный из Москвы Я. Н. Одоевский, служат Записки Фабрициуса. Ценной стороной Записок является показ и осуждение режима насилия и террора, установленного Одоевским в Астрахани. Хотя наш автор наиболее краток в изложении этих событий, он, однако, поднимается до несвойственной ему литературной манеры, рисуя в лице Одоевского некоего вампира: «Он настолько привык к людским мукам, что по утрам ничего нет мог вкушать, не побывав до этого на пытках. Там он приказывал . . ., бить кнутом, поджаривать, вздымать на дыбу. Зато потом он мог есть и пить за троих» (стр. 69). Разумеется, Фабрициус далек от понимания Одоевского как наиболее рьяного слуги царя и столпа феодально-самодержавного строя.

  Когда и при каких обстоятельствах написал Фабрициус свои Записки? Время написания определяется сличением конца Записок с Реляцией о трех его путешествиях в Персию (стр. 145). Записки обрываются на сведениях о первой и второй поездках Фабрициуса из Швеции в Персию через Россию в качестве шведского посланника. Правда, здесь допущена в изложении непонятная чересполосица. Сперва идет краткое упоминание о первой поездке (стр. 71), затем более обстоятельный рассказ о второй, и, наконец, автор
    возвращается к первой поездке, сообщая ряд подробностей о переговорах в Москве и о встрече его посольства на персидской земле.

  «Краткая реляция о проделанных мною трех путешествиях» включает описание и третьей поездки в Персию. Так как вторая поездка завершилась в 1688 г., а третья началась в 1697 г., этим определяется в самых общих чертах время написания Записок. С. А. Коновалов уточняет это время: 1688—1693 гг., до дипломатической миссии Фабрициуса в Голландию.²²

  Труднее ответить на вопрос, в силу чего Фабрициус взялся за перо, чтобы написать мемуары. Его литературное наследие невелико. Кроме публикуемых Записок и Реляции, имеются еще письма. Если, кроме того, обратить внимание на манеру изложения — несколько сумбурную, не всегда последовательную, но простую и близкую к разговорному языку, то, пожалуй, можно утверждать, что Фабрициус не имел склонности к литературному труду. Его сферой была военная и дипломатическая деятельность. Но, может быть, все же память о полных драматизма, постоянной угрозы жизни и ужаса смерти днях, пережитых среди повстанцев и на Каспийском побережье, породила в нем желание оставить их описание для потомства, и в первую очередь для своих многочисленных детей? Но нельзя забывать, что конец 80-х и начало 90-х годов XVII в., когда Фабрициус создал свои Записки, были временем наивысшего подъема его политической карьеры как дипломата. Одно поручение следовало за другим. В это время ему предстояло получить дворянское достоинство и чин полковника шведской службы. Еще в начале своей карьеры, по возвращении из России, он наткнулся на сопротивление некоторых недоброжелателей, о которых говорит в своих Записках. Кто знает, возможно, и позднее влиятельные недоброжелатели, близкие к королевскому двору, неоднократно поднимали вопрос о том, как могло случиться, что Фабрициус, единственный из всех иностранных офицеров, уцелел под Черным Яром и был одним из немногих офицеров, уцелевших в Астрахани.

  К тому же книга Я. Стрейса, имеющая в качестве приложения письма Д. Бутлера и анонима с корабля «Орел», вышла в Амстердаме двумя изданиями в одном и том же 1676 г. В 1678 и 1679 гг. выходят два ее немецких перевода, а в 1681, 1682 и 1684 гг. — французские переводы. Успех книги Стрейса и перевод ее на ряд языков объясняют появление нового ее издания в Амстердаме в 1686 г.²³ При таких обстоятельствах Фабрициус не мог не знать книги Стрейса. И Бутлер, и Стрейс упоминают о Фабрициусе, но очень кратко и в форме, не всегда ясной, когда речь идет о важных обстоятельствах. Это не могло не возбудить недоуменных вопросов, ответ на которые был настоятельно необходим. Фабрициус мог рассказать, особенно о событиях под Черным Яром, такое, чего не знали Бутлер и Стрейс.

  На эти размышления наталкивает и характер самого произведения. Жанр автобиографических записок, неоднократно и усиленно подчеркивающих ненависть автора к повстанцам и страх за свою жизнь как побудительные мотивы тех или иных действий автора, легко объясняют тот факт, что Записки Фабрициуса замыкаются в относительно узком кругу событий, имеющих отношение к переживаниям и поступкам автора, из которых выделены главным образом те, которые могут представить его в глазах соотечественников и потомков в наиболее выгодном свете (спасение Бутлера и Термунда, выкуп Стрейса в Персии и пр.). Так это или не так, может показать, очевидно, дальнейшее изучение материалов в шведском архиве. Писал Фабрициус по воспоминаниям. Об этом говорят некоторая неравномерность изложения, нарушение местами последовательности событий и, главное, почти полное отсутствие дат. Но там, где события оставили наиболее глубокий след в памяти и требовали наибольшей полноты изложения, как

---

²² S. Konovalov. Ludvig Fabritius’s Account. . ., p. 74.
²³ Я. С. Tpeйс. Три путешествия, Предисловие, стр. 24—26. например под Черным Яром, автор называет числа событий, хотя допускает неточность в указании месяца.²⁴ Для Записок характерна скупая манера изложения. В отличие от Стрейса и некоторых других авторов у Фабрициуса не заметно литературных влияний и каких-либо заимствований. В его повествовании нет ничего сверх того, что видел или слышал сам автор. А заимствовать было где. В 1671 —1672 гг. вышли немецкое, голландское, английское и французское издания Сообщения о восстании Разина неизвестного автора (см. стр. 84). В 1674 г. в Виттенберге на латинском языке вышло сочинение И. Марция, содержащее суждения о Разине.²⁵ Затем появились многие издания книги Стрейса, о которых мы говорили выше (стр. 11). Наконец, в 1677 г. в Амстердаме вышла книга Б. Койэтта «Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу», в которой страницы, посвященные Разину, не что иное, как почти дословное переложение того же анонимного Сообщения.²⁶

  Л. Фабрициус выступает перед нами как автор самостоятельного сочинения, мемуаров в их подлинном смысле. В этом плане его Записки близки только сочинению (письму) Д. Бутлера, но значительно шире его хронологически и по охвату событий. Это обстоятельство делает Записки Фабрициуса оригинальным и ценным источником астраханского периода восстания Разина. Бесспорно, непревзойденным источником являются Записки для событий в Черном Яре. Мимо Записок Фабрициуса не сможет пройти ни один исследователь Крестьянской войны под предводительством С. Разина.

  Записки Л. Фабрициуса публикуются впервые в полном объеме на языке подлинника — немецком — ив переводе на русский язык. Оригинал Записок находится в Шведском государственном архиве в Стокгольме.²⁷ Рукопись на 30 ненумерованных листах двусторонней записи выполнена латинским шрифтом и находится в составесобрания биографий различных лиц (Коллекция Віо-giaphica, F 1). По мнению сотрудников архива Швеции (письма от 26 февраля 1965 г. и 28 июля 1966 г.), рукопись является автографом Фабрициуса. В качестве доказательства указывается на идентичность почерка рукописи и писем Фабрициуса, хранящихся в том же архиве в фонде Diplomatica: Persica. Однако не исключено, что рукопись написана каким-либо секретарем, о чем говорит ее характерный секретарский почерк. Рукопись была подвергнута правке, в результате которой в ряде мест имеются перечеркивания, внесены вставки, приписки на полях и небольшая правка отдельных слов.²⁸ Доказательством того, что перед нами не автограф, а копия Записок, служит приписка на шведском языке, находящаяся на одном из последних листов рукописи: «Документы, относящиеся к жизнеописанию моего покойного вышеупомянутого отца от его рождения до прибытия в Швецию».²⁹ Эта приписка принадлежит, несомненно, сыну Л. Фабрициуса, по поручению которого И. Кемп подготовил жизнеописание Л. Фабрициуса, изданное в Стокгольме в 1762 г.³⁰ После смерти Л. Фабрициуса (1729 г.), очевидно, было приведено в порядок и переписано все его литературное наследие, чем и следует объяснить тождество почерка Записок и писем. Понятной становится и описка,

---

²⁴ См. стр. 49 и 77.
²⁵ См. ниже, стр. 86.
²⁶ Б. К о й э т т. Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу.
СПб., 1900.
²⁷ По запросу Ленинградского отделения Института истории АН СССР дирекция Архива любезно выслала
микрофильм рукописи, с которого и воспроизводится ее текст.
²⁸ Все случаи правки (кроме исправлений букв в отдельных словах) указаны в сносках.
²⁹ Documenta angaende min sahl.a pp.a Fadern lefwernes lopp ifran des Fo-delse till tes ankomst till
Swerige.
³⁰ См. стр. 6.  
допущенная писцом: написано Карл XII и исправлено на Карл XI.³¹ Л. Фабри* циус, написавший Записки до 1697 г., а возможно и до 1693 г.,³² такой описки допустить не мог (Карл XI умер в апреле 1697 г.). Рукопись не озаглавлена. Заглавие дано составителем сборника. В соответствии с существующей практикой публикации немецких рукопй* сей³³ в Записках все существительные и собственные имена даны с прописной буквы, слова, написанные раздельно (kouff leuten, ge vanden, preis geben и T. n.), даны слито. Расставлены знаки препинания. Раскрыты сокращенные написания титулов. Выделены абзацы. Все остальные особенности рукописи оставлены неизмененными. Текст подготовила к печати Г. И. Федорова.

---

³¹ См. стр. 43.
³² См. стр. 11.
³³ Grundsatze fur die aussere Textgestaltung bei der Herausgabe von Quellen zur neueren Geschichte.
Munchen, 1931.

L. FABRITIUS. ЗАПИСКИ*

   Лета 1660 я, Людвиг Фабрициус, и мой отчим Пауль Рудольф Беем были приняты в Амстердаме на царскую службу фактором царя Хиндриком Свелленгревелем; отчим в полковники артиллерии, а я в адъютанты.1

   По прибытии в Москву мы были сразу же посланы в поход, поскольку его царское величество вел войну с поляками и татарами. На Украине мы отогнали с большим успехом литовского генерала Паца от нескольких городов, как-то: Брянска, Почепа, Карачева, Стародуба — к Шклову и Могилеву, ибо поляки не могли противостоять нашей огромной силе. Военачальником русских был князь Яков Куденетович Черкасский, справедливый и благочестивый господин. В течение трех лет здесь не раз происходили жестокие бои, приводившие то к победе, то к поражению.

   После того как наступил мир, около года царило спокойствие, а затем в понизовье у Астрахани объявился донской казак по имени Стенька Разин, а с ним человек 800 всякого без разбору набранного лихого люда. Они чинили на Волге великий разбой, поначалу отбирали добро лишь у частных лиц, но под конец не щадили и царского достояния; грабили и убивали все и вся, что им попадалось под руку. Таким образом эти канальи за два года сильно окрепли, стали захватывать крепости, убивать всех и грабить все, что им попадалось под руку, не щадя никого и ничего. Тиранствовали они ужасно: вешали людей за ноги или прокалывали человеку ребра и затем подвешивали его на железные крюки.3 [47]

   Когда дело дошло до такого буйства, царь послал в Астрахань на усмирение бунтовщиков 4000 стрельцов и иных воинских людей под начальством князя Ивана Семеновича Прозоровского, снабдив их превосходной артиллерией.4 Не оказав сопротивления, разбойники ретировались к морю и дальше вверх по реке Яику, хитростью заняли крепость, повесили правителя города за ноги, зверски расправились с офицерами, а простых воинов перебили на месте. При этом Стенька набрал пороху, свинца, много пушек, всевозможного оружия и съестных припасов.

   Тут подошла зима, так что мы не смогли продвинуться дальше Саратова и нам пришлось здесь перезимовать. Тем временем из Астрахани было послано 4000 человек, чтобы блокировать Стеньку на Яике до весны. Однако из-за того, что генерал Федор Безобразов был плохим начальником, из 4000 человек обратно вернулось около 400.

   С наступлением весны за дело принялись с большей настойчивостью, стремясь выбить бунтовщиков из крепости. При Стеньке, однако, был отряд донских казаков, которые знали все пути и дороги и уже не раз на своих малых судах чинили большой разбой на Mare Caspium. {Каспийское море} Они разбили наш сторожевой отряд и ушли под парусами в море.5

   Но сначала Стенька весьма необычным способом принес в жертву красивую и знатную татарскую деву. Год назад он полонил ее и до сего дня делил с ней ложе. И вот перед своим отступлением он поднялся рано утром, нарядил бедняжку в ее лучшие платья и сказал, что прошлой ночью ему было грозное явление водяного бога Ивана Гориновича, которому подвластна река Яик; тот укорял его за то, что он, Стенька, уже три года так удачлив, столько захватил добра и денег с помощью водяного бога Ивана Гориновича, а обещаний своих не сдержал. Ведь когда он впервые пришел на своих челнах на реку Яик, он пообещал богу Гориновичу: «Буду я с твоей помощью удачлив — то и ты можешь ждать от меня лучшего из того, что я добуду». Тут он схватил несчастную женщину и бросил ее в полном наряде в реку с такими словами: «Прими это, покровитель мой Горинович, у меня нет ничего лучшего, что я мог бы принести тебе в дар или жертву, чем эта красавица». Был у вора (Schelm) сын от этой женщины, его он отослал в Астрахань к митрополиту с просьбой воспитать мальчика в христианской вере и послал при этом 1000 рублей.6

   Астрахань-то этот разбойник оставил теперь в покое, зато персам, живущим по берегу моря, от его разбоя приходилось тяжко, ибо они подвергались нападениям, их грабили и убивали, уводили и продавали на чужбину. Часть провинции Решт была начисто разорена. Наконец, персидский государь послал большое [48] войско, чтобы изгнать этих головорезов. Тут вор перепугался, челны у него были старые, требовали починки, чего в Персии сделать нельзя было, он и подался опять на астраханскую сторону, надеясь найти путь через степи на Дон.7

   Когда в Астрахани стало неспокойно, навстречу Стеньке был послан товарищ воеводы князь Семен Иванович Львов (Unter-woywod) с 3000 солдат и стрельцов. Тут-то и можно было перестрелять всех воров, да в Астрахани вытащили на свет царскую грамоту, писанную еще три года назад, в которой Стеньке были обещаны царская милость и прощение в случае, если он со своим воровским скопищем утихомирится и вернется на Дон. Над такой милостью он уже не раз потешался и насмехался, однако теперь он был в безвыходном положении и потому охотно принял эту милость. Он взял царскую грамоту, поцеловал ее и положил за пазуху. Затем обе стороны палили из пушек. Русского дворянина, который привез Стеньке грамоту, он щедро одарил прекрасными золотыми вещами, шубами на собольем меху и разными дорогими персидскими тканями. Что получил генерал, неизвестно, но точно известно, что была привезена куча ценных вещей, в особенности жемчугов, прекрасных конских сбруй, усыпанных жемчугом и бирюзой, а также куча серебра и золота. Дешево достали, дешево и отдали. Затем генерал принял Стеньку в названные сыновья и по русскому обычаю подарил ему образ Девы Марии в прекрасном золотом окладе. В надлежащем месте, однако, к этому отнеслись весьма неодобрительно.

   Затем Стенька вместе с нами прибыл в Астрахань, где ему и его воровским людям была дана воля открыто торговать захваченными в Гиляне вещами и людьми, так что персидские купцы выкупили тут всех людей. Одного знатного дворянина вор велел повесить за ребра. Эта торговля людьми продолжалась около шести недель, в течение которых господа правители города неоднократно звали Стеньку к. себе в гости.. что не проходило без богатых подарков.8

   В это время у Стеньки была прекрасная возможность ознакомиться с состоянием Астрахани и разведать, что думает простонародье. Он сулил вскоре освободить всех от ярма и рабства боярского, к чему простолюдины охотно прислушивались, заверяя его, что все они не пожалеют сил, чтобы прийти к нему на помощь, только бы он начал.9

   После этого он со своей братией пошел на веслах вверх по реке до Царицына. Оттуда он дошел за один день до Паншина, городка на Дону. Здесь он сразу же начал тайком привлекать к себе простых людей, одаривая их деньгами и обещая им большие богатства, если они будут с ним заодно и помогут ему истребить изменников-бояр.10
   
   Так продолжалось всю зиму, пока он не собрал к весне около 4 или 5 тысяч человек. С ними он подошел к городу Царицыну [49] и сразу же потребовал, чтобы ему открыли ворота города. Подлые канальи сразу же согласились. Правитель города спасся было, укрывшись в башне, но вскоре вынужден был сдаться, так как он был один и покинут всеми. Стенька тут же велел повесить несчастного правителя и прикончить всех царских начальных и торговых людей, кого только удалось найти, а все их имущество отдать на разграбление этим канальям.11

   Затем Стенька стал снова снаряжаться. По всему понизовью и в городах земледелием не занимаются, а получают все потребное зерно из Нижнего Новгорода и Казани, причем все везется оттуда вниз по Волге на больших баржах, которые называются насадами (nasadi), и, таким образом, все, что везут в Астрахань, идет мимо Царицына. Это прекрасно учел Стенька Разин. Он занял все течение Волги, так что ничто не смогло попасть в Астрахань. Тут он захватил несколько сот купцов и их товары, дорогие и превосходные по качеству, как-то: всевозможные тончайшие льняные ткани, сукна, канаты, соболя, юфть, дукаты, рейхсталеры, много тысяч рублей русскими деньгами и всякие иные товары, поскольку эти люди вели большую торговлю с персами, бухарцами, узбеками и татарами.12

   Тем временем из Москвы-было послано четыре приказа (Prekasen), т. е. полка стрельцов, чтобы усмирить этих разбойников; но они приплыли на больших стругах (Strusen), к воде были непривычны, и их разбили наголову. При этом Стенька Разин получил большое количество амуниции, артиллерийских орудий и всего, в чем у него была нужда.13

   Одновременно с тем, как упомянутые выше стрельцы были отправлены из Москвы, из Астрахани выступило около 5000 человек по реке и по суше, чтобы таким образом зажать Стеньку Разина в тиски. Но, расправившись с предыдущими, он оказался в выгодном положении, и так как его хорошо осведомляли о нас, он вышел из Царицына и на полпути встретился с нами у Черного Яра, появившись перед нами прежде, чем мы могли ожидать этого или получить какие-либо сведения о нем. Мы уже несколько дней стояли в Черном Яре и высылали по реке и по берегу разъезды, но не смогли получить достоверных сведений.14 10 июля собирался военный совет, на котором было решено выступить и искать встречи со Стенькой. 11 июля в 8 часов утра примчался наш дозор и поднял тревогу, так как казаки преследовали их по пятам.

   Мы вышли из стругов и построились в ordre de bataille. (боевой порядок) Господин генерал князь Семен Иванович Львов обошел строй, призывая всех и каждого помнить о своем долге, хранить верность присяге, данной его царскому величеству, и сражаться с бессовестными бунтовщиками, как подобает честным воинам. В ответ все [50] как один закричали, что, разумеется, они все готовы отдать свою жизнь за его царское величество и будут биться до последней капли крови.

   Тем временем Стенька вышел в поле, построил широко развернутый фронт и дал в руки каждому, у кого не было огнестрельного оружия, длинную палку, обожженную немного с одного конца, а к ней был прибит лоскут или небольшой флажок, все это издали в открытом поле имело необычайно парадный вид. Простые воины и вообразили, что там, где много флажков и штандартов, должно быть и много людей. Они стакнулись и, решив, что им представляется возможность, по которой они так давно вздыхали, тотчас перешли к врагу с развернутыми знаменами и барабанным боем. Там они стали целоваться и обниматься и договорились стоять друг за друга душой и телом, чтобы, истребив изменников-бояр и сбросив с себя ярмо рабства, стать вольными людьми.15

   Тут генерал глядел на офицеров, офицеры на генерала, и никто в растерянности не знал, что нужно предпринять. Один говорил одно, другой — другое, наконец, порешили, что следует сесть с генералом в его струг и таким образом ретироваться в Астрахань. Но воровские стрельцы, в Черном Яре, стоявшие на валу и башнях, повернули пушки и открыли огонь по нам. Часть их выскочила из крепости и перерезала нам дорогу к стругам, так что некуда было податься. Между тем наши собаки, те, что присоединились к казакам, налетели на нас с тыла. Нас было всего человек 80 офицеров, дворян и писарей. И тут бы быть резне, да Стенька Разин сейчас же отдал приказ не убивать больше ни одного офицера, ибо среди них, верно, есть все же и хорошие люди, таких следует пощадить. Напротив, тот, кто плохо обращался со своими солдатами, понесет заслуженную кару, по приговору атамана и созванного им круга (Kuruch).

   Круг — это когда казаки по приказу атамана собираются и становятся в круг, а посреди круга втыкается головное знамя, около которого становится атаман со своими старшими офицерами, которым он сообщает свой замысел с тем, чтобы те довели его до сведения рядовых сотоварищей и выслушали их мнение об этом. Если рядовым сотоварищам по душе атамановы предложения, то все в один голос выкрикивают: «Любо, любо (lubbo)!».

   Итак, был созван круг, и Стенька через своих есаулов спросил, как обращались со своими солдатами генерал и офицеры, на что бессовестные кровавые собаки, как стрельцы, так и солдаты, в один голос закричали, что среди офицеров нет ни одного, кто заслуживал бы пощады, что они единодушно просят, чтобы отец их, Степан Тимофеевич Разин, повелел всех начальников порубить саблями. На что и было дано согласие, одному только генералу Семену Ивановичу Львову Стенька самолично даровал в тот раз жизнь. [50]

   И вот затем господ офицеров по их рангу одного за другим выволакивали из башни, куда они с туго связанными за спиной руками и ногами были брошены день назад, разрезали на них веревки и выводили их за ворота, где стояли все кровавые псы, И каждый из них рвался нанести первый удар своему бывшему военачальнику, один саблей, другой пикой, одни боевым молотом, другие бердышем. Как только офицера сталкивали в круг, кровавые собаки умертвляли его, нанося ему бесчисленные раны. Некоторых даже порубили на куски и тут же сбросили в Волгу. Мой отчим Пауль Рудольф Беем, подполковник Вундрум и многие другие высшие и низшие офицеры были зарублены на моих глазах.16

   Мой смертный час еще не настал, в чем я мог убедиться по чудесному спасению, ниспосланному мне богом. Ибо в то время как я стоял вместе с другими в кругу и, полуживой от страха, уже ожидал смертоносного удара, ко мне подошел мой слуга (Ordonans), молодой солдат, взял меня за связанные руки, и дал понять, чтобы я вслед за ним шел под гору. А я, будучи уже полумертвым, не сдвинулся с места и не понял, что мне надо делать. Тогда он вернулся, взял меня за руки и повел так, связанного, сквозь скопище кровавых собак под гору в струг. Там он тотчас освободил мне руки, разрезав веревки, и сказал, чтобы я успокоился, он де за меня заступится и сделает все, от него зависящее, чтобы сохранить мне жизнь. Ножниц под рукой не оказалось, чтобы остричь мне длинные волосы, которых эти собаки не терпят, тогда он взял небольшой хлебный нож и срезал мне волосы, что было ужасно щекотно. При этом он утешал и приободрял меня. Платье мое, сшитое из тафты по местному покрою, чтобы не видно было сразу, что я иноземец, он снял и дал мне платье из грубой мешковины. Отныне оно было всем моим обмундированием — верхним платьем, рубахой, накидкой и подстилкой. Затем мой ангел-хранитель наказал мне не выходить из струга. С этим он ушел от меня. К вечеру он вернулся и принес краюху хлеба, который показался мне необычайно вкусным, так как я два дня ничего не ел.17

   На следующий день все наши вещи были разграблены и снесены к головному знамени, или бунчуку (Buntsuch), и тут наши кровавые собаки получили вместе с казаками свою долю из наших вещей. После этого убийцы, так долго упивавшиеся человеческой кровью и до сих пор не пресытившиеся ею, захотели еще и водки, и пива, объявили царские погреба своей собственностью и вылакали все начисто. Когда же ничего больше не осталось, воры стали совещаться, как им повести дело дальше: углубиться ли в страну вверх или сначала обезопасить себя от Астрахани. Последнее посчитали более благоразумным и выгодным, поскольку, захватив Астрахань, они обеспечили бы себе тыл и, таким образом, смогли бы беспрепятственно подниматься вверх по Волге до самой Казани. В Казани де все жители с ними заодно [51] и при их приближении уж расправятся с правителем города и со всеми офицерами.18

   Затем они выступили. Наш генерал князь Семен Иванович Львов был оставлен в живых, ибо он, как было сказано выше, подарил Стеньке год назад образ Девы Марии. Подобные подарки очень ценятся у русских. Тот, кто делает такой подарок, считается отцом, принявший подарок — сыном. Однако, если бы бедный князь остался в живых, власти не слишком одобрили бы все это. Но поскольку он был убит, тоже во время резни, еще до взятия Астрахани царскими войсками, то и воздано ему за добропорядочное поведение не было.

   Перед самым выступлением на Астрахань неожиданно прибыл польский дворянин Вонзовский, который год назад был взят казаками в плен, и со временем так прельстился разгульной жизнью, что поступил на службу к этим разбойникам. И вот я попросил его по старому знакомству взять меня под защиту, ибо я не смел показываться на глаза нашим бывшим солдатам. Мой слуга действовал в одиночку, и ему хватало хлопот просьбами и мольбами добиваться того, чтобы меня не убили на струге. Этот поляк пошел сразу к Стеньке и заявил, что один молодой офицер остался еще в живых после последней резни и что я его сводный брат, поэтому он просит, чтобы меня отдали ему под начало, а он командовал сотней этих висельников. Стенька в знак милости тотчас дал ему свою печать, оттиснутую на воске. После этого я мог свободно выходить из струга. Все же я не осмеливался далеко отходить от моего ангела-хранителя.

   Выступление на Астрахань началось. По ночам меня связывали по рукам и ногам, что было неслыханной пыткой и мукой. Через несколько дней все скопище появилось под Астраханью. Стенька сразу послал трубача и одного слугу генерала Львова потребовать сдачи города. Правитель города велел отрубить головы обоим. Это вызвало большое ожесточение среди астраханских каналий, они сразу начали роптать и открыто говорить, что власти бояр скоро наступит конец и тогда уж они сумеют отомстить за невинно пролитую кровь.19

   Тем временем Стенька приблизился к городским садам. Отсюда изменившие нам стрельцы и солдаты стали кричать, что если даже их братья, отцы или дети вздумают обороняться, они не пощадят своих собственных родителей, жен и детей, а всех порубят в куски; пусть они откроют ворота и выйдут навстречу своему отцу-избавителю Стеньке и с радостью его примут, бояр же и всех больших и малых начальных людей схватят и порубят в куски. Тогда их отец и спаситель Стенька примет их как друзей и братьев.

   Между тем персы из посольства, находившегося в городе и направлявшегося в Москву, сделали вылазку на конях, порубили головы нескольким из наших собак и привезли их в город. [52]

   Пока заготовляли множество осадных лестниц, каждый день приходили перебежчики и заверяли Стеньку, что как только он подойдет под стены крепости, они с радостью примут лестницы; но ему следует остерегаться голландцев-корабельщиков, ибо им поручена охрана одних ворот, и они должны пушкой защищать две куртины, а они с орудием обращаться умеют.

   Затем был отдан приказ: быть всю ночь наготове. Около четырех часов они пошли на приступ. Лестницы были подставлены к стенам и с радостью приняты осажденными. Прежде всего был взят Кремль. Воеводу, т.. е. правителя города, князя Ивана Семеновича Прозоровского сбросили с высокой башни, которая возвышалась посреди Кремля. Его брата, помощника правителя города, и всех начальных людей, кого только смогли поймать, повесили, порубили в куски и сбросили в воду.

   Персы, как посольские, так и торговые люди, укрылись в одной из башен и храбро защищались, перестреляли несколько сот казаков, а когда им не хватило пуль, они стали стрелять монетами, так что впоследствии лекари вырезали из воров много монет.

   Между тем казаки пустили на штурм того участка, где был пост голландских корабельщиков, простой работный люд, или, как они их называют, ярыжек (Jariski). Этих каналий здесь было расстреляно, наверное, более тысячи, и если бы все осажденные так же хорошо держались, казаки никогда не стали бы хозяевами Астрахани. Но здесь была измена, куда ни глянь. В конце концов бедным голландцам пришлось из-за отсутствия пороха допустить, чтобы над ними взяли верх, и при этом все и вся было порублено в куски. Под конец из-за недостатка пороха и свинца пришлось сдаться и персам. Стенька даровал им жизнь.

   Когда они стали хозяевами города, они все разорили и разграбили, а затем свалили в кучу, чтобы позже разделить между всеми. В этом побоище многие хорошие люди разного звания, как иностранцы, так и русские, были безжалостно убиты, замучены до смерти, повешены кто за ноги, кто за ребра. Два сына боярина Прозоровского были повешены за ноги, и после того, как они провисели целые сутки, казацкий офицер Лазарь сжалился над ними и срезал их обоих с виселицы. Младший был еще в полном сознании, только ноги у него совсем омертвели. Его отнесли к матери, а старшего, полумертвого, тоже сбросили с высокой башни, и бедному юноше пришлось повторить путь отца.20

   Как бы неслыханно этот разбойник ни тиранствовал, все же среди своих казаков он хотел установить полный порядок. Проклятия, грубые ругательства, бранные слова, а у русских есть такие неслыханные и у других народов не употребительные слова, что их без ужаса и передать нельзя, — все это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить. Ибо если кто-либо [53] уворовывал у другого что-либо хоть не дороже булавки, ему завязывали над головой рубаху, насыпали туда песку и так бросали его в воду. Я сам видел, как одного казака повесили за ноги только за то, что он походя ткнул молодой бабе в живот.

   И этот жестокий казак так почитался своими подчиненными, что стоило ему только что-либо приказать, как все мгновенно приводилось в исполнение. Если же кто-либо не сразу выполнял его приказ, полагая, что, может, он одумается и смилуется, то этот изверг впадал в такую ярость, что, казалось, он одержим. Он срывал шапку с головы, бросал ее оземь и топтал ногами, выхватывал из-за пояса саблю, швырял ее к ногам окружающих и вопил во все горло: «Не буду я больше вашим атаманом, ищите себе другого», после чего все падали ему в ноги и все в один голос просили, чтобы он снова взял саблю и был им не только атаманом, но и отцом, а они будут послушны ему и в жизни, и в смерти. Столь беспрекословное послушание привело к такому почитанию этого злодея, что все перед ним дрожало и трепетало и волю его исполняли с нижайшей покорностью.21

   Спустя несколько дней после взятия Астрахани меня отпустили в город. Я пришел на свою квартиру, но не нашел ничего, кроме моей трехлетней сестренки и ее кормилицы. Наш скарб слуги отнесли в Кремль, полагая, что там он будет в лучшей сохранности, чем в городе. Но теперь и то и другое пошло прахом.

   Приходили ко мне все вдовы с детьми, мужья которых были убиты, искать у меня прибежища, и я мог бы иметь тогда, пожалуй, 10 жен, ибо каждая хотела стать мне самым близким человеком, и мне стоило большого труда растолковать им, что я несчастный пленник и никак не могу чем-либо послужить или помочь им и, мало того, даже не смею выдать, кто я таков на самом деле. И в такое-то время у меня на шее оказалась бы еще и злополучная женщина.

   В таком плачевном положении я все время еще и болел. У меня начался беспрерывный сильный понос, за которым последовало кровотечение. Это плачевное положение и болезнь так изменили мою внешность, что меня было не узнать. Я отрастил бороду в четверть локтя и обрил голову наголо, да к тому же на мне был казацкий кафтан, так что вид у меня был отнюдь не христианский. Кроме того, я съехал с квартиры и поселился за городом на одном царском винограднике, где виноградарем был поляк Каминский. Этот старик-виноградарь и его старуха были очень добры ко мне, что в моем столь жалком состоянии было весьма кстати. Поскольку я владел и русским языком и польским, меня всегда принимали за казака.

   Спустя несколько дней после взятия города Астрахани сюда привезли под стражей одного голландца, капитана корабля Давида Бутлера, и с ним — лекаря Термунда. Во время осады города [54] оба несли службу на одном из бастионов Кремля. Однако увидев, что кругом одна измена и что бессовестные солдаты сами убивают своих офицеров, эти двое попытались спастись, пролезли через бойницу, которая была довольно широка, и, спустившись в ров, подошли к реке, отыскали лодку, уселись в нее и поплыли на веслах вниз по реке к морю. Но когда эти двое бедняг-иностранцев добрались до царской рыбной ловли, ничего не имея при себе, рыбаки их спросили, куда они плывут и откуда, в ответ на что они рассказали о бедственном положении в Астрахани. Тогда добрые люди прониклись состраданием к несчастным иноземцам и дали им хлеба, сушеной рыбы и веху для измерения глубины, с чем они и поплыли к морю в надежде таким образом добраться до Персии. Вот что может сделать страх смерти. Бедняги решили, что лучше оказаться в руце божией, чем в руках разбойников.

   Но когда они приплыли к месту, где река впадает в Каспийское море, им повстречался русский полковник с 300 стрельцов. Они возвращались из Терков, и им показалось странным, что эти два немца находятся в таком положении. Не зная, что и подумать, они спросили их, куда они держат путь и по какой причине оказались в столь бедственном положении. Тогда немцы тайно поведали полковнику, что Астрахань самим гарнизоном сдана казакам и что все большие и малые начальные люди перебиты и все разграблено, после чего полковник решил было перебраться в их маленькую лодку. Однако этот жалкий трус вскоре передумал и, надеясь спасти себе жизнь, выдал то, что ему доверили немцы, своим стрельцам, а этими кровавыми собаками сразу овладело желание отомстить своим офицерам. Они схватили бедного полковника и трех капитанов (Houbtleute oder Capiteins) и связали им руки и ноги за спину. Обоих бедняг-немцев тоже сейчас же связали и пригрозили повесить их за ноги, если они не дадут выкупа за свою жизнь. Тогда из страха они пообещали этим новоявленным казакам выкуп за свою жизнь: капитан Бутлер 200 рублей, а Термунд — 70. Затем их разлучили и под зоркой охраной доставили в Астрахань, где привели к Стеньке. Капитана Бутлера было приказано держать под усиленной стражей, а лекарю велено немедля приступить к перевязке раненых казаков.

   Термунд в тот же вечер заявился ко мне, и я был сердечно рад, что в моем плачевном состоянии мне довелось еще увидеть христианскую душу, да к тому же и доброго знакомого. Он поведал мне сразу о своих злоключениях и сказал, что капитан Бутлер еще жив, но куда его отвели, он не знает.22 Мы посидели так немного вдвоем, сетуя друг другу на наше злосчастье и моля бога о милосердном спасении. Тут пришли новоявленные казаки, которым бедняги пообещали выкуп, и потребовали от Термунда 70 рублей. Поскольку они меня не знали, я повел себя довольно грубо и сказал, что Стенька, атаман, строго повелел, чтобы этот [55] Термунд перевязывал и лечил раненых казаков, и он уже многим принес великое облегчение от полученных ран. Если они будут так приставать к нему, я пойду и доведу все до сведения Стеньки, как они ради своей ничтожной корысти лишают столь многих славных казаков помощи и даже могут привести их тем самым к погибели. Выслушав мои слова с большим вниманием и полагая, что я не иначе, как тоже настоящий казак, они стали уступчивее и давай просить меня, чтобы я только ничего не говорил атаману, уж лучше им потерпеть урон, чем пропадать стольким хорошим людям из-за этого. Однако они сказали мне: «Есть еще другой, который обещал нам 200 рублей, и уж он-то должен доставить их, а не то мы повесим его за ноги». Тут снова надо было спешно искать выхода. Я, прикинувшись, будто вовсе не знаю этого человека, спросил их, как его звать и где он находится. Они сказали мне, что он сидит под Арбузными воротами, и после этого ушли.

   Я же не мог придумать, как помочь бедняге. Денег не было, а денег-то и требовали кровожадные псы. Наконец, мы с лекарем пошли и разыскали Бутлера. Руки у него были связаны за спиной. Мы снова посетовали на наше злосчастие. Но надо было спешно искать выхода. Он взывал то к господу богу и ко мне, то ко мне и к господу богу, умоляя помочь ему спастись из рук убийц. Я же говорил, что ему следовало быть более благоразумным и не сулить ворам так много. В ответ он воскликнул: «Jik hadde weel dee heele werelt beloft, om mein leven te behouden». {Я, пожалуй, посулил бы весь мир, чтобы сохранить жизнь} Мне было и смешно и противно, но я утешил его, как мог и сколько можно было в таких условиях, и ушел. Я собирался в тот же вечер отправиться к Стеньке, но он был страшно пьян, так что пришлось отложить все до следующего дня.

   На следующий день я пришел к Стеньке Разину и, призвав на помощь господа бога, сказал, что один немецкий офицер сбежал с корабля из страха перед приходом казаков. Его вскоре схватили в маленькой лодке. Поскольку казаки грозились зарубить его саблями, он со страху посулил им 200 рублей, а раздобыть денег сейчас не может, так как у него все забрали, и теперь он хочет только узнать, какая смерть его ожидает. Стенька, будучи в хорошем расположении духа, сказал мне: «Забирай себе своего офицера, а казакам следует дать что-либо за труд. Постарайся, чтобы обе стороны были довольны». Некоторые из тех воров, что поймали Бутлера, были при этом, слышали все и решили, что я близкий друг и любимец Стеньки. Я поблагодарил Стеньку и хотел было уйти, но он заявил, что у него похмелье (ehr wehre pochmeli), и велел подать ему чарку водки, что мне и пришлось сделать. Он вылакал две чарки, дал и мне одну, после чего я ушел. [56]

   Превеликая опасность пронеслась над моей головой, ибо по стенькиному указу того, кто станет просить за другого, следовало повесить самого, но вопреки этому господь внушил этому тирану, чтобы он обошелся со мной дружелюбно.

   Вернувшись к Бутлеру, я рассказал ему, что произошло. Этот детина запрыгал от радости, кинулся обнимать и целовать меня, клятвенно обещая мне златые горы. Я забрал его из-под ареста и привел к себе на квартиру. Теперь мы трое были вместе. Возблагодарив бога за то, что он до сих пор столь милостиво охранял нас, мы вознесли страстные моления о милостивом избавлении.23

   Между тем разбойничья ватага требовала от Бутлера денег. Дело дошло наконец до того, что они собрались жаловаться Стеньке. Я улещал их сколько мог, обещая в кратчайший срок удовлетворить их. Тем временем награбленное добро было разложено по кучам, рассчитанным на 1000, на 100, на 50 и на 10 человек, а затем было приказано под страхом смерти явиться под знамя, чтобы получить свою долю добычи. Даже митрополита и генерала-воеводу обязали получить свою долю от этой добычи. Я тоже был одним из получающих, но что творилось у меня на душе, одному богу известно.

   Тем временем бессовестная ватага пришла в надежде получить обещанные деньги от Бутлера или от меня, но, поскольку эти бессовестные бродяги ожидали, что доля, приходящаяся на душу, намного превысит то, что они требуют от капитана Бутлера, они сказали, что если я отдам им свою долю, то этого будет достаточно. Я, не раздумывая долго, охотно согласился на их предложение и сказал, что, если даже будет лишек, пусть они возьмут его себе, после чего они, довольные, ушли от меня.

   Однако когда добычу стали делить, оказалось, что людей было на несколько тысяч больше, чем предполагалось, так что volens-nolens {волей-неволей} добычу пришлось делить на меньшие части и стоимость всей рухляди на душу не превысила и 10 рейхсталеров.24 Вот тут-то дьявол и совсем сорвался с цепи. Взбешенные воры напустились на меня, чтобы потащить меня к Стеньке. Плохо мне пришлось оттого, что я ради другого подверг свою жизнь опасности. Я умолил их немного подождать, пока я постараюсь что-либо раздобыть для них. Я пошел к индийским купцам и спросил, не могут ли они одолжить мне 200 рублей. «Денег, — сказали они, — у нас нет, но товары есть, ибо мы выкупили часть наших товаров». Так что эти добрые люди с радостью одолжили мне товаров на 200 рублей, и я, таким образом, отдал кровавым собакам то, чего они требовали, да еще с радостью, только бы мне избавиться от проклятых гадов. Ибо идти с ними на суд, да еще к ворам и разбойникам, было мне совсем не по душе, я и без того опасался, что может обнаружиться, кто я таков, ибо эти проклятые [57] собаки полагали, что убийством иноземца они заслужат награду божью. Вот мы и должны были еще помалкивать, уповая на бога.

   После дележа награбленного Стенька приказал всем собираться, и за короткое время было снаряжено несколько тысяч больших и малых судов. Спустя несколько дней начался поход вверх по Волге.25

   Стенька оставил тогда начальствовать в Астрахани одного из своих близких друзей — Федьку Шелудяка, чтобы в его отсутствие соблюдать порядок. Этот сразу велел огласить, что купцам-иноземцам даруется право свободной и беспошлинной торговли. Однако у иноземцев не было охоты торговать с ворами и мошенниками.26

   Примерно через 14 дней после ухода Стеньки, собралась толпа этих воров в несколько сот человек. Они вломились в дома людей, уцелевших во время первой резни, и порубили и разорили все, что еще оставалось.27

   Я сейчас же снова направился к моему виноградарю. Бутлер полез в подпол, а пол был весь прогнивший и обрушился на него, так что, если бы он забрался туда с головой, он бы задохнулся. И под такой-то тяжестью ему пришлось все же пролежать до самого вечера, пока хозяева не кинулись искать его повсюду и не нашли наконец полуживого, с обрушившимся полом на спине. Когда его оттуда вытащили, он был как дурной, то ли от великого страха, то ли из-за большой тяжести, которая лежала у него на спине. У меня был слуга, русский по рождению, он пришел на другой день и рассказал мне обо всем, что произошло. Когда канальи снова утихомирились, я вернулся в город, и мы стали снова размышлять о нашем ужасном положении: все, что мы имели раньше, было раскрадено грабителями; ни друзей, ни денег, ни запасов! Меня болезнь в конце концов так скрутила, что я при ходьбе должен был пользоваться двумя костылями. И тем не менее у меня не было никакого желания оставаться дольше среди этих варваров. Мы втроем начали подумывать о побеге. Термунд сказал, что ему, пожалуй, удастся уйти, я сказал тоже, но капитан Бутлер не знал ни одного иностранного языка, и, следовательно, брать его с собой было опасно. Он же умолял нас ради всего, что есть на земле и на небесах, не покидать его. Он-де будет всю жизнь благодарить нас и даже прольет за нас кровь, если понадобится.

   Тогда мы решили направиться в Персию вместе с несколькими баньянами, товары которых были разграблены, вследствие чего они решили уехать в Персию под тем предлогом, что они вернутся с товарами и будут снова торговать здесь. Но на отъезд нужно было испросить разрешение. Для всех трех сразу было бы неразумно, ибо мы опасались, что это выдаст нас. Поэтому было решено, что Термунд попросит пропуск для себя и своего слуги. Он-де хочет в Персии закупить лекарства, потому что его аптечка [58] совсем пуста. Эту выдумку и пустили в ход. Атаман,28 правда, не отказал в пропуске, но потребовал от Термунда поручительства, что он вернется. Такой узелок развязать было трудно. Ни у кого подобного одолжения нельзя было попросить. Но Термунд не отказался от своего намерения, а пришел ко мне с просьбой подумать, в каком ужасном положении мы находимся, как с каждым днем оно будет ухудшаться и в любой день мы можем ожидать смерти от этих злодеев. Потом он стал умолять меня бога ради выдать себя за жителя Астрахани, раз я владею русским языком и атаман меня не знает, я с успехом смогу поручиться за него. В подтверждение честности своих намерений он предложил скрепить своею кровью расписку в том, что он либо сам придет, либо пошлет за мною кого-либо другого, и тогда мы все втроем уедем. Я обдумал все про себя и решил, поскольку я и без того болен, и, может, недолго проживу, сослужить этим людям-перед моею кончиной добрую службу.

   Тогда Термунд пошел к атаману и попросил проезжую грамоту. Атаман сразу задал вопрос: «А есть ли у тебя кто-либо, кто поручится за твое возвращение?» Термунд ответил: «Да, он здесь, за дверью». Меня позвали. Атаман спросил, ручаюсь ли я за возвращение этого лекаря. Я сказал: «Да». Атаман спросил: «Откуда ты знаком с ним, и знаешь ли ты, что если он не вернется, то спросят с заложника?» Затем Термунд получил вместо проезжей грамоты кончик веревочки с двумя пуговицами, и там, где она была связана, была наложена печать. Две пуговицы означали двух путешественников, а именно Термунда и его слугу. С тем мы и пошли домой, радуясь, что наш замысел так хорошо удался. Но если бы атаман послал вслед нам своего слугу разузнать, что мы за люди, они нас, особенно меня, без сомнения, подвергли бы самой жестокой казни. Но господь всемогущий сохранил нас и на этот раз.

   Термунд, не теряя времени, поговорил с индийскими купцами, у которых было нанято татарское судно, о том, чтобы ему и его слуге ехать с ними, на что те охотно дали согласие. Затем лекарь, взвалив на спину своего слуги, капитана Бутлера, большой мешок с сухарями, приказал ему идти следом и нести это в лодку. Волосы Бутлеру сбрили наголо, лицо вымазали дочерна, и к тому же на нем был старый рваный кафтан, так что он походил на татарина. Взойдя на судно, он, чтобы не быть узнанным, сразу улегся, будто ему захотелось спать.

   Затем Термунд пришел еще раз ко мне и наиторжественнейше поклялся, что он сговорился с одним стражником и тот через три дня зайдет за мной и доставит меня к ним на судно индийских купцов, а они будут ждать меня там, где Волга впадает в море, на что я с радостью дал согласие. Уж не знаю: жажда ли свободы сделала это, или болезнь действительно отпустила меня, но я выздоровел. [59]

   Однако как только они почувствовали себя на свободе, они забыли клятву, данную мне. Капитан Бутлер сказал Термунду: «Фабрициус — парень молодой и знает язык, он уж сам придумает, как ему удрать». Забыв вот так верность и дружбу, выказанную им, и клятвы, которыми они были связаны со мной, они пошли под парусами, пока не прошли примерно 30 миль вдоль берега. Здесь им повстречалась разбойничья шайка казаков и татар. Те сразу же накинулись на наших бедных пленников, сорвали с них и те старые лохмотья, которые еще на них были, и нещадно избили их, угрожая, что если они сразу не отдадут всех своих денег, то их всех прикончат. Купцы, бедняги, для спасения жизни отдали все, что у них было запрятано в лохмотьях; у Термунда же был маленький кожаный кошелек с 70 дукатами, которые он умел в таких случаях с особой ловкостью засовывать во внутренности, и он твердо решил лучше умереть, чем отдать эти дукаты. Затем разбойники отпустили бедных ограбленных людей, которым пришлось более полумили брести по шею в воде, после чего они через 3 дня, выдержав великие испытания, прибыли в город Терки. Там язычники-черкесы так пожалели этих бедных ограбленных людей, что кинули им старого тряпья прикрыть срам.

   Там нашим пилигримам пришлось задержаться на некоторое время, так как у бедняг не было больше денег, чтобы нанять повозки в Тарки или Дербент.29

   А между тем я остался в Астрахани совсем один и ежедневно глядел смерти в глаза, ожидая, что проклятые злодеи станут пытать меня самым жестоким образом. Наконец, господь бог послал удобный случай. Тут был один татарский священник (Pfaff), или по-татарски абис. Он родился в Вильде, в Литве, и в молодости был уведен и продан в Тарки. Через семь лет службы хозяин женил его и отпустил на свободу. Этому татарину удалось с помощью своего господина купить небольшую лодку. На ней он приходил в Астрахань и привозил для продажи рис, грецкие орехи, яблоки и груши. Этот татарин посочувствовал моему бедственному положению и обещал мне помочь чем может, только бы я раздобыл 20 рублей денег, частью для него, частью для его людей на лодке. Деньги я достал.

   Теперь мне нужно было получить и проезжую грамоту от атамана. Это была нелегкая задача. А таких воровских атаманов было двое: один в городе, другой в Кремле. В прошлый раз я поручился за Бутлера и Термунда Федьке Шелудяку, этот начальствовал в городе. Карне, столетний старик, начальствовал в Кремле, и такому-то старику наша бренная жизнь была еще так мила, что он на 104-м году жизни снова женился. К нему я и заявился с просьбой разрешить мне съездить в Тарки, чтоб закупить немного припасов, поскольку время осеннее и приближается зима.[60]

   Этот старый висельник отпустил меня охотно, но приказал, чтобы я еще уговорил и других доставить съестные припасы в Астрахань, что я и пообещал. Я получил кончик веревки с двумя нанизанными на нее пуговицами и с печатью атамана. Два узелка означали двух человек. Я не стал терять времени, и, как только татарин справился со своими делами, мы, уповая на бога, выехали из Астрахани.30

   Не теряя времени, мы шли на веслах день и ночь, чтобы вырваться из рук кровавых собак. Но на шестые сутки плавания по морю мы направили лодку к тростнику, чтобы посмотреть, не была ли там вода попреснее, ибо все, что мы взяли с собой с Волги, уже было выпито. Однако вскоре мы заметили три судна, которые, быстро приближаясь к нам, открыли стрельбу и убили четырех наших татар. Нашего бедного лодочника они сволокли на свой струг и тут же допросили его, что за люди у него на струге. А среди них были несколько индийских купцов и армяне. Последние по всей Азии никогда не продаются, поскольку они покорены турками и персами и считаются рабами. Нас вмиг обобрали до нитки, хотя у нас немного чего и было. Татарам, а также армянам ничего больше не сделали, индийцев же и меня посадили под стражу и отвезли в Тарки.31

   Здесь мой хозяин дал мне стрелы, лук и саблю за пояс и велел мне вместе с несколькими другими рабами пасти скот, к чему я был непривычен.

   Перед этим я просил индийских купцов подумать о моем избавлении, что они и в самом деле приняли близко к сердцу. Будучи весьма добросердечными людьми, они поклялись освободить меня из рабства, но попросили немного потерпеть, во-первых, потому, что они здесь не при деньгах, и, во-вторых, чтобы эти варвары не приметили, как они озабочены моей судьбой, ибо тогда меня можно будет выкупить дешевле.

   Между тем работа, которую я должен был ежедневно выполнять для моего господина, была совсем не по мне. Это заметили и запомнили три рабыни-полячки, одна была замужняя, две другие — молоденькие девушки. Они находились большей частью в овчарне, доили скотину, изготовляли масло и сыр и через каждые три дня доставляли изготовленное домой. Эти рабыни-полячки были очень добры ко мне. В особенности они постарались и послужили делу милосердия, выменяв для меня две рубахи из хлопчатного полотна, которые действительно оказались весьма кстати, ибо на мне ничего не было, кроме овчины. Эти рабыни говорили мне, что не нужно отчаиваться, что я обязательно привыкну и что у хозяина, к которому я попал, не так уж плохо, только бы он меня не продал подальше в горы, а здесь рабам не так плохо живется, как у других татар, живущих не в городе или поселении, и что если я обещаю вести себя с ними по чести и совести, то они добьются от хозяина, чтобы меня содержали получше. [62] Они даже заверяли меня, что я смогу их обеих получить в жены и тогда нам можно будет со временем подумать и о своем собственном хозяйстве, они-де не простолюдинки, а знатные дворянки из Волыни. Много еще было подобных заманчивых предложений, тем не менее я, поблагодарив их за добрые намерения, ответил, что я еще слишком молод, чтобы обзаводиться женой, а уж о двух и говорить не приходится, да у христиан такого вовсе и не заведено, чтобы иметь двух жен, что им, надо думать, столь же хорошо известно, как и мне. А они возразили, что, пока они жили среди христиан, они следовали христианскому обычаю, но что теперь они среди магометан, и греха тут никакого не может быть, поскольку у этого народа имеют по 10 и даже по 20 жен, что они предложили мне это, потому что я их соплеменник, а то бы они могли иметь сколько угодно мужей, да не хотят они татарина. Как только я увидел, что эти девицы не шутят, я попросил их немного повременить, пока я освоюсь с языком и местными обычаями. Тогда, мол, это будет легче сделать, и к тому же будет больше возможностей выслужиться перед хозяином.

   В это время в Тарки прибыли индийские купцы с Бутлером и Термундом по пути в Дербент, куда собрались и мои спутники, чтобы ехать одним караваном, поскольку надо было проехать еще три татарских княжества, чтобы добраться до Дербента. Мои спутники, хоть и язычники,32 все же имели ко мне христианское сострадание и очень хотели вызволить меня из рабства. Они поговорили с моим хозяином и заявили ему, что будто бы еще в Астрахани я задолжал им некоторую сумму денег и вот они хотят знать, не может ли он уступить им меня, чтобы они как-нибудь — не сегодня, так завтра — получили свои одолженные деньги. Мой татарин был не против, ведь по большей части все эти торговцы людьми таковы, что, как говорится, ради денег продадут и кровного друга. Запросил он, однако, 500 рублей, но индийцы, или баньяны, так торговались с татарином, что цена была снижена на 100 рублей. Тогда сразу же послали за мной. Я не стал мешкать, и, поскольку слуге было велено принять от меня скот, я тотчас сдал его по счету и после того хотел было идти домой, но полячкам было приказано привезти масло и сыр, поэтому мне пришлось взвалить на себя бурдюки и отправиться в путь с одной из этих пастушек, а овчарня находилась примерно в полутора милях от города. Когда я пришел домой, хозяин сказал мне: «Иди к баньянскому купцу Муле, ибо отныне он твой хозяин, он тебя купил». Я поблагодарил торговца людьми, прикинувшись, будто мне приятнее было бы остаться у него, но раз ему так угодно, то мне приходится покориться. Когда пастушка услышала, что я продан, она бросилась в ноги своей госпоже, умоляя принять во внимание, что она служит уже пять лет и до сих пор ничего не просила за свою верную службу, поскольку [63] госпожа обещала выдать ее замуж за хорошего парня. Теперь она просит вспомнить об этом обещании, а ей ничего больше не надобно, только бы ее выдали замуж за меня, ибо я из ее соотечественников. Татарин на это сказал: «На этот раз твое желание нельзя удовлетворить. Тебе надо было просить раньше, а теперь я продал этого юношу и не могу без ущерба для моей чести расторгнуть сделку». Но госпожа пожалела служанку и сказала: «Ты продал раба, я — нет. Я его оставлю». Это, словно удар грома, прямо ошеломило меня, но татарин оказался все-таки весьма честным и ни за что не захотел нарушить своего слова. Тем не менее жена послала к баньяну и велела сказать ему, что торг не состоится. Добрый баньян явился к татарину и спросил о причине, прикинувшись, будто ему нет особой нужды во мне, а затем сказал: «Раз я даю деньги, то рабов я достану сколько угодно». Татарин же сильно разгневался на свою жену и потребовал, чтобы уговор был непременно честно выполнен. Все же я тут сильно испугался и стал молить баньяна ради всего святого не покидать меня в такой беде. Он ответил мне: «Не падай духом: худшее позади, мне только нужно заткнуть чем-либо глотку этой злой бабе, чтобы добиться ее согласия». Он поладил с хозяйкой, подарив ей шелку на 8 рублей, чем она вполне удовлетворилась, но, желая показать свое великодушие, сказала бедной полячке: «Успокойся, я тебя обеспечу» — и дала ей кусок шелковой ткани на юбку. Я был несказанно рад и тотчас пошел проститься с татарином и татаркой, только пастушку никак было не успокоить. Мой баньян сказал мне: «Нам здесь больше нечего делать», взял меня за руку и повел к себе на квартиру. Здесь баньян сказал мне: «Не думай, что я купил тебя, чтобы получить какую-либо выгоду, нет, ради старого знакомства и потому, что много невзгод мы пережили вместе. Я тяжко согрешил бы, если бы не помог тебе в столь бедственном положении. Будь уверен, хотя у нас с тобой и разная вера, я все же поступлю так, как велит поступать наша вера с честным человеком и хорошим другом».

   Между тем Бутлер и Термунд прослышали, что и я в Тарках. Они явились ко мне и стали оправдываться, как только могли. Термунд сказал: «Я очень хотел сдержать слово, Бутлер один виноват в том, что я не выполнил обещания». Потом он сказал: «Я был бы хуже зверя, если бы забыл такое великое благодеяние. Фабрициус спас меня от смерти и ради меня подверг свою жизнь опасности, оставшись заложником; я хотел отплатить тем же. Но Бутлер попутал меня». Да Бутлер и сам говорил: «Я знал, что Фабрициус владеет языком и что он уж сам как-нибудь сумеет удрать». Вот какова была награда за мою верность, за то, что я этого человека по воле божьей спас от смерти, подвергая свою жизнь опасности, да еще, будучи сам в столь бедственном положении, одолжил ему 200 рублей. Бутлер же только [64] и мог сказать: «Мне жаль, что я не сумел сдержать слова, но теперь мы, слава богу, здесь. Я слышал, что вас выкупил этот честный баньян. Теперь мы постараемся с божьей помощью добраться до Дербента. А уж когда мы доберемся до Персии, то рассчитаемся».33

   Мой баньян ответил: «Тем, о чем сейчас говорит господин капитан Бутлер, Фабрициусу не придется быть ему обязанным, ибо, пока жив я или мои родные, у Фабрициуса ни в чем не будет нужды. Я его выкупил, я же и отвезу в Персию и одолжу ему еще столько денег, сколько ему понадобится».

   Затем стараниями наших баньянов были наняты телеги и лошади, а также хороший проводник, который должен был сопровождать нас до Дербента. Это был дядя моего татарина по отцу, ловкий и смелый парень. Он был узденем (Usdehn), т. е. знатным человеком у шамкала, с ним было еще пятеро таких же, как он сам. Нам пришлось заплатить за проезд и за провоз груза с хорошей охраной от Тарков до Дербента по 10 дукатов с человека. И так, благословясь, мы выехали из этого бессовестного разбойничьего гнезда в Дербент. Через два дня мы подошли к другому разбойничьему гнезду — Бойнаку. Наш проводник не хотел заходить в город, и мы с караваном остановились в поле, хотя было уже очень холодно. Нашей пищей был кусок черствого хлеба и глоток воды, которая у этих варваров очень вкусна и целебна.

   В полночь мы с караваном тронулись в путь и спустя два дня пришли в третье разбойничье гнездо—Усмий. Здесь мы провели лишь несколько часов, запаслись кормом для лошадей и около 10 часов утра вновь выступили, поскольку здесь было небезопасно из-за кюрали, т. е. татар-горцев, которые тогда враждовали с татарами, живущими у моря.

   В 10 часов утра мы в целости и сохранности прибыли в Дербент, город на границе Персии. Мы опустились на колени и воздали хвалу всевышнему за его милосердие и за то, что он столь милостиво привел нас сюда после многих смертельных опасностей. В персидских владениях мы хоть были вольными людьми, денег на пропитание у нас, правда, не было нисколько.

   Персы поздравили лекаря Термунда с возвращением в Персию и сказали, что он очень везучий, раз вырвался из рук разбойных казаков. Они стали также приводить то одного, то Другого больного с просьбой помочь им. Поскольку капитан Бутлер был старшим среди нас, то его мы возвели, почета ради, в доктора. Он щупал больным пульс и тут же выписывал рецепт, который следовало отдать мне как аптекарю. Затем больных просили через несколько часов снова зайти. А пока Термунду приходилось трудиться вовсю. Перед уходом больные должны были дать в задаток немного денег, чтобы купить лекарства, которые были иной раз весьма просты и нередко состояли из гранатовой [65] кожуры, тёртого кирпича и еще всякой всячины. Доверие, которое бедные люди питали к нам, особенно к Термунду, часто помогало им. Бедняге Термунду пришлось трудиться вовсю, ибо ни я, ни Бутлер ничего не смыслили в медицине. Тем не менее мы заработали благодаря такому знахарству столько денег, что каждый смог сшить себе подходящее верхнее платье, а это было нам весьма кстати, ибо оставшиеся на нас лохмотья едва прикрывали тело.

   Через несколько месяцев после нашего приезда в Дербент до султана, или правителя, дошел слух, что несколько европейцев-христиан прибыли из Астрахани. Султан послал за нами и повелел явиться к нему. Он спросил нас, что мы за люди, чем занимаемся и куда держим путь, в ответ на что мы рассказали обо всем и затем попросили его оказать нам милость и дать казенных лошадей до города Шемахи, поскольку мы ограблены и раздеты. Султан ответил нам; «Не только лошадей, но и корма», — и без промедления приказал наместнику, чтобы, когда мы пожелаем ехать, нам дали лошадей и пристава. Он обещал также написать шемаханскому хану (Chan von Schamagie) и препоручить нас ему. Мы поблагодарили за оказанную нам милость и отправились в путь.

   Мы могли бы добраться до Шемахи дня за три, но, чтобы лучше обеспечить нас съестными припасами, пристав повел нас через горы, где крестьяне жили в достатке. Это, правда, было нам весьма кстати, но пристав старался больше о своей корысти, ибо он нещадно обирал крестьян, выдавая нас за послов, которые будто бы направляются к государю. Крестьяне же немало удивлялись, что это за такие нищие послы, ибо нашего тряпья едва хватало, чтобы прикрыть тело, и даже случилось так, что на нашего капитана Бутлера напала жажда, а ни у одного путешественника не нашлось чарки или кубка, чтобы напиться, и поэтому нашему старшему послу пришлось лечь на землю и напиться прямо из реки, а поскольку берег был довольно крутой, Бутлеру пришлось сильно наклониться, чтобы достать ртом до воды, и тут его штаны лопнули сзади, так что вся нагота оказалась на виду. Крестьяне увидели это и от души посмеялись, спрашивая друг друга: «Видал ли ты когда-либо таких послов?» Капитан Бутлер, бедняга, и рад был бы упрятать свое добро, да не было никакой возможности, ибо штаны совсем разлезлись.34

   Вот мы и побрели так дальше, пока не прибыли в город Шемаху.35 Здесь мы решили отблагодарить пристава и крестьян и подарили им три абаси, т. е. три каролина. Из-за них крестьяне поссорились, ибо те, у кого были две лошади, хотели иметь вдвое больше, чем те, у кого была только одна. Поэтому они побежали к судье и нажаловались друг на друга. От судьи это дошло до эшик агасы баши (jsschik agasi basschi), или великого маршалка. Тот послал тотчас за нами, желая узнать, что мы за послы, ибо [66] ему не сообщали с границы о прибытии каких-либо послов. Мы рассказали слуге, кто мы такие и как мы были бы рады иметь честь представиться, да нет у нас никакой одежды. Слуга улыбнулся и ушел.

   Здесь мы повстречали польского посла по имени Богдан Гурдзецкий, грузина по рождению. У него хотя и было отпускное письмо от персидского государя, но из-за астраханского бунта он не мог ехать дальше, и ему пришлось ждать здесь, пока с мятежниками не покончат. Поскольку я владел польским языком, я познакомился с послом, который преисполнился особым сочувствием ко мне и предложил мне сразу же жить и столоваться у него, пока я не осмотрюсь, каковое благодеяние было для меня в моем плачевном состоянии, по правде сказать, вовсе не лишним.

   Здесь пребывал также фактор, посланный персидским государем. Он направлялся в Россию с несколькими сотнями тюков шелка-сырца. Его звали Григорий Лусиков, а по рождению он был армянин.36 Во время дружеской беседы, имевшей место по прошествии нескольких месяцев, он осведомился, чем я занимаюсь и каковы мои дальнейшие намерения, на что я ему ответил, что служил адъютантом от артиллерии и немного смыслю в фейерверкном деле. Тогда он сказал мне, что ежели у меня есть охота служить персидскому государю, то он немедля рекомендует меня великому везирю. Он заверял меня, что мне будет хорошо, и пообещал мне также 100 рейхсталеров ежемесячного жалованья. Получив мое согласие, он отписал везирю, но прошли месяцы, прежде чем пришел ответ.

   Я же пока готовился к отъезду. Мой баньян Мула одолжил мне денег сколько мне было надобно, не взяв с меня ничего, кроме расписки, что со стороны язычника поистине похвально. Как только я собрался, я попрощался с господином польским послом и, благословясь, отправился со своим слугой в Исфахан. Мой баньян, после господа бога второй, которому я обязан своим освобождением, был столь великодушен, что отдал мне мою собственную расписку в незапечатанном письме брату в Исфахане с тем, чтобы я, ежели буду при деньгах, отдал их брату, а ежели я буду опять нуждаться в деньгах, то чтобы тот снова помог мне. Я поблагодарил моего наихристианнейшего благодетеля за отеческую заботу и заверил его, что первые же деньги, которые попадут в мои руки, я с благодарностью верну ему. «Я не сомневаюсь, — сказал благородный язычник, — в твоем благородстве, и ежели так случится, что ты не сможешь вернуть мне долг, то я человек, который и не то еще терял, зато и выигрывал больше. Наш Рам — так у них называется божество — обратит все к лучшему.37 Ты честный человек и нуждаешься в помощи, а я мог тебе помочь. Ежели я не сделал бы этого, то я заслужил бы великую немилость Рамы. Так что не тревожься, боги помогут нам обоим. Я уверен и в твоей, и в моей добропорядочности». [67]

   Несколько недель тому назад сюда, в Шемаху, Тарковскими татарами был привезен на продажу один голландец, парусных дел мастер, по имени Ян Янсен Стрейс. Я уговорил польского посла купить его и обещал, что деньги ему вернут господа голландцы, пребывающие в Исфахане от Ост-индской компании.38 Поскольку парусный мастер голландец, они охотно исполнят христианский долг по отношению к нему и дадут за него выкуп. На это посол дал мне понять, что покупать и перепродавать человека — грех. Однако ежели я чем-либо отблагодарю его, то он купит этого мастера, что и было выполнено: я слыхал, что посол торговал прекрасного жеребца, этого жеребца я выторговал и подарил ему. Так был вызволен парусных дел мастер.

   Я привез его даже с собою в Исфахан и сдал господам голландцам, которые, как и следовало ожидать, охотно выплатили за него выкуп. Они были также столь великодушны, что не дали мне со слугой остановиться в караван-сарае (Karawansera), а настояли, чтобы я поселился в их доме и оказал им честь быть их гостем, что мне было также весьма кстати.39

   Отдохнув несколько дней, я открыл господину старейшине мое намерение поступить на службу к персидскому государю. Этот почтенный человек всячески отсоветовал мне и сказал: «Персы — магометане, и они коварны. Они Вас, правда, будут хорошо содержать, как они Вам обещали, но они всяческими способами будут добиваться, чтобы Вы отступились от веры христианской. Они зашлют Вас в такие места, где Вы не сможете и словом обмолвиться с христианином, к тому же и богатыми дарами они будут пытаться, сохрани господь, совратить Вас. Все это я говорю Вам как друг, — продолжал почтенный человек, — я ведь не хочу мешать Вашему счастью, но так с Вами все и произойдет, обдумайте все хорошенько!» Я поблагодарил почтенного господина за его добрый совет и еще раз обдумал все. Спустя несколько дней старейшина спросил меня, что я надумал и решил. Я поблагодарил доброго человека еще раз и сказал, что выкинул эту мысль из головы. «Ну, что ж, — сказал он, —-ежели Вы желаете получить службу при компании, то я рекомендую Вас генералу в Батавии, и Вы с сего часа будете получать жалованье лейтенанта. Капитаном вы станете, как только приедете в Батавию, ибо генерал Спильман — мой хороший друг». Я поблагодарил за добрые обещания и попросил время на размышление.

   У меня был слуга, который некогда служил господам из компании в качестве стражника. Он сказал мне: «Господин был на службе у великого государя, а теперь собирается пойти на службу Ост-индской компании. Нелегко ему будет, ибо управители там — чернильные души, они и воинским чинам указывают, да подчас без малейшего почтения, что Вам будет не по нраву. [68] Я служил компании и знаю: они уважают военного не больше, чем собаку». Все это сильно раздосадовало меня.40

   Несколько месяцев спустя пришло известие, что снаряженные его царским величеством войска подошли к Астрахани и осадили взбунтовавшихся казаков, и этим собакам придется скоро сдаться, что и произошло на самом деле, ибо после четырех недель пребывания в осаде им пришлось сдаться. После этого русский генерал Милославский разослал нарочных во все окрестные местности с известием, что милостью божьей все бунтовщики разбиты и город Астрахань отвоеван, а, следовательно все верноподданные, которые спаслись бегством, могут вернуться. За перенесенные испытания его царское величество пожалует их каждого соответственно заслугам и званию.41

   Тогда я решил с божьей помощью вернуться в Астрахань и, поблагодарив господ голландцев за все оказанные мне благодеяния, стал собираться в путь. Я снова попросил у брата моего индийца денег, и он охотно обещал их. И действительно, когда приблизилось время моего отъезда, он по моей просьбе дал мне 100 рейхсталеров. С ними я, благословясь, отправился с моим слугой Карстеном Брандом в Шемаху, где я через несколько недель пути вновь встретился с моим добрым другом и благодетелем Мулой, который тоже готовился к новому путешествию в Россию. Мы с божьего благословения дошли до Низовы, где нашли небольшое судно, и на нем поплыли в Астрахань.42

   Генерал и правитель города боярин Иван Богданович Милославский принял меня весьма милостиво, повелел сразу же выдать мне 40 рублей денег в счет недополученного жалованья и пообещал взять меня с собой в Москву и представить ради перенесенных мною испытаний к руке его царского величества.43

   Спустя несколько недель прибыл другой боярин, которому надлежало сместить Милославского. Его звали князь Яков Никитович Одоевский, это был безжалостный человек. Он был сильно ожесточен против бунтовщиков. Так как генерал взял Астрахань подобру, то он обещал прощение всем, кроме главарей. А Одоевский велел взять под арест всех астраханских жителей вместе с генералом и всем его войском. Свирепствовал он до ужаса: многих повелел кого заживо четвертовать, кого заживо сжечь, кому вырезать из глотки язык, кого заживо зарыть в землю. И так поступали как с виновными, так и с невиновными. Под конец, когда народу уже осталось мало, он приказал срыть весь город. По его приказу люди стали вновь строить дома за городом. Когда дома уже были наполовину выстроены, их приказали снова разобрать, и людям пришлось снова перевозить срубы в Кремль. При этом им приходилось самим с женами и детьми таскать телеги взад и вперед, ибо лошадей не было. Часто бывало даже, что беременные женщины падали от тяжкой и непосильной работы и подыхали вместе с младенцем, как скотина. [69] Ежели выискивался кто-либо, кто из сострадания представлял этому злодею, что все же грешно так поступать с христианами, то он отвечал, что это еще слишком мягко для таких собак, а того, кто в другой раз станет заступаться, он тотчас велит повесить. Он нагнал на бедных людей такой ужас, что никто не осмеливался больше просить его за кого-либо. После такого его длительного тиранства не осталось в живых никого, кроме дряхлых старух да малых детей. Он настолько привык к людским мукам, что по утрам ничего не мог съесть, не побывав в застенке. Там он приказывал, не жалея сил, бить кнутом, поджаривать, вздымать на дыбу. Зато потом он мог есть и пить за троих.44

   После многих досадительств он отпустил генерала Милославского домой, но большинство его людей задержал в Астрахани: поскольку он мало кого оставил в живых, ему нужно было набрать этих солдат в охрану города; что же до моей персоны, то я был вынужден, поскольку я, к счастью или несчастью, владел русским языком, также остаться против моей воли здесь и почти целый год провести под началом такого варвара.

   А тут снова появились калмыки для того, чтобы покориться. Было сочтено желательным послать в Москву с этим важным делом меня. Однако из-за того, что я был иноземцем, боярин не хотел доверить мне такого дела, но товарищ воеводы Василий Пушечников доложил ему, что я выполнял уже подобную службу и мне поручались различные дела, а ежели мне теперь ехать, то надо торопиться. Тут мне было приказано собираться. Мой полковник-голландец не хотел расставаться со мной, но когда этот почтенный человек заикнулся о том, что из его полка забирают офицера, который ему позарез нужен, боярин приказал всыпать бедному полковнику батогов (Batogen) и даже пригрозил повесить его. Бедняга к такому обращению не привык и выругался: «De duyvel haelt de vent!» {Черт побери этого негодяя!}

   Тем временем были составлены грамоты, и меня направили в Москву с таким напутствием, что ежели я задержусь хоть на час, то потеряю службу. С тем я, благословясь, и отбыл, а через 11 дней прибыл в Москву. Был как раз праздник святой троицы.45 Царь пребывал три дня подряд в церкви, ибо он и вообще был весьма набожен. Мне пришлось с утра до полудня и с полудня до вечера неотлучно находиться у церкви, в церковь я не должен был входить, ибо я не греческого вероисповедания. Царь сам расспросил меня обо всех делах астраханских и о том, как вели себя правители города. Я десять суток не досыпал и поэтому иной раз отвечал в полусне. В конце концов я был пожалован капитанским чином и получил тонкое сукно на верхнее платье и [70] дамаск на кафтан, а также 25 рублей деньгами, после чего я был волен идти на квартиру и выспаться как следует.

   Около полугода я провел спокойно, чтобы отдохнуть после перенесенных мной испытаний в плену и рабстве. Затем я был направлен в Севск под начало полковника Хиндрика Гамельтона. Этому полковнику был вверен полк драгун, пожалованный царем гетману Ивану Самойловичу для личной охраны. Этот господин очень благосклонно относился ко мне, так как я повидал кое-что в азиатском мире. Он постоянно приглашал меня обедать и был очень добр ко мне. Ему очень хотелось знать, действительно ли у персидского государя такое великолепие, как ему рассказывали, и он был очень доволен, услышав, что я видел это собственными глазами.46

   В этом полку личной охраны я пробыл около двух с половиной лет. Всякий раз весной нам приходилось маршировать, что продолжалось все лето. На зимние квартиры мы вставали поздней осенью. В конце концов я попросил отставки, чтобы поехать в Москву и получить остаток причитавшегося мне жалованья, но мне не удалось подобру получить освобождение от моего полковника, поэтому я перешел в другой полк, стал майором и был отпущен в Москву по своим надобностям.

   Остаток жалованья мне, правда, выдали, но приказали опять немедленно отправляться в войска.47 Между тем дядя царя произвел генеральный смотр. А среди иноземцев, начальствовавших в русских войсках, было много таких, которые получили свои высокие чины скорее по благоволению, чем по заслугам. Им пришлось уйти в отставку. Иные полковники были даже разжалованы снова в прапорщики. Тут началось великое сетование и стенание. Каждый искал помощи у своих добрых покровителей. Однако дядя царя был знатен и могуществен, делал все, как ему вздумается. Он был богат и внушал молодому царю все, что хотел. Лишь тот, у кого была красивая жена или дочь, мог чего-либо добиться. Так благодаря красивой женщине многие вновь получили свои чины.48 Примерно год до этого я был назначен подполковником. Поскольку дело теперь обернулось так недобропорядочно, я попросил отставки, что едва не повергло меня в крайне бедственное положение: мне угрожали не чем иным, как кнутом (Knudt) и высылкой в Сибирь.

   В это время, однако, случилось так, что барон фон Келлер 49 получил от господ Штатов назначение пребывать здесь в качестве резидента. Я воспользовался случаем и попросил резидента войти в мое бедственное положение, поскольку я был принят на службу в Амстердаме. Этот почтенный человек обещал мне помочь всем, что было в его силах.

   Он и в самом деле во время своей первой конференции вспомнил обо мне и сказал рейхсканцлеру, что поскольку я был принят [71] на службу в Голландии и являюсь подданным Штатов, то он просит от имени своего правительства дать мне отставку, что и произошло, хотя и после больших досадительств. Счастливее меня человека не было! Затем я, не теряя времени, отправился к английскому посланнику кавалеру Яну Хебдону.50 Он собирался возвращаться на родину через Ригу, и я попросил его позволить мне ехать вместе с его свитой, что он и разрешил с большой охотой.

   Когда я прибыл в Ригу, я услышал, что король Швеции Карл XI ведет войну с Данией,51 поэтому я принял решение направиться в Швецию и поискать там счастья. Когда я прибыл в Стокгольм, я посетил нескольких знатных господ, а именно: графа Магнуса Делагарди, Кнута Корна, Стена Бьельке, Густава Сопа и многих других. Все эти господа были ко мне столь добры, что рекомендовали меня королю. Вначале я стремился поступить на военную службу. Однако после того, как Стен Бьельке поведал королю о моих путешествиях и странствиях, король пожелал узнать, какую службу я выполнял, и как долго я был на службе, и могу ли я говорить по-русски, а также по-персидски. Когда я нижайше доложил обо всем королю, он спросил, нет ли у меня желания совершить путешествие в Персию, мне милостиво дали бы верительные грамоты и соответствующий ранг. Я в нижайшей покорности с радостью принял милостивое предложение. Однако денег на путешествие не было, поскольку в казне их тогда вследствие длившейся пять лет войны было мало. К тому же кое какие доброжелатели ставили мне препоны, поскольку я был иноземцем и совсем не известен в стране. Они высказывали сомнение, можно ли так сразу давать иноземцу ранг и королевские верительные грамоты.

   Когда я увидел, что самой большой препоной являются деньги, я решил, с благословения божьего, одолжить мои собственные при условии, что, ежели я выполню то, чего требует король, мне оплатят мои неустанные труды и понесенные расходы. Это мне король милостивейше и обещал в таких словах: «Добейтесь хорошего исхода, я награжу Вас по-королевски», что король всемилостивейше и сдержал: по возвращении я сполна получил затраченные мной деньги.

   Когда я вернулся из первого путешествия, оказалось необходимым, чтобы я снова уехал, и через шесть недель я снова отправился в путь. Поскольку мне было поручено больше коммерческих дел, чем в первый раз, это путешествие продлилось пять лет. Но исход был хороший, ибо я привел караван персидских купцов с шелком-сырцом, что королю было очень приятно, и он очень одобрил мои действия.52

   Поскольку персидские купцы впервые прибыли в Швецию, король повелел принять их с почетом и снабдить их повозками и лошадьми. Они осмотрели также все загородные дворцы и сады [72] и все, что было примечательного в Швеции. После нескольких недель пребывания в Швеции они распродали свои шелка и поехали в Голландию, чтобы закупить там товаров на обратный путь. Король приказал Клингширне сопровождать их до границы. Этим купцам мною было обещано два года беспошлинной торговли, но у меня тогда было много трудностей из-за голландцев и англичан, которые чернили Швецию, как преисподнюю. Но я, со своей стороны, постарался, и мне очень помогло, что я сам мог разговаривать с купцами, в то время как другим приходилось растолковывать свое намерение через толмача.

   Тогда я, благословись, со свитой в 18 человек отправился в свое первое путешествие. Но когда я прибыл в Москву, русские стали чинить мне всякие препятствия, не желая пропускать меня. Так один грубый думный дьяк, или канцлер (dumney Diak oder Kansler) в Посольском приказе, или канцелярии (jn der posolschen Prikas oder Canzley), всячески досаждал мне и решительно утверждал, что я не получу разрешения на проезд в Персию через Россию, такого-де никогда не бывало и ни в коем случае не будет и впредь.53 Я отвечал, что всегда какой-то раз должен быть первым и ему следует поднести пакты к своему носу и посмотреть, не обязаны ли они по ним пропускать сановников короля туда и обратно, так же как они, русские, пользуются правом проезда через Швецию при ежегодных путешествиях в чужие государства. Ежели он помешает мне, то я в Персию попаду все равно, но уж его-то добрым словом не помяну, и пусть они твердо запомнят, что и они тогда не будут больше пользоваться правом проезда через Швецию. Он возразил, что вот я тут рассуждаю о пактах, а что я могу смыслить в пактах, коли я всего полтора года назад и служить-то у них перестал. Я отвечал, что в Швеции и уличные мальчишки умеют читать пакты, и ни к чему здесь эти глупые наставления.54

   Спустя два дня он послал ко мне писаря и сказал, что он доложил о моей просьбе царю, но ему пришлось много потрудиться, прежде чем царь соизволил разрешить мне проезд; но казенных лошадей для моей свиты мне не дадут. Я ответил писарю, что никогда и не помышлял просить даровых лошадей, и если бы мне их и пожаловали, то мне этого ненадобно: я, мол, получил от моего всемилостивейшего короля столько денег, что могу объехать весь мир. Сказал я так потому, что, если бы я принял лошадей, мне надобно было бы заплатить дьяку в три раза больше, чем обошлись бы наемные лошади. Дьяк был весьма раздосадован тем, что он не может меня обобрать, так как я купил благоволение нескольких именитых покровителей, что было неизбежно, ибо русским и персам обязательно нужно делать подарки, они смотрят больше на подарки, чем на прошения.

   Затем я продолжал путешествие через Россию в Персию. Я доехал на санях до Симбирска, города, лежащего на Волге. [73]

   Здесь я нанял лодку, называемую стругом, и направился в Астрахань. Здесь мне пришлось нанять другое судно, чтобы переплыть через mare Caspium. Это обошлось мне 100 рублей.

   Вскоре я прибыл в Персию, а именно в Низову, местечко на берегу моря. Здесь небольшая речка, берущая начало в окрестностях, впадает в море, и по речке место называется Низова. Это открытый рейд. Суда плоскодонные, разгружают их с большим трудом, затем волокут на сушу, ибо оставлять их в море во время прибоя опасно.

   На следующий день после моего приезда правитель из Шабрана, маленького городка в шести милях от Низовы, послал ко мне узнать, откуда я и куда держу путь. Я сообщил, что я послан королем Швеции для переговоров с персидским государем, и на следующий день к вечеру правитель с двадцатью прекрасно снаряженными дворянами явился ко мне, чтобы сказать: «Добро пожаловать». Он пожелал послать какого-либо слугу из моей свиты вместе со своим нарочным к хану в Шемаху, столицу Медии, чтобы известить его о моем приезде и сообщить, сколько верблюдов и лошадей мне надобно. На следующий день после того, как я сделал правителю подношение и хорошо угостил его, он распрощался и послал вперед моего слугу и своего нарочного.

   Спустя три дня мой гонец прибыл в Шемаху. Хан повелел ему тотчас явиться к нему, принял его весьма приветливо, спросил, как далеко Швеция от Персии, как долго я был в пути, обещал также без промедления дать верблюдов и лошадей, и через 10 дней я получил верблюдов, лошадей и пристава. Хан прислал мне 4 верблюдов с вином и всевозможнейшими местными плодами и заверил меня через пристава, что государю я буду любезным гостем, а сам он окажет мне всяческую поддержку.

   Я, благословясь, покинул Низову и через 5 дней приехал в город Шемаху, где меня встретил маршал хана, пожалуй, с сотней сопровождающих, очень нарядно одетых, поздравил меня с приездом и передал привет от хана, после чего он отвел меня на хорошую квартиру, предложив отдохнуть теперь немного. Спустя 3 дня хан пригласил меня к обеду, послал за мной богато убранных лошадей, сколько мне было надобно, хорошо потчевал меня по их обычаю во время обеда.

(пер. Г. И. Федоровой)




[1] Anno 1660 bin jch Ludwich Fabritius, mit mein Stieffvattefr] Poul Rudolff Beein a jn Amsterdam von
des Zaren seyn Facktor Hindrich Swellengrevel angenommen jn Zarischen Dienste: der Vatter als Oberste
von der Artillerie und jch als Adgudant.
Sobaldt wier jn Mosko angekommen, warden wier gleich zu Felde gesandt, weilen jhro Zarische Maiest[at]
mit Pohlen und Tarte[r] in Krich begriffen waren. Jn die Ukrain haben wier den littouschen General Pat
[s] von unterschidlige Stette abgetriben als von Brensk, Pot-sep, Karatsoff, Staradu[b] bis nach Skiou
und Magiloff mit grose An-vantagi, also die Pohlen nicht jm Stand waren, unsere grose Macht zu
widerstehen. Der reusche Feldtherr waer Knees Jakoff Kudeneckro-wits Zerkaski, ein leutseliger, frommer
Herr. Hier hadt es jn 3 Jaren bisweilen harte Stosse gegeben, bisweilen gewonnen, bisweilen ver-lohren.
Nachdehm der Friede gefolcht, hadt man ein Jahr ungefehr Ruhe gehabt, als den thete sich hervor jn die
nidrige Lender bey Astrikan ein donscher Kosack, genandt Stenko Raesin, mit ungefehr 800 Man allerhand
leichtfertig zusammengerafftes Gesindel. Sie veriibten grose Rouberey auff die Wolga, namen anfancklich
nur private Giiter, [1 об.] zuletst aber schonten sie des Zaren seine Sachen auch nicht, sondern
roubten und slugen toht alles, was jhnen vorkam, so dass diese Ka-nalie jnnerhalb 2 Jahren sich sehr
versterket hetten, namen Festungen ein, slugen alles toht und roubten alles wech, was jhnen vorkam, und
schonten nichts, tirannisirten grewlig, hingen die Leute bey die Fiisse auff, stagen den Leuten Locher
durch die Ribben und hingen soo die Leuten an eysserne Hacken auff.
Wie nuhn das Wehsen so grob gemacht wiirde, sante der Zaer 4000 Man,* 6 * so Strellitsen als andre
Leute,B (Strellitsen) nach Astrikan, um die Rebellen zu Gehorsam zu bringen, unter Comando Knees Jvan
Semenowits Prosorowski neben eine schone Artolleri. Wie nun die Reiibr nicht Bestant waren, retirirten
sie sich nach die Sehe und so die Revier Jayck hinauff und namen die Festung mit eine Fines ein, hingen
den Guverneiir bey die Fiisse auff und hantirten die Offitsirs auff das grousamste, die gemeinen wurden
untergestochen. Hier bekam Stenko Pulver, Bley, ein Houffen Stricken und allerhandt Gewehr und
Proviand.
Nun der Winter war r auff der Handt, das wier nicht weiter kom-men konten als Saratoff und musten wier
da iiberwintern. Mitlerweil wiirde aus Astrikan ein 4000 Man gesant, um Stenko jn Jayck zu block-qiren
bis der Friilinck. Allein durch iible Condwidt von dem General Fedor Besobrasow kamen von 4000 ungefehr
400 Man zuriick.
* В оригинале рукопись не озаглавлена. а Написано над строкой
6 — в Написано над строкой.
г Написано на поле.
14
Wie nun das Vorjahr ankam, wurde die Sache mit bessere Nach-druck vorgenommen, um den Rebellen aus die
Festung zu slagen. Allein Stenko hette ein Houffen dense Kosacken bey sich, die alle Wege wusten und
schon etslige Mai auff das Mare Kaspium [2] mit ihre kleine Varzeiige grose Ro[uberei] getriben hetten.
Die slugen unsere Vorwac[ht] und segelten nach die Seh.
Erstlig so opfe[rte] der Stenko auff ein seltsame Weyse eine schone und vornehme tartarische Junckfer
[n], hette ehr vorm Jahr erst gefangen bekommen und bishero ehlige Beywonung mit sie geflogen. Wie ehr
nun seine Retirade nemen solte, stund ehr des Morgens frii auff, kleidte das arme Mens [ch] jhre beste
Kleider an und sagte, er hette die verwichne Nacht grose Anfechtung von den Wassergodt" Jvan
Gorinowits,e so auff den Fluss Jayck regiret, gehabt. Er hette jhm vorgeworffen, wie das ehr, Stenko,
nuhn schon 3 Jaren so ge-liickig were gewehsen, hette viel Geldt und Gudt erobert, darzu jhm der
Wassergodt JvanHi Gorinowits behiilfflig were gewehsen; nun hette Stenko sei[n] Versprechen nicht
gehalten, da ehr doch, wie ehr jn An-fanck mit seine Varzeuge auff den Fluss Jayck were gekommen, dem
Godt Gorinowidts versprochen: «Werde jch mit deiner Hiilffe geliickig sein, so soltu von meiner Handt
wider das Beste, so jch erbuyte, zu erwarten haben» — nam also das elendige Weibsbild und warff sie jn
ihren vollem Habitt in den Fliiss mit diesen Worten: «Nim hin, mein Patron Gorinowits, jch habe nichts
Bessers, das jch dier geben oder opferen kan, als dieses schone Bildt». Einen Sohn had der Schelm mit
dieses Mensch gezeuget, den schickte ehr nach Astrikan zu dem Mitropoliten mit Bitte, er wolle dem
Knaben jn die christlige Religion aufferzihen lassen, sante auch 1000 Rubel Gelt dabey.
Hette man nun bey Astrikan Vriede von diesen Reiiber, so emfun-den die Persiander, so am Mehr ligen,
seine Roubereien auch sehr swehr, den die Leiite [2 об.] [w]urden uberfallen, gepliindert, totgeslagen
und [wec]hgefuret, jns Elendt verkouft. Ein Theil von Provins Resdt wurde gans geruinird. Endlig [s]
ante der Konig jn Persien ein anse-hendliges Corpus, um diese Roubvogel zu vertreiben. Da wordt dem
Schelm angst und bang: seine Vaer[z]eiige waren aldt, ervorderten Reparation und es wolte sich jn
Persien nicht thun lassen, so begab er sich wider nach die Astrikanische Seite, um vileicht einen Wech
durch die Wiisteney nach die Donn zu suchen.
Wie nuhn jn Astrikan Lermen wurd, so wurd der Unterwoywod Knees Semen Jvanowits Jlwoff mit 3000 Man
Soldaten und Strelitsen jhm entgegengesandt. Nu[n] hette man die Schelme alle jn den Grundt schies[en]
konnen, allein es hadt sich jn Astrikan ein zarischer Brieff hervorsugen lassen, so schon vor drey
Jaren geschriben war, worjn dem Stenko zarische Genade und Pardon versprochen, jm Fal er mit seine
reiiberisch Versamlung sich wider jn Stilheit nach die Donn ver-
л —e Написано над строкой.
ж Написано над строкой.
15
fiigen wurde. Diese Genade hedte ehr unterschidne Malen verlachet und verspottet, allein jetsunt war
ehr jn die Kleme und nahm also die Genade gem an. Er nam den Zarischen Brieff, kiissette demselben und
stage ihn jn sein Busem. Hierauff wurden die Stiicke beyderseits ge-Ibset. Den reuschen Eddelmann, so
jhm den Brieff iiberbrachte, be-schenckte Stenko trefflig mitt schone giiltne Stucken und mit Zobel3
gefutterte Rocke und allerhandt persische kostbare Zeuge. Was der Generael hadt bekommen, ist nicht
kundtbar, es ist aber gewiss, das ein Houffen kostbare Sachen hingebracht worden, jnsonderheit jn Per-
len [3] und schone Pferdezeuge, mit Perlen und Turkosen besetzet, so auch ein Houffen Silber und Goldt.
Gudt Kouff war es verdient, gudt Kouff wurd es wechgeschenket. Hierauff nam der General dem Stenko vor
einen Sohn an und beschenkte ihm der Reuschen Gebrouch nach mit ein schon mit golden Blech iiberzogens
Marienbildt, dieses wurde aber an geburenden Ohrte nicht wol auffgenommen.
Mittlerweil kam Stenko mit uns nach Astrikan und wurde jhm mit sein bey sich habende Schelmen vrey
gegeben, die jn Gilan geroubte Giitter und Menschen offentlich zu verkouffen, da den die persianischen
Kouffleute die Menschen alle einldsten. Einem vornehmen Eddelman hadte der Schelm bey die Ribben
auffhencken lassen. Ungefehr sex Wochen wehrete diese Menschenmarckt, jn welche Zeit die Herrn
Gaverneiirs dem Stenko zu unterschidnen Malen zu Gastt geladen haben, welges den nicht ohne gutte
Geschencke ablieff.
Jn diese Zeit hatte der Stenko gutte Gelegenheit, sich von den Astrikanser Zustant zu jnvormiren und
die gemeine Pobel jhre Gemiiter kennenzulernen, lobte jhnen baldt von der Boiaren Joch und Skiaven zu
befreien, wornach die gemeine Pobel gerne Gehor gaben und jhm versicherten, [3 об.] mit alien Krefften
jhm an die Handt zu gehen, sobaldt ehr nuhr ein Anfanck machen wiirde.
Hierauff ist ehr mit sein Geselschaft den Strom hinauff gerudert biss Zaritsin. Darvon hette ehr nuhr
ein Tag Reisen nach" Panzina, so ein Stetgen ist, liegt an die Don. Hier finck ehr gleich an, jn der
Still die Gemeine an sich zu zihen, mit Geldt zu geben und grose Reichtum zu versprechen, wen sie es
mit jhm halten wurden und helffen, das die verreterischen Boiaren mochten ausgerottet werden.
Dieses werete den gansen Winter, bis das ehr gegen das Vorjahr 4 a 5 tousent Man zusammen hette. Damit
kam ehr vor die Statt Za-ritsa, vordert gleich die Festung auff. Die gemeine Kanalie waren gleich
vertig. Der Governeiir salvirte sich zwar jn ein Turn, must sich aber gleich ergeben, weilen ehr allein
und von alien verlassen war. Stenko lies den armen Governeiir gleich auffhencken und alles, was von dem
Zaren- und Bevelhabern-wie auch von Kouffleuten gevunden wurde, kapotiren und jhre Gutter unter die
Kanalie preisgeben.K
3 Далее вычеркнуто повторное gefutterte.
11 Далее вычеркнуто Zar.
к Исправлено, было preisgegeben.
16
Рукопись"3аписок Л. Фабрициуса,
Записки иностранцев
Рукопись Записок Л. Фабрициуса, л. 4 об.
Hier riistete Stenko sich nuhn wider auss. Also alle die nidrige Lender undt Stette kein Ackerbow
haben, sondern all jhre Getreide von Nisin Nowgrodt und Kasaen haben miissen, so alles midt grose
Faer-zeiige, so sie Nasadi nennen, die Wolga heruntergefiiret wirdt und muss alles, wass nach Astrican
sol gefiiret werden, Zaritsin verbey. Dieses nam Stenco Rasin [4] woll jn acht, besetste die gantse
Wolgastrom, so das nichts konte nach Astrican kommen. Hier krichte ehr etslige hun-dert Kouffleute mit
ihre Wahren, so kostlig und von grosen Wiirden wahren, nemlig allerhand feine Lacken, Sarsien,
Dragetten, Zoblen, Jufften, Diicaten, Reichstaler und viel tousent Rubl reiisch Geldt und allerhandt
Kouffmanswahren, also diese Leute grosen Handel mitt die Persianer und Bucharen, O'ssbagen und Tarter
treiben.
Mittlerweil wurde auss Musko 4 Prekasen oder Regementer Stre-letsn gesandt, um diese Reuber zu dempfen.
Sie kamen aber mit jhre grose Strusen und weillen sie das Wasser nicht gewohnt waren, wiir-den sie alle
jn die Pann gehouen. Hier bekam Stenko Rasin eine grose Quntitet von Amonition und Artollerie, Gewehr
und alles, was jhm nottig wahr.
Wie nuhn diese obengemelte Strelitsen von Mosko gesandt wurden, wurde gleich von Astrican auch
auffgebotten ungefehr 5000 Man, so zu Wasser als zu Lande, um Stenko Rasin so jn die Klem zu be-kommen.
Alein sobaldt ehr mit die vorigen vertig wahr, setst ehr sich jn gutt Positur und weilen ehr gutte
Kundtschaft von uns hette, brach ehr von Zaritsin auff und begegnete uns auff den halben Wech л bey
Zornojair “ und kam uns ehr bey, ehr wier jhm vermutten oder die gerirtgste Kundtschaft von jhm hetten.
Wier hielten uns [4 об.] jn Zornoier einige Tage auff und schickten zu Wasser und zu Landt auff
Kundschaft auss, konten aber keine gewisse Nachricht bekommen. Den 10 Juli wurde Krichsrahdt gehalten,
worjn beslossen wurde, weiterzugehen und Stenko auffzusuchen. Den 11 dieses des Morgens Klocke 8 kam
unsere Vorwacht zu Wasser jn vollen Louff, machte Larm, da den die Kosacken jhnen auff die Hacken
vervolchten.
Wier riickten aus unsere Strusen und stelten uns jn ordre de batalie, Der Herr General Knes Semen
Jvanowits Jlwoff ginck durch die Glider, erjnnerte alien und jedem, seine Schuldigkeit jn acht zu
nehmen und von den Eydt, so sie dero Zarischen Ma [jestat] gesworen, zu be-hertsigen und zu fechten,
wie ehrlige Soldaten gebiiret, wider solge leichtfertige Rebellen, worauff sie alle eintrachtig riffen,
ja, sie wolten alle jhr Leben vor jhro Zfarische] Maiest[at] lassen und fechten bis den letsten
Bludtstropfen.
Mittlerweil stelte sich Stenko jns Feldt, machte eine grose” Frondt und hadte einem jedweden. so keines
Schiesgewehr hadten, einen langen Stangen, vorn einwenich gebrendt und ein Lappgen oder kleines Fangen
angeslagen, jn die Hende gegeben, welges den jn ebnem Felde von
A — м Написано над строкой.
“ Написано над строкой.
2*
19
weitem eine wunderlige Parade machte, und bildeten die gemeinen sich ein, da so viel Vendel und
Standaren waren, musten viel Leiite sein. Sie stagen die Kdppfe zusammen und ward gleich geresolviret,
das nuhn die Gelegenheit vorhanden wehre, wor man solange nachge-seuffzet [5] hette, und lief fen
gleich mit alle Fanen und Trummeln nach dem Feindt. Da ginck es an ein Kiissen und Hertsen und
vereinig-ten sich gleich, mit Leib und Lehben einander beyzustehen, und die Verreter, die Boiaren,
ausszurotten und das Joch der Sklaverey von sich zu werffen und sich jn einem freien Standt zu setsen.
Hier sahe der General auff die Ofitsir und die Ofitser auff dem General. Man wiiste nicht, was man jn
der Konsternation solte an-fangen, der eine saechte dis, der andre das, entlig wurde vor gutt be-
funden,0 das man sich mit dem General solte auff seine Struse settsen und retiriren sich so nach
Astrican. Aber die schelmische Streltsen von Zornoier stunden auff die Walle und Turme, wen-deten die
Stucke um und gaben Feur auff uns. Etslige lieffen auss die Festung und snilten uns den Pass nach die
Strusen ab, so das wier nargendhin kontten. Mitlerweil kamen unsere Hunde, die sich mit den Kosacken
kuniungirt hetten, von hinten auff uns los. Wier waren ungefehr etslige 80 Man, so Ofitsier, Edelleute
und Schreiber. Es ginck gleich auff ein Morden loss, doch so lies Stenko Rasin gleich verbieten, keinen
Offitsier mehr totzuslagen," mit Befehl: es musten doch woll einige gutte Leiite darunter sein, die
miiste man Pardon ertheilen, hingegen diegenigen, so mit jhren Soldaten nicht woll gelebt hetten,
solten durch den Atamafn] und dessen versammelten Kuruch zur verdienten Straffe verdamt werden.
Kuruch ist, wen sich die Kosacken auff Befehl des Attamas miis-sen versamlen und stellen sich jn einen
runden Kreiss, [5 об.] da den die Leibfane mitten jn den Kreits gepflantst wirdt, da sich den der
Attaman beystelt neben seine beste Offitsirer, dehnen ehr den sein Vor-nehmen zu kennen gibet, mit
Befehl, solges dehnen gemeinen Mitbriidern kundtzumachen und deren Guttduncken p c hieriiber zu
vernehmen.T Gefeldt nuhn des Attamans seine Forslege den gemeinen Briidern, (ge-feldty), so ruffen sie
alle mit einhellender Stim: «Liibbo, liibbo!».
Also wurde ein Kuruch beruffen undt wurde von Stenko durch seine Jesowulen gefraecht, wie das der
General und Offitsir mit jhren unterhabenden Soldaten gelebt hetten, worauff die leichtfertigen
Bludthunde, sowoil Streltsen als Soldaten, einhellich riffen, es wehre nicht einer unter jhnen, der
meritirte, das Leben zu behalten, sondern baten alle einhellich jhren Vater Stepan Timofeowits Rasin,
er wolle sie nuhr alle lassen niderseblen, welches den auch bewilliget wurde,
° И справлено, было beraden.
п Далее вычеркнуто ess musten ja и на поле слева вычеркнуто befehl.
р Далее вычеркнуто sich zu informiren.
с—т Написано над строкой.
у Написано над строкой.
20
ausgenommen der General Knes Semon Jvanowits Jlwoff wurde von Stenko selber beim Leben dazumal
erhalten.
Damit so wurden die Herrn Offitsir nach jhren Rang ein vor ein aus den Turn, da sie den vorigen Tag
waren eingesmissen und Hende und Fusse auff den Rucken hardt gebunden waren, losgesnitten und vor das
Thor hinaussgefuret, da den alle die Bludthunde sich gestelt hetten, war ein jeder begirich sein
gewehsnen Befelhaber den ehrsten Strich beyzubringen, der eine mit den Sebel, der andre mit der Lantse,
andre mit den halben Mondt, etslige mit Streithammer. Sobaid nuhn ein Offitsier hineinф jn den Rinckx
gestossen wurde, brachten jhm die Blutthunde gleich durch die [6] vielen Wunden vom Leben, ja es wurden
etslige jn Stucken zerhouen und gleich jn die Wolga geworffen. Mein Stieffvatter Poul Rudolf Beem und
Obristleutnandt Wundrum und viele andre hohe und lege Offisier wurden vor meine Augen nidergehouen.
Meine Zeit waer noch nicht vorhanden, welges jch sehen konte aus die wunderlige Errettung Godtes. Den
jndehm jch mit jn den Chreits stunde und schon halbtoht den letsten Strich erwarte, so kham mein
Ordonans, ein junger Soldat, und nahm mich bey meine gebundne Arme, und wolte mich den Berch
hinnunterfuren. Jch, dehr jch schon halbthott wahr, blieb sthen, wuste nicht mehr, was jch thun solte.
Darauff kham ehr zuriick und nam mich bey die Arme und fiirte mich so gebunden mit sich durch die
versamlete Blutthunde den Berch hinunter jn die Struse und snit mier gleich die Arme loss, sagte zu
mier, jch solte mier zufrieden geben, ehr wolte sich schon vor mich ausslegen und sein Bestes thun, das
jch mein Leben behalten solte. Es wahr keine Schere vorhanden, um meine lange Hare, so bey denen
Blutthunden ein Greiiel ist, abzusneiden, so nahm ehr ein klein Brodtmesser und snidt mier die Hare
herunter, welges mier zimlich kitselte. Mitlerweil sprach mier der Kerl gutt zu und saegte mier gutts
Muts zu sein. Meine Klei-der, so jch nach die Landsahrt von Taft, um nicht bekant zu sein vor einen
Ausslender, machen lassen, zog ehr mier ab und gab mier ein grob von Sackleinwand gemachten Rock wider.
Dis wahr nun meine ganse Mundirung: Rock, Hemdt, Mantel, Matras und alles. Damit beval [6 об.] mier
mein Schiitsengel nicht aus die Struse zu gehen. Damit ginck ehr von mier. Auff den Abent kahm er
wider, brachte mier ein Stuck Brodt, welches mier, weilen jch jn 2 Tage nichts genossen, woll smeckte.
Den andern Tagu wurden alle unsere Sachen gepliindert und unter die Houbtvane, oder Buntsuck, gebracht,
da den unsere Bluthunde so woll als die Kosacken jhr Theil davon bekamen. Nuhn wolten die Morder, so
lang nach Menschenblut gedurstet hetten und sich doch nicht damit gesetiget hetten, auch Brantwein und
Bier haben, wurde also des Zaren Kelder angesprochen und alles aussgesoffen. Wie nuhn
Ф~x Написано над строкой.
у Далее зачеркнуто (неразборчиво).    .
21
nichts mehr vorhanden wahr, so hielten die Schelmen Rahdt, wie dem Dinge nuhn weiter anzugreiffen
wehre, ob man oben jm Lande hinein-gehen solte, oder ob man Astrican sich ehrst versichern solte. Das
letste wurde vor gudt und besser gehalten, weilen, wen sie Astrican sich versichert hetten, sie den
Riicken vrey haben wurden, konten also gans ungehindert die ganse Wolga hinauff biss Kasan gehen. Jn
Kasan we-ren die ganse Gemeine schon jhres Sinnes und wolten sie schon bey dero Anneherung mit dem
Guverneur und alien Offitsier vertig werden.
Darauff gescha 4 der Auffbruch. Unser General Knees Semen Jvano-wits Jlwoff war jm Leben gelassen,
weilen ehr, wie vor gesaget, dem Stenko vorm Jahr mit einem Marienbilde beschencket hette. Diese Ahrt,
Bilder zu schencken, wirdt bey den Reusen sonderlig gekonsideriret, dehr Geber wirdt vor Vater und der
Beschenckte vor [7] einem Sohn angenommen, welches, wen der giitte Kness wehre jm Leben gebliben, von
die Obrichkeit nicht allerdings vor gudt wiirde erkant sein. Weilen ehr aber noch jn Astrican, vor das
die zarischen Folcker das einnah-men (gestorben) auchш masakriret,41 so wahr die Belohnung vor sein
Wollverhalten hiermit auffgehoben.
Wie nuhn der Auffbruch von ъ Astrican solte vor sich gehen, kham unvermutlich ein polnischer Eddelman
Wonsofski “ welcher vorm Jahr von die Kosacken war gefangen worden und in wehrender Zeit sich das lose
Lehben gefallen lassen und Dienste bey diese Reiiber angenommen.b Diesem nuhn bathe jch,* 3 das ehr
wehgen alter Bekantschaft mich jn seinen Schuts nehmen mochte, den jch mich vor unsere ge-wehsne
Soldaten nicht weysen diirfte. Mein Ordonans war allein und hette genuck zu thun, das er mit Bitten
undt Flehen bey jhnen so viel erhielte, das sie mier nicht jn der Struse totslugen. Dieser Polack ginck
gleich nach Stenko und sagte, das ein junger Offitsirer noch jm Leben wehre von der letsten
Masackrirung und wehre jch sein halber Bruder, bahte demnach, um mich unter seine Kompani zu haben,
weilen ehr Houbtman von 100 diese Galgenvogel war. Stenko gab jhm gleich zum Zeigen seiner Genade sein
Pittschaft, jn Wax gedruckt. Hierauff nun durfte jch frey aus der Struse gehen, doch so durfte jch mich
nicht weit von meinen Schutsengel begeben.
Der Auffbruch nach [7 об.] Astrican ginck vor sich. Des Nachts wurd jch an Hende und Fuse gebunden,
welges ein unerhorte Marter und Pein ist. Nach etsligen Tagen kam der ganse Schwarm vor Astrican.
Gleich schickte Stenko einen Trompetter mit einen Diener von dem General Elwoff, die Statt
auffzuvordern, welge beyde der Guverneur die Kopfe lies wechslagen. Dieses setste grose Verbittrung
unter die Kanalie, vangen gleich an zu murlmen und sagten vrey herauss, der
4 Исправлено, было gesah. ш—щ Написано над строкой. ъ Исправлено, было nach. ЬІ Написано над строкой. ь
ап написано над строкой.
э Далее вычеркнуто jch nuhn.
22
Boiaren jhre Outoritet wurde nun bald ein Ende nemen, und wolten sie schon den wissen das unschuldige
Bludt zu rechen.
Mitlerweil ruckte Stenko naher unter Statsgarten. Von dannen rie-fen die verretterische Strelitsen und
Soldaten, das wovern jhre Bruder, Vatter oder Kinder sich solten unterstehenю sich zu wehren, wolten
sie jhre eigne Eltern, Weiber und Kinder nicht verschonen, sonder alles jn Stiicke zerhouen, sondern
sie solten die Pforten eroffenen und jhren Vatter und Erloser, dem Stenko, entgegengehen und mit
Freuden em-pfangen. Hingegen solten sie die Boiaren und alle hohe und я nidrige Bevelhaber beim Kopf
nehmen und jn Stucke zerhouen, so solten sie von jhren Vater undt Erloser Stencko ais gutte Freunde und
Briider angenommen werden.
Mitlerzeit thaten die persianische gesanten Leiite, so jn der Stat waren und nach Mosko gedistinirt
waren, einen Ausfal zu Pferd, houten etslige von unsere Hunde die Kopfe herunter und brachten sie mit
sich jn der Stat.
Mitlerweil wurden ein Houffen Sturmleiter ververtiget, so kamen teglig Uberloufer und versicherten
Stenko, das sobald er wurde unter die Mouren kommen, wolten sie die Sturmleiter [8] mit Freuden entge-
gennehmen, allein solten sia sich jn acht nehmen vor die Hollander,* 6 so Schiffsleute waren,B den die
waren beordret auff eine Pforte, die sol-len 2 Quartinen mit das Kanon devendiren, die Leute wiisten
woll mit das Geschiitz umzugehen.
Hierauff wiirde bevolen, die ganse Nacht sich vertig zu halten. Ungefehr die Klocke 4 so marschirten
sie vort. Die Sturmleiter wurden angesetst und mit Freuden von die Belagerten entgegengenommen. Das
Slos wurde am ersten eingenommen. Der Woywod, oder Guver-neiir, Knees Jvan Semenovits Prosorowski wurde
von einen hohen Turn, so mitten jm Slosse standt, heruntergeworffen. Sein Bruder als Unterguverneiir
und alle Bevelhaber, so man bekommen konte, wurden auffgehencket, jn Stucke zerhouen und jns Wasser
geworffen. Die Per-sianer, sowol der Gesanter als Kouffleute, hetten sich alle jn eine Bastion
geretiriret und wehrten sich tapfer, schossen einige hundert Kosacken uber Houfen und, dae es jhnen an
Kuglen fehlen wolte, schossen sie mit Kopeken und wurden hernacher von die Veldtscher viel Kopeken den
Schelmen ausgesnitten.
Mitlerweil hetten die Kosacken an den Ohrt, da die holandische Schiffsleute gepostiret waren, von den
gemeinen Arbeitsleute, oder wie sie solge nennen, Jariski, anfallen lassen, da den wol tousent von
diese Kanalie ubern Houffen geschossen wurden und, wen sich die Belagerten alle hetten so woll
gehalten, wehren die Kosacken nimer Meister von Astrican geworden. Alein es wahr Verrehterei von
Anfanck bis ans Ende. Zuletst wurden die gutten Hollender obligiret [8 об.] durch
ю stehen написано над строкой.
я Исправлено, было а.
а Написано на поле.
б—в Написано над строкой.
23
Mangel von Pulver sich iibermeistern zu lassen, da den alles jn Stucken zerhouen wurde. Endlig musten
sich die Persianer aus Mangel von Pulver und Bley auch ergeben. Stenko schenckte jhnen das Lehben.
Wie sie nun Meister von der Stat waren, wurde alles ausgeplundert und geroubt und jn Houffen geleget,
um hernacher an alien ausgetheilet zu werden. Jn diese Robuse wurden viel brave Leute, sowoll
Auslender, als Reusen, alderhand Standes Personen erbarmlig erslagen und zu Tode gemartert: als bey die
Fiisse und an die Ribben auffgehenckt. Des Boiaren Prosorowski seine beyde Sons wurden bey die Beine
auffgehenckt. Dae sie einen gansen Tag gehangen hetten, erbarmete sich ein kosakischer Offitsir Lasor
und snidt sie beyde los. Der jungste war noch frisch, bios das die Fiisse gans tot waren. Er wurde
seiner Mutter zugebracht, der eltre aber wurde halbtot mit von den hogen Turn ge-worffen und muste der
gutte Jungelinck den Wech seines Vaters gehen.
Wie dieser Reiiber nuhn so unerhoret tirannisirete, so wolte ehr doch unter seine Leute eine gutte
Ordnung gehalten wissen. Fluchen, sweren Schelten, wie es den bey dehnen Reusen solge unerhorte und jn
andre Sprage ungebrouchlige Worter gibt, die man ohne Schrecken nicht melden kan, dieses nuhn undt
Hurerey wolte Stenko wie auch die Dieberey gans und gar aussgerottet wissen. Den wen einer dem andern
die Wiirde von eine Nahtel hette entwendet, wurde jhm das Hemdt fiber dem Kopf [9] (zu) zugebunden und
mit Sandt gefullet und so ins Wasser geworffen. Jch habe selber gesehen einen Kosaken bey die Beyne
auffhencken, so nuhr jm Vorbeygehen ein gemeines junges Weyb nach dem Bouch gegriffen.
Und wahr dieser grousamer Kosack so r entsehen bey seine Unter-habende, das sobaid ehr was befall, ward
es gleich vollenfiiret. Und jm Fall ein oder ander seine Order nicht gleich nachlebte, jn Meinung, er
wiirde vileicht sich bedencken und Genade ertheilen, so wurde dises Bestie so erschrecklig bose, das es
schine, als wen ehr be-sessen wehre, warff" die Miittse vom Kopfe, trat sie mit Fiise, zog den Sebel
auss und warff sie den Umstehenden vor die Fiisse und schrie mit vollem Haise: «Ich wil nicht mehr
Ataman sein, sondern macht eiich einen andern». Damit vielen siee jhm alle zu Fiisse und baten
einhelig, er wolle doch den Sebel wider umgiirten und ihrer nicht allein Ataman, sondern Vater sein,
sie wolten jhm gehorsamen jn Leben und jm Tod. Diese unumschrenckte Gehorsam brachte diesem Bose-wicht
jn solgen Ansehen, das alles vor jhm zittert und behbte und mit die allerunterthenigste!K Submission
seinen Willen verrichteten.
Einige Tage nach die Eroberung von Astrican wurde jch jn der Stat gelassen. Jch kham jn mein Qurtier,
vand aber nichts als meine kleine
г Написано над строкой.
д Далее вычеркнуто den.
с Далее вычеркнуто повторное sie.
ж Далее вычеркнуто повторное unterthenigste.
24-
Swester, 3 Jahr aldt, mit jhre Amme. Unsere Armuth hetten unsere Be-dienten alles nach dem Slosse
gebracht, jn gutter Meinung, das es da besser als jn der Stat solte versichert sein. Es ginck aber [9
об.] sowoil das eine als das andre iibern Houffen.
Es khamen alle die Wittwen und Kinder, darvon die Menner ma-sackriret wahren, und suchten Zuflucht bey
mier, und hette jch damals woll 10 Weiber haben konnen, den eine jedweder wolte mier die nech-ste sein,
und hette jch genuch zu thun, jhnen dass beyzubringen, das jch ein armer Gevangner wehre und jhnen
nicht jm geringsten dienen oder helfen konte, ja jch durfte mich nicht ausgeben, vor den jch wahre.
Mitlerweile hett jch das arme Frouenzimer auffm Haise.
Unter wehrender diesen elendigen Zustant war jch alle Zeit sehr kranck und bekam einen unauffhorligen
starcken Durchlouff, worauff der Bluttganck volgte, und hette mich dieser elendige Zustant und
Kranckheit so verandert, das jch gans unkenbar wiirde. Den Bahrt lies jch ein virtel Ehle lang waxen
und die Hare 3 vom Kopf gladt abscheren, und dabey ein kosakisches Kleid an, so das jch gans ein andre
Vigur als ein Christenmensch hette. Dabey verenderte jch von Quartier und logirte mich ausser der Stat
jn einen Zarischen Weingarten, da der Gertner ein Polack wahr, Kaminski.1* Dieser alte Gertner und sein
altes Weibgen theten mier alles Guttes, welges mier jn meinen so miserablen Zustandt wol zupasse kham.
Weilen jch auch die reiische und pol-nische Sprage zu meinen Willen hette, so wurde jch durchgehends
vor einen Kosacken an [10] gesehen.
Etslige Tage nach Einnehmung der Stat Astrican so wiirde ein Schiffscapten, genant Davidt Biittler, ein
Hollander, neben einen Feldt-scher TermuntK gefancklich eingebracht. Bey Belagerung der Stat hadten
diese beyde jhren Post auff dem Sloss jn einer Bastion gehabt. Wie sie aber sahen, das alles
Verrehterey wahr und das die leichtfer-tigen Soldaten jhre Offitcire selber niderhiben, suchten sich
dies 2 zu salviren und krochen durch ein Schissloch, welges zimlich gross wahr, und lisen sich herab jn
den Graben, kahmen auch an die Revier, fan-den л ein Bothgen, setsten sich M darein und ruderten nach
die Sehe, den Strom hinunter. Wie diese arme 2 Auslender aber an eine zarische Fischerey khamen und
nichts bey sich hetten, vrachten die Leute wohin und woher, da sie den den elendigen Zustandt von
Astrican erzelten. Diese gutte Leiite hetten Mitleiden mit diese arme Ausslender, gaben jhnen Brodt und
getrocknete Fische und eine Eiixce. Damit ruderten sie getrost nach die Sehe zu, jn Meinung, so nach
Persien zu entkom-men. So viel kan die Totesangst verursachen! Diese arme Leiite wolten lieber jn die
Handt des Herrn als jn die reiiberischen Morderhende fallen.
3 Далее вычеркнуто gladt.
и Написано над строкой.
к Написано над строкой.
л Исправлено, было vanden.
и Написано над строкой.
25
Wie sie aber kamen, da die Revier jn die Kaspische Sehe feldt, begegnetten" jhnen ein reiissischer
Obrister mit 300 Streltsn. Sie waren jn Terk gewehsen. Diesen Leuten ungewond vorkommend, diese 2
Deut-schen [10 об.] jn solgen Standt zu sehen, wusten nicht, was sie hier-von dencken solten, fragten
jhnen also, wohin und was die Uhrsache jhres so slechten Zustandes wehre. Darauff sie dem Obristen
jnsgeheim offenbaren, wie das Astrican von dem Garnison selber an die Kosacken sey iibergeben, und alle
hohe und nidrige Bevelhaber hetten urns Leben gebracht und alles aussgeplundert, worauff sich der
Obrister resolvirte, mit jhnen jn jhren kleinen Bothgen zu steigen. Allein dieser fege Meme bedachte
sich baldt wider und offenbaret seinen Strelittsen, was jhm die Deiitschen vertrout hetten, jn Meinung,
hierdurch sein Leben zu retten. Allein diese Blutthunde waren gleich mit Rache wider ihre Offitcire
eingenommen, namen den gutten Obristen und drey ° Houbt-leiite, oder Capiteins, beym Kopfe, bunden
jhnen Hende und Fiisse auff den Rucken. Die 2 arme Deiitsgen wurden auch gleich gebunden und gedrouet,
bey den Beinen auffgehencket zu werden, wofern sie jhr Lehben nicht erkoufen wolten, da den aus Angst
der Capiteim Biittler 200 Rubel und Termundt 70 vor jhr Leben an diese neiwe ge-wordene Kosacken
versprechen. Hierauff wurden sie zertheilet und wol bewacht, und so nach Astrican gefiiret und vor
Stenko gebracht. Dem Capitein wurde bevolen, unter starcke Wache zu geben, dem Feldtscher aber
anbevolen, gleich die verwundten Kosacken zu verbinden.
Dieser Termundt kam denselbigen Abendt noch bey mier, welges mier den hertslig erfreuete, noch einen
Christenmenschen und gutten Bekanten jn diesen elenden Stande zu sehen. [11] Ehr berichtete mier gleich
sein Abenteur und sagte, das Capitein Buttler noch lebte, wor er aber were hingebracht, wuste ehr
nicht. Wie wier nuhn so ein wenich beyeinander gesessen und unsern elenden Zustandt miteinander
beklaget hetten und Godt gebehten um eine genedige Erlosung, so kamen die neiwe Kosacken, dehnen das
Rantson von den armen Leuten versprochen wahr, wolten durchaus die 70 Rubel von Termundt haben. Weilen
sie mier nicht kenten, stelte jch mich etwas barsch an und sagte, das Stenko, der Ataman, aussdrucklich
bevolen, dieser Termundt solte die verwunte Kosacken verbinden und heilen, hette auch bereits vielen
grose Linderung von jhre empfangne Wunden verschaft. Wurden sie jhm nuhn so hardt zusetsen, so wolte
jch hingehen und dem Stenko solges hinterbringen, das sie um jhres eigen geringes Nutses willen wolten
machen, das so viel brave Kosacken hierdurch solten verseumt werden und gaer ver-lohren gehen wurden.
Wie sie nuhn meine Rehde mit sonderlige Auff-merkung zugehoret hetten undt meinten nicht anders, als
das jch auch ein rechter Kosack wehre, gaben besser Kouff und baten, jch solte dem Ataman nuhr nichts
davon sagen, sie wolten lieber das verlieren, als das so viel brave Leute hierdurch solten verseumt
werden. Allein
н Далее вычеркнуто jhnen.
° Далее вычеркнуто hob.
26
sie sagten zu mier: [11 об.] «Es ist noch ein ander, so uns 200 Rubel hadt versprochen, und das sol ehr
uns schaffen, oder wier wollen jhm bey die Fiissen auffhencken». Hier war wider gutten Raht theur. Jch
hilte mich, als wen jch dem Man nicht kente, jch vrachte jhnen, wie ehr heise und wo ehr wehre. Sie
sahgten mier, das ehr n unter das Arbu-senthor seze. Damit gingen sie von mier.
Jch wuste nuhn nicht, wie dem Man konte geholfen werden. Geldt war nicht vorhanden, und Geldt wolten
die blutdurstigen Hunde haben. Jch ginck endtlig mit dem Feldtscher und suchten dem Biittler auff. Die
Henden waren jhm auff dem Rucken gebunden. Wier beweinten abermal unser Ungeluck. Allein gutten Raht
war theur. Ehr badt mier vor Godt und nach Godt, jch mochte jhm doch helfen, das ehr einmahl aus die
morderischen Hende geholffen werden mochte. Jch sachte jhm aber, ehr hette sich sollen besser bedencken
und nicht so viel dehnen Schelmen zusagen sollen. Darauff er mier zur Antwort gab: «Jik hadde wel dee
heele werelt beloft, om mein leven te behouden». Es wahr la-cherlig und verdrieslich, jch troste jhm,
so viel jch konte und die Gele-genheit es zuliese, und nam mein Abscheidt. Jch wolte denselbigen Abendt
bey Stenko hingehen, aber ehr wahr erschrecklich besoffen, so muste es anstehen bis den andern Tag.
So ginck jch bey dem Stenko Rasin und nam Godt zum Gehulffen. Jch sagte, das ein deutscher Offisier von
das Schiff auss [12] Forcht vor der Kosacken Ankumft were entlouffen. Den hette man mit seinen kleinen
Botgen vastgekricht. Nuhn hetten jhm die Kosacken gedrout niderzuseblen, so hette ehr aus Forcht jhnen
200 Rubel zugesaget, ehr konte jetsunt aber kein Geldt schaffen, weilen jhm alles genommen wehre, wolte
also ehr nur wissen, was vor ein Tot ehr sterben solte. Stenko war jn gutter Humeur, sagte zu mier:
«Nim du den Offisier bey dier, die Kerls mussen wol etwas haben vor jhre Miihe. Mache du es so, das sie
beyderseits vergenugt sein mogen». Etslige von die Schelme, so Biittler hetten gefangen genommen, waren
gegenwartig, horten alles zu, sie meinten, das jch ein sonderliger Freundt undt Favo-rit von Stenko
were. Jch danckte Stenko und wolte meine Wehge gehen, alein ehr sagte, ehr wehre pochmeli, jch solte
jhm eine Schale Brandt-wein geben, welges jch thun muste, er soff zwey Schalen aus und gab mier auch
eine Schale Brantwein. Damit ginck jch meine Wehge. Die groste Gefahr hinck mier uber den Kopf, den es
war ein Befehl von Stenko, das wehr vor einem andern bitten solte, miiste selber hencken. Gleichwol gab
Godt, der Herr, diesen Tirann jns Hertse, das ehr mier freuntlig tracktirte.
Wie jch wider bey Biittler kam, referierte jch, was vorgelosten wehre. Der Man sprang vor Freuden,
umarmte und kiiste mich, lobte [12 об.] mich guldne Berge. Jch nam jhn aus dem Arest, furte jhm
п Далее вычеркнуто in pforte.
27
jn mein Quartier. Nuhn waren wier p 3 zusammen.' Wier danckten Godt, das ehr uns bishero so genediglig
bewaret hette, und baten jnbrunstig um eine genedige Erlosiing.    .
Mitlerweil wolte das reuberische Gesindel Geldt von dem Buttler haben. Es kam entlig so weit, das sie
sich besweren wolten bey dem Stenko. Jch karessirte jhnen, so viel miichlich wahr, und versprach jhnen
jn kurtsen zu vergenugen.
Mitlerweil wurden die geroubten Gutter jn Houffen geleget und gesortiret vor tousent Man, vor 100 Man,
vor 50 und vor 10 Man, und wurde bevolen auff Lebensstraeff, unter die Fanen, Leibstandart,T zu kommen,
um Theil von den Buyt zu emfangen. Ja der Mitropolit und General und Woyewoda musten sich gefallen
lassen/ von dieser Buyte jhr Theil zu emfangen, worunter jch auch einer war. Wie mier aber zumutte
wahr, ist Godt bekandt.
Mitlerweil kamen ф das leichtfertige Gesindel und wolten das zu-gesagte Geldt von Buttler oder von mier
haben. Nuhn meinten diese leichtfertigen Vogel, das* * * * * x die Buyte weit mehr vor einem Kerl solte
belouffen, als jhre Vorderung von Capitein Buttler sich beliffe, sagten derhalben zu mier, wen jch
meine Portion jhnen wolte zukommen lassen, wolten sie zufriden sein. Jch bedachte mich nicht lang,
sondern bewil-ligte gem jhr Begehren und sagte, wens auch ein u Mehres wehre, solten sie es behalten,
[13] wormit sie vergenugt von mier gingen.
Wie nuhn die Buyte solte getheilet werden, befandt sichs, das ets-lige tousent Man mehr waren, als sie
vermeint hetten, so muste nolens-volens 4 den Roub jn mindre Theil zertheilet werden, und kam der ganse
Plunder vor einem Kerl nicht iiber zehen Reichstaler. Hier war nuhn der Teiiffel gans lohs. Die
verzweiffelten Schelmen kahmen auff mier lohs, wolten mich vor dem Stenko fiiren. Ubel war jch daran,
das jch vor einen andern mich so jn Lehbensgevaer gestelt hette. Jch bahte, sie solten etwas Verdiach
haben, ich wolte zusehen, was jch sie schaf-fen konte. Jch ginck bey die jndianische Kouffleute und
ersuchte, ob es nicht muchlig wehre, das sie mier 200 Rubel konten vorstrecken. «Geldt», sachten sie,
«haben wier nicht, allein Wahren haben wier, den wier haben unsere Wahren theils wieder eingeloset», so
das diese gutte Leute mier willich vor 200 Rubel an Wahren verstreckten. Gabe also den Blutthunden hin,
was sie begerten, und war jch noch fro,1" das jch nuhr von das verfluchte Gesmeis konte erloset werden,
den viel mit jhnen zu Rechte gehen und das vor Schelme und Diebe, wolte mier nicht gefallen, und war
jch nuhr bange, das es mochte kundtbar werden,
P Написано над строкой.
c Далее вычеркнуто nuhn.
т Написанр над строкой.
у Написано над строкой.
Ф Далее вычеркнуто повторное kamen.
х Написано над строкой.
Ц Написано над строкой.
4 Далее вычеркнуто dise.
111 Исправлено, было ѵго.    .
28
was jch vor einer wehre, den diese verdamten Hunde meinten, wen sie einem Auslander [13 об.]
tohtslugen, das sie ein Godtslohn verdinten. Musten wier also noch stile sweigen und щ liesen es Godt
bevolen sein.
Weiln nuhn der Roub getheilet, befall Stenko alien/ sich vertig zu machen, da den jn kurtsen etslige
tousent grose und kleine Vahrzeuge vertig gemacht wurden. Jn etsligen Tagen ging der Marsch vordt die
Wolga hinauff.
Mitlerzeit gab Stenko das Comando von Astrican an einen seiner gutten Freunden Fetka Soludeck, um jn
seiner Abwehsenheit Gerechtig-keit zu pflegen. Dieser lies gleich aussruffen, das alle Kouffleute
frem-der Nation solten frey Handel ohne Zoll geniessen. Allein die Frem-den hetten keine Lust, mit
Schelme und Diebe zu handelen.
Ungefehr 14 Tage nach Stenko sein Auffbruch rottirten sich etslige hundert Man von diese Schelmen
zusammen und fielen den Leuten jn die Huyser, so von der ehrsten Masackre noch wahren jn Leben gebli-
ben, und houeten alles nider und spulierten alles, was noch wahr iiber-gebliben. Jch macht mich gleich
wider nach meinen Weingertner. Buttler kroche jn ein Kelder unter die Diele, so verfouldt wahr und jhm
auffm Leibe viel, das wen ehr so woll mit dem Kopfe wehre hineingekrochen, hette ehr ersticken miissen,
und muste ehr unter dieser Last gleichwol bis auff den Abent so beligen bleiben, da den die Houssleute
allent-halben suchten und jhm endtlig halbtoht mit den Bodem auff den Ru-cken ligen fanten. Wie ehr
heraussgezogen wurde, wahr ehr halbnarisch, es sey auss der grosen Angst oder wehgen der grosen Last,
so ehr aufmbI Rucken hadte. Jch hette einen Diener, ein gebohrn Riisse, der kahm um den andern Tag und
berichte mier alles, was passirte.
Wie die Kanalie sich wider [14] zur Ruhe begeben, kahm jch wider jn der Stadt und fingen wier an zu
bedencken, in was vor ein jammerligen Standt wier waren. Alles, was wier gehabt hetten, war uns von die
Reuber geroubt. Keinen Freundt, kein Geldt, auch kein Vorraht. Meine Kranckheit nam entlig uberhandt,
so das jch mich jm Gehen von 2 Kriicken bedienen muste. Dennoch hette jch kein Lust lenger unter diese
Barbaren mich auffzuhalten. Wier drey fingen an zu dencken auff eine Schapade. Termundt sagte, ehr
konte wol vort-kommen, jch sagte dasselbige. Allein der Capitein Buttler konte keine Sprache und ware
also jhm vortzubringen sehr gefehrlig, dieser aber bahte um alles, was jm Himmel und auff Ehrden ist,
das man jhm doch nicht solte verlassen. Er wolte die Zeit seines Lebens danckbar sein, ja mit seinem
Blutte abdienen, jm Fall es darzu kommen solte.
Wier resolvirten den, weilen etslige Benianen, so jhre Gutter berou-bet, nach Persien reisen wolten,
vorgebend, als wen sie widerkommen und jhre Kouffmanschaft da treiben wolten, mit nach Persien zu
gehen. Hierzu muste aber Permission gesucht werden. Alle drey auff einmahl
Щ Далее вычеркнуто lassen. ъ Написано над строкой. Ь| Далее вычеркнуто d.
29
wolte nicht wol angehen, den wier miisten uns befurchten, das wier verrahten werden mochten. Darauff
wurde geresolviret, Termundt solte einen Pas begeren vor jhm und ein Diener, ehr wolte jn Persien
Medi-zien kouffen, weilen seine Feldtkasdt gans ledig wehre. Dieser Fundt ginck an. Der Ataman weigerte
zwar keinen Pass, aber wolte von Termundt Koution haben, das ehr sich widder einstellen solte. Dis wahr
ein swerer Knott! Und konte man keinen Menschen hierzu obligiren. Termundt aber lest von sein Vorhaben
nicht ab, sondern komt zu mier und bittet zu consideriren, in wass vor ein jammerligen Zustant wier
wehren [14 об.] und das es von Tage zu Tage noch slimmer werden wiirde und das wier alle Tage den Toht
von diese bose Menschen zu erwarten hetten, bahte mier demnach um Godtes widen, weilen jch die Sprache
zu meinen Willen hette und dem Ataman unbekandt wehre, jch solte mich anstellen, als wehre jch ein
Einwonner von Astrican, so konte jch mich gutter Manier gutt vor jhm gehen. Zur Versicherung seines
ehrliges Gemlites wolte ehr ein Revers mit sein Blutte unterschreiben, entweder selber mier abzuholen
oder durch einen andern mier abholen lassen, und solten wier den alle 3 zusammen abmarssiren. Jch
bedachte bey mier selbst und resolvierte hierzu," weilen jch ohnedehm kranck wehre und vielleicht nicht
lang leben wiirde, konte jch diesen Leuten noch vor meinem Ende einen Dienste leisten.
Hierauff gehet Termundt nach dem Ataman und bidt um einen Rei-sepass, der jhm gleich antworte: «Hastu
auch einen, der gutt vor deine Widerkomst gehen will?». Termundt sachte: «Ja, ehr ist hier vor der
Thiire». Jch wiirde hineingeruffen. Der Ataman vragte mich, ob jch vor diesen Feldtscher seine
Widerkumft gutt sein wolte. Jch sagte: «Ja». Der Ataman vragte mier: «Woher kenstu jhm? Weistu auch,
wen ehr nicht widerkommen solte, das man sich den an den Biirgen halten wirdt?». Hierauff bekam der
Termundt jn stets eines Reisepas-ses ein Entgen Bindtfadem mit 2 Knopfe und da es zusammen gebun-den
war, das Siegel auffgedruckt. Die 2 Knopfe bedeuten zwey Rei-sende, nemlich Termundt und seinen Diner.
Hiermit gingen wier nach House und waren fro, das dieser Vorslag so wol gelungen wehre. [15] Wen aber
der Ataman einen Bedienten hette nachgesandt und verneh-men lassen, was wier vor Leiite weren gewehsen,
hetten sie uns warlig* 3 jnsonderheit mich auff das allergrousamste hinrichten lassen. Aber der
almechtige Godt bewahrte uns auch dieses Mahl.
Termundt verseumte keine Zeit, besprach sich mit den jndianischen Kouffleute, so ein tatarisches
Fahrzeiig geheiirt hetten, das ehr und sein Diener mitreisen wolten, welges sie auch gem zuliessen.
Hiermit gab der Feldtscher seinen Diener, dem Capitein Buttler, ein grosen Sack mit Zweyback auff dem
Puckel und lies sich das so nachtregen. Man hette jhm das Hare gans abgesnitten, und das Gesichte wurde
swarts angestrichen und dabey ein alten zerlumten Rock, so das ehr
ь Далее вычеркнуто damit gehet Termundt nach dem Ataman und.
э Написано на поле.
30
aussage als ein Tarter. Wie ehr jn den Both kam, legte ehr sich gleich, als wolte ehr slafen,10 um
nicht bekant zu werden.”
Hierauff kam Termundt wider zu mier und swur hoch und theur, das ehr mit einem Schiittsen gesprochen
hette, der solte mich nach 3 Tage abholen und zu jhnen des jndianischen Kouffleiite Varzeug bringen,
den sie meiner, da die Wolga jn der Sehe feldt, warten wolten, welges jch gern annam. Jch weis nicht,
ob es die Begierde zur Freyheit thete oder ob die Kranckheit mich doch verlassen wolte, jch wurde
gesundt.
Allein sobaid sie jn die Freyheit vermeinten zu sein, vergassen sie jhre zu mier gethane Eyd. Der
Kapitein Buttler sagte zu dem Termundt: «Fabritius ist ein junger Kerl, der die reiissische Sprage zu
sei-nen Willen hadt, ehr wirdt woll zusehen, das ehr davon komt». Ver-gasen also” meine an jhnen
erwiesne Trew und Freundschaft und dero Eyde, da sie mier mit verbunden wahren und segelten so vordt,
bis das sie ungefehr 30 Meilen langs den Uffer gekommen wahren, da be-gegnete jhnen eyne [15 об.]
reiibrisge Partey Kosacken und Tartern. Diese machten sich gleich iiber unsere arme Gefangne her, zogen
jhnen die alte Lumpen, so sie noch anhetten, herunter und priigelten braff darauff mit Bedroung, wofern
sie nicht gleich al jhres Geldt hervor-geben wurden, solten sie alle kapotiret werden. Die armen
Kouffleute, um jhr Leben zu erretten, gaben, was sie jn jhre alte Lumpen verborgen hetten,* 6 hervor,
Termundt aber hatte jn ein klein Lederbeutelgen 70 Dii-caten, die ehr jn solger Gelegenheit mit eine
sonderlige Behendigkeit jm Leibe wuste zu verstecken, hatte sich fest vorgenommen, lieber zu sterben
als die Diicaten hervorzugeben. Hiermit verliessen die Reuber die armen gepliinderten Leuten, die den
mehr als eine Meile durchs Wasser bis an den Hals waden musten, da sie den nach 3 Tagen aussgestandne
grose Elende jn die Stadt Terck ankamen. Hier wahren die heidnische Zerkassen so midtleident, das sie
diesen armen gepliin-derten Leuten einige alte Lumpen zusmissen, um jhre Scham zu be-decken. Hier
musten sich unsere Pilgrim eine Zeit lanck auffhalten, weilen kein Geldt bey den armen Leuten mehr
vorhanden wahr, das sie hetten Furen heiiren konnen nach Tarchu oder Derbent.
Mittlerweil war jch jn Astrican alein nachgebliben und sahe taglig den Toht vor Ougen, um von die
verfluchte Menschen auff das grou-samste gemartert zu werden. Endtlig gab Godt, der Herr, Gelegenheit.
Es wahr ein tatarischer Pfaff oder auff tatarisch Abiss. Er war jn der Wilda jn Littouen gebohren und
jn seine jungen Jahre gefancklig wech-gefiiret und nach Targu verkouft. Nach sibenjarige Dienste hadt
jhm sein Patron ein Weib gegeben und freygelassen. Diesen Tarter hette
ю~я Написано над строкой.
3 Далее вычеркнуто ѵоп.
6 Далее вычеркнуто повторное hervor.
31
durch Hiilffe von n seinen Herrn so viel zuwehge gebracht, das ehr ein klein Fahrzeuch gekouft hette.
Da kam dieser mit nach Astrican [16] und fiirte Reiss, Walniisse, Apfel und Pirn zu verkouffen. Dieser
Tarter hadte Mitleiden mit meinen elendigen Zustandt, lobte mier nach alle Miichlichkeit zu helffen,
allein 20 Rubel Geldt muste jch schaffen, theils vor jhm, theils vor seine Mitgefehrten auff dem
Fahrzeuch. Jch beqam so viel Geldt.
Nuhn muste jch auch ein Pass von dem Ataman haben. Dis war ein swerer Knodt. Nuhn waren solger Schelmen
zwey, einer jn der Stadt, der ander jm Sloss. Zuvoren war jch gudt gebliben vor Capitein Buttler und
Termundt bey dem Ataman Fetka Soludeck, dieser comandirte jn der Stadt. Kame war ein 100 jariger Greis,
comandirte jm Sloss und war dem alten dieses verdamte Leben noch so lieb, das ehr sich jn sein 104lcn
Jare wider ein Weyb nam. Bey diesem hielte jch an, um nach Terk zu reisen und etwas Proviandt zu
kouffen, weilen der Herbst vorhanden und der Winter ankam. Dieser alte Galgenvogel lies mier willig ab,
doch befall, das jch noch andre mehr solte annimiren, um Le-bensmittel nach Astrican zu verschaffen,
welges jch auch gelobte. Jch bekam ein Endtgen Bindtvadem, mit 2 Knopgens eingeslagen und des Ataman
sein Siegel. Die 2 Knotten beduyten 2 Personen. Jch seumte nicht lange, sobaldt der Tarter [16 об.]
vertig war, gingen wier jn God-tes Namen mit jhm vordt.
Wier seiimten nicht, ruderten Dach und Nacht vordt, um auss die Bludthunde jhre Hende zu gelangen.
Allein nachdem wier 6 Tage jn die Seh gewehsen, ruderten wier nach dem Schilff, um zu sehen, ob das
Wasser nicht was siisser sein mochte, den was wier von die Wolga mitgenommen hetten, das war
aussgetruncken. Wier bekamen aber bald 3 Varzeuge zu sehen, die auff uns zueilten und schossen 4 von
unsere Tarter gleich iibern Houffen und namen unsern gutten Schipper auff jhre Struse und befragten jhm
gleich, was vor Leute bey jhm jn die Struse wehren. Nuhn waren etslige jndianische Kouffleiite und
Armender. Diese letstere werden nimmer jn gans Asia verkouft, weilen sie von Turken und Persern
iiberwonnen seint, werden sie als Slaven konsideriret. Wier wurden gleich, ob wier schon nicht viel
hetten, gepliindert. Die Tartern wurde nicht weiters gethan, so auch die Armender, die Jndianer aber
und jch wurden gefangengenommen und nach Targu gefiiret.
Hier gab mier mein Patron Flittsen, Bogen und ein Sebel auff der Seiten und beval mier neben einige
andre Slaven das Vihe zu hutten, welges mier sehr ungewonlig vorkam.
Mittlerweil hette jch die jndiaser Kouffleute gebehten, um auff meine Erlosung [17] zu gedencken, wie
sie den auch jn der W[ar]heit auch sich sehr angelegen sein liessen, wie sie sehr gutttetige Leute
seindt, so gelobten sie mier aus die Sklaverie zu erldsen. Allein sie bahten mier,
в Далее вычеркнуто sein. г Написано над строкой.
32
etwas Gedult zu haben, eins theils, weil sie an diesen Ohrten nicht bey Gelde wehren, und vors andre,
das die Barbaren nicht solten mercken, das sie sich meiner angelegen sein liesen, auff das jch
hierdurch desto besser Kouff konte geransoniert werden.
Mittlerweil stundt mier der Dienst, den jch vor meinem Herrn teglig verrichten muste, gans und gaer
nicht an. Dieses sagen und merckten 3 polinsche Slavinnen, die eine war verheyraht, die 2 andre waren
junge Mehtgens. Diese waren meistentheils auff den Schefer-hoff, um das Fihe zu milchen und Butter und
Kehse zu machen. Dieses fiirten sie um den 3len Tag nach House. Diese gutte pollnische Slavinnen theten
mier alles Cutts. Jnsonderheit verdienten sie und theten ein Werck der Barmhertsigkeit, den sie
kalvaterten 2 Hemde von boum-wollen Leinwandt vor mier, welche mier jn der Warheit recht wol zu-pass
kahmen, den jch nichts mehr als einen Schaffpeldts sonst anhette. Diese Slavinnen bahten mier gutts
Muts zu sein, jch wurde es wol gewonet werden und wehre jch nicht so slim bey dem Herrn, da jch bey
wehre, wen ehr mier nuhr nicht weiter jns Gebirge verkouffen mochte, so wehre es hier vor einen Slaven
so slim [17 об.] nicht, als bey andre Tarter, die nicht jn Stete und Dorfer wohnen, und wen jch geloben
wolte trew und redlig mit jhnen zu leben, wolten sie es schon bey dem Herrn dahin bringen, das jch
besser solte gehalten werden. Ja sie wolten mier wol versicheren, das jch sie beyde wiirde zu Weiber
bekommen konnen, als den konten wier unsere eigen Houshaltung mit ter Zeit jn acht nehmen, sie wehren
keine gemeine Luyte, sie wehren vornehme von Adel auss Wolinien und dergleigen lieblige Anmuttungen
mehr. Jch aber danckte vor das gutte Anerbitten und sagte, das jch noch zu junck wehre, um ein Weib zu
nehmen, gesweige 2, dazu wehre es bey den Christen gans nicht gebruchlich, 2 Weiber zu haben, welges
jhnen wol wissentlich sein muste so wol als mier. Sie aber sagten: so lang als wier jn der Christenheit
seint gewehsen, hadt man gelebet nach die Christlige Ordnung, sie wehren aber hier unter die Mahometa-
ner, so konte es ja keine Siinde sein, weilen diese Nation ja wol 10, ja 20 Weiber nehmen. Sie hetten
mier diesen Vorslag gethan, weilen jch jhres Nations einer wehre, sie konten sonst Menner genuch
bekommen, sie wolten aber keine Tarter haben. Wie jch nuhn sahe, das es diese Nimfgens ernst wahr, bate
jch, sie solten etwas Verdrach haben, das jch die Landsprage und Sitten lernen wolte, als den so wurde
es sich schon besser schicken und konte jch den [18] auch mitlerweil Gelegenheit haben, mich bey dem
Herrn bestermasen bedient zu machen.
Um diese Zeit waren die Partey jndianische Kouffleute mit Buttler und Termundt jn Targu angekommen, um
weiter nach Derbent zu gehen, worzu sich meine Reisgefehrten auch fertig machten, um jn eine Karawana
vortzureisen, also man noch 3 tartarische Herrschafften durch-reisen muste, ehr man nach Derbent kehme.
Nuhn wahren meine Reisgefehrten, ob sie schon Heiden wahren, hetten sie doch ein chistliges Mitleiden
mit mier und waren bedacht, wie sie mich aus diese swere
Записки иностранцев
33
Slaverey erretten mochten. Sie spragen den mit meinen Patronen und re-monstrirten jhm/ wie das jch
jhnen schon jn Astrican wehre etwas Geldt schuldig gebliben, nuhn wolten sie gern wissen, ob es nicht
miichlig wehre, das ehr mich jhnen wolte iiberlassen, damit sie einmal, heiit oder morgen, an jhre
aiissgelegte Gelder wider kommen konten. Mein Tarter war nicht ungeneicht, wie den diese Menschendiebe
meist alle seint, den um Geldt sollen sie jhre eigne Bludtfreunde verkouffen. Allein ehr wolte 500
Rubel haben, aber die Jndianer oder Benianen handelten so mit dem Tarter, das der Kouff auff ein
hundert Rubel ge-mindert wiirde. Damit wurde gleich nach mier gesandt. Jch seiimte nicht lange und weil
dem Diner war bevolen, das Fihe von mier zu iibernehmen, rechnete jch jhm dasselbige zu und wolte damit
meine Wehge gehen, aber die Polingens hetten Order, [18 об.] um Butter und Kehse nach House zu bringen,
damit muste jch die Buricken auff-laden und mit eine von diese Scheferinen auff den Wech begeben.
1 yMeil ungefehr von der Stat war die Scheferey. Wie jch zu House kam, sagte mein Patron: «Gehe hin bey
dem Beniaenischen Kouffman Mola, den ehr ist nuhnmehro dein Patron, ehr hadt dich gekouft». Jch danckte
dem Menschendieb, stelte mich an, als wen jch liber bey jhm hette bleiben wollen, weilen es jhm aber so
beliebt hette, so miiste jch mich damit zufriden geben. Wie das Scheferinchen horte, das jch verkouft
war, warff si sich vor die Fiisse von der Frowen und batt jnstendig, man moche doch consideriren, sie
diente schon 5 Jahren, hette sich vor jhre trewe Dienste nichts bis dato gepretendiret, weilen sie
Zusage hette von der Frouen, mit einen gutten Kerll verheiratet zu werden, nuhn wolle sie die Zusage
erjnnert haben und begere nichts mehr, als das sie mit mier mochte verheiratet werden, weilen jch von
jhre Landtsleiite einer wehre. Der Tarter sagte: «Dein Begeren ist vor dis mal nicht miichlig, ein
Vergniigen zu leisten. Du solt ehr gesprochen haben, den jch habe diesen Jiingeling verkouft und kan
ohne Verletsung meiner Ehren den Kouff nicht auffheben». Die Frow aber hette Mitlei-den mit der Machdt,
sagte: «Hastu den Slaven verkouft, jch nicht. Jch wil jhm behalten». Dis war ein [19] Donnerslag jn
meine Ohren, aber der Tarter war gleichwol so ehrlig und wolte durchaus nicht sein Wordt brechen. Das
Weib aber schickte nach dem Benianen und lies jhm sagen, der Kouff solte nicht vor sich gehen. Der
gutte Beniaen kam hin, begerte zu wissen, was die Ursach wehre, und stelte -sich an, als wen jhm nicht
viel an mier gelegen wehre, den sagte ehr: «Wen jch Geldt gebe, kan jch Slaven genuck bekommen». Der
Tarter aber wurde recht ungehalten auf sein Weib und wolte durchaus sein Wordt ehrlig gehalten wissen.
Gleichwoll wurd mier nicht wenich angst bey diese Sache. Jch ersuchte dem Benianen um die Libe Godtes,
mier jn diesen Noht nicht stecken zu lassen. Ehr sagte zu mier: «Sey gutts Mutts, das Slimste ist
uberstanden, aber jch mus das bose Weib etwas am
Д Написано над строкой.
34
Haise werffen, damit man jhre gutten Willen gewinnen moge», akor-dirte demnach mit dem Weibe und
schenckte sie vor 8 Rubel Seiden-zeiich, damit war sie gans vergniigt. Nun wolte das Weib jhre Schi-
nerositet auch weisen, sagte zu das gutte Polingen: «Sey zufriden, du solt wol versorget werden», und
gab sie ein Stiickgen Seidenzeiich zum Rock. Fro ward jch und ginck gleich und [19 об.] bedanckte dem
Tarter und die Tartarine. Allein das Scheferingen wolte sich nicht zufriden geben.
Mein Benian sagte zu mier: «Wier haben hier nichts mehr zu thun», nam mier bey der Handt und furte mich
nach sein Quartier. Hier sagte mier der Benian: «Gedencke nicht, das jch dier gekouft habe, um eini-gen
Nuttsen mit dier zu treiben, sondern wehgen alte Bekandtschaft und das wier viel Boses miteinander
haben aussgestanden, und solte jch eine grose Siinde thun, wen jch dier jn diesen elenden Zustandt
nicht dinen solte. Und sey versichert, ob wier schon unterscheiden von Relion seint, so wil doch
erweisen, was wier jn usere Relion schuldig seint zu thun vor einen ehrligen Man und gutten Freundt».
Nuhn e horten Buttler und Termundt, das jch jn Targu auch wehre angekommen. Sie kahmen bey mier und
entschuldigten sich auffs beste, wie sie konten. Termundt sagte: «Jch habe mein Wordt gem halten
wollen, allein Buttler ist schuldig, das jch mein Zusage nicht habe nach-gelebet, den», sagte ehr, «jch
wehre slimmer als ein Besti, wen jch nicht an die grose Wolthat solte gedencken; ehr hadt», sagte ehr,
«mier vom Tode errettet und sein Leben vor mier jn Pande gesettset. Dasselbige habe jch wider thun
wollen, allein Buttler hadt mich verfiiret». Wie Buttler den auch selber sagte: «Jch wuste, das
Fabritius die Spragen zu [20] seinen Willen hette und das ehr sich woll wiirde aus dem Stoube machen».
Dis ware vor mein ehrliges Gemiitte, das ich diesen Man nechst Godt von den Tot mit mein Lebensgefahr
errettet hette und dabey noch jn solgen slechten Zustande 200 Rubel Geldt ver-strecket. Ehr wuste aber
nichts zu sagen, als: «Es jst mier leidt, das jch kein Wordt habe halten konnen. Nuhn Godtlob, das wier
hier seindt.® Jch hore, das jhr von diesen ehrligen Benianen seidt geran-soniret. Nuhn wollen wier jn
Godtes Namen nach Derbent sehen zu kom-men. Kommen wier erst jn Persien, so werden wier wol zu Rechte
kommen». Mein Benian antworte jhm und sagte: «All, was der Herr Capitein Buttler jetsundt erwehnet,
darff Fabritius jhm nicht vor-dancken, den so lang jch oder die Meinigen leben, sol Fabritius kein Noht
haben. Jch habe jhm vreygekouft und jch sol jhm auch nach Persien fiiren und sol jhm auch weiter
verstrecken, was ehr notig hadt».
Nuhn wurde durch gutte Vorsorge von unsere Benianen Karren und Pferde gemittet, wie auch einen gutten
Geleidsman, der uns nach Derbent solte convoieren. Dieser war mein Tarter sein Vatterbruder, ein
hurtiger braver Kerl. Er war ein [20 об.] (ein) Usdehn, oder
e Далее вычеркнуто hourten.
ж Далее вычеркнуто повторное jch.
Eddelman von dem Schamkal. Dieser hette noch 5 solge, wie ehr selber wahr, mit sich. Wier musten vor
einen Man 10 Diicaten geben von Targu bis Derbendt vor Fracht und gutt Convoy. So reisten wier den jn
Godtes Namen von dis leichtfertige Roubnest jm Namen Godtes nach Derbent. Wie wier 2 Tage zuruckgeleget
hetten, kamen wier vor das andre Roubnest Boynack. Unser Geleidsman wolte nicht jn die Stadt
hineinkehren, sondern wier bliben alle mit unsere Karawan jm Felde bestehen, ob es schon sehr kaldt
wahr. Unsere Speise war ein Stuck hardt Brodt und ein Drunck Wasser, welges bey diesen Barbaren sehr
schon und gesundt ist. Um Mitternacht bragen wier mit die Ka-rawana wider auff und kamen nach 2 Tage jn
das 3le Roubnest3 Utsmi. Hier futrasirten wier nuhr ein par Stunde und gingen ungefehr Klock 10 wider
vordt, weilen es hier etwas gefehrlig wahr vor die Kiirali, oder Berchtarter, die vor dis mahl mit
dhenen an der Sehe ligenden Tar-tern Krich hetten.
Wier kamen des Morgens Klocke 10 ungefehr jn die Stadt Derbent, die Frontir von Persien. Wier filen
auff unsere Kni und danckten dem hochsten Godt vor seine Genade, das ehr uns so genedig aus so vielen
Leibsgevaren an hero gebracht [21] hadte. Nun waren wier zwar soweit freie Leute jn das Gebiete von
Persien, allein wier hetten kein Geldt zu unsere Subsistans.
Der Feltscher Termundt nenten die Persianen Wilkom wider jn Persien und sagten, ehr were geliickich,
das ehr von die reiibrischen Kosacken were entkomen. Sie brachten auch ein und andre Krancken mit
Bitte, sie zu helffen, da wier den auss Respeckt, weil Kapitein Buttler der eltste von uns war, jhm zum
Dockter nenten, Ehr fiilte die Krancken nach den Pulss, ordonirte den gleich ein Rezebt, welges muste
gegeben werden an mich* 11 als Apoteker. Die Krancken wurden den um ein par Stunden wider zu kommen
gebeten, da K jn mitlerweil der Termundt den das Beste thun muste. Ehr die Krancken aber wechgingen,
musten sie vorauss etwas Geldt geben, um Medikamenta zu kouffen, welche bisweilen slecht genuch waren
und bestunden die bisweilen jn etwas Gra-natapfelschal, gepulvrisirt Zigelstein und andre Lapali mehr.
Die Zu-versicht, die die gutten Leuten zu uns hetten, jnsonderheit zu den Feldtscher, halff jhnen viel
malen. Der gutte Termundt muste das Beste thun, den weder Buttler oder jch das Geringste von die
Medisin ver-stunden. Wier bekamen gleichwol durch diese Quacksalberi so viel Geldt, das wier uns
jedwider ein Kleid nach die Gelegenheid machen liesen, welges uns sehr woll [21 об.] zupasse kam, den
wier koum so viel Lumpen anhetten, das wier unsere Leiber konten bedecken.
Wie wier nun ungefehr ein par Monat jn Derbent gewehsen waren, kam es vor dem Sultan, oder Guverneiir/
das einige eropeische Christen
3 Далее вычеркнуто Ro.
11 Написано над строкой.
к Написано на поле.
л Далее вычеркнуто dieser.
36
aus Astrican angelanget weren. Dieser schickte nach uns und lise uns vor sich kommen, fragte uns, was
wier vor Leute wehren, und was wier bedient hetten und wo wier hin wolten, worauff wier jhm von alles
berichteten und baten weiter, ehr mochte uns die Gnade thun und uns mit 'Schiispferde versehen lassen
bis nach die Stadt Schamagie, also wier arme ausgepliinderte Leute wehren, worauff der Sultan antworte:
«Nicht allein Schiis, sondern auch Unterhaldt», und beval gleich dem Stathalter, das wen wier reisen
wolten, uns gleich Schiispferde und ein Pristaf solte gegeben werden. Ehr wolte auch an dem Chan von
Schamagie durch sein Schreiben uns recomandiren lassen. Wier be-danckten uns vor die Genade und machten
uns auff die Reise.
Wier hetten woll jn 3 Tage konnen nach Schamagie kommen, allein unser Pristaff fiirte uns durch das
Gebirge, da wolhabende Bouren won-ten, auff das wier desto besser mit Lebensmittel mochten versehen
werden. Es kam uns zwar wol zupass, aber der Pristaff thete es [22] meist um seinen Nuttsen, den er
schinte und schapte die Bouren, gab vor, als wen wier Gesanten, die nach dem Konige wolten, waren. Die
Bouren aber verwunderte sich nicht wenich fiber uns, das wier solge arme Gesanten waren, den wier koum
so viel hetten, das wier unser Leib konten bedecken, ja unser Capitein Buttler kam der Durst an, nun
war bey der gansen Kominstet nicht ein Schal oder Becher um ein Drunck Wasser auszutrincken, muste also
unser eltste Ambasadiir sich nider-legen und trincken auss die Revier. Weilen den der Uver etwas hoch
waer, miiste ehr sich zimlich biicken, um mit dem Munde das Wasser zu erreichen, nun waren M die Hosen
gans entzwey vor den Hindern, so das man alles bios sehen konte. Die Bouren sagen dieses und fingen
hertslich an zu lachen, sagend zueinander: «Hast du wol mehr solge Gesanten gesehen?». Der gutte
Capitein Buttler wolte gem seine Sachen verstecken, aber da waer keine Gelegenheit darzu, den die Hosen
waren gans zerrissen.
Wier pilgrimirten den so vort, bis wier jn die Stadt Schamagi an-kamen. Hier wolten wier unsere
Danckbarkeit an dem Pristaven und Bouren sehen lassen und schenkten jhnen 3 Abasi oder 3 Carolin.
Hieriiber kamen die Bouren jn Uneynigkeit, den die 2 Pferde hetten, wolten dubbelt so viel haben, als
die nuhr eins hetten. Hieriiber liffen sie nach dem Richter und verklagten einander. Von diesem kam es
vor dem Jsschick agasi Basschi oder Grosmarschalck. Der schickte gleich zu uns, um zu vernemen, was
wier vor Gesanten wehren, [22 об.] den er hette keine Nachricht von der Grense, das einige Gesanten
solten angekommen sein. Wier berichten dem Diener, was wier vor Leiite weren und hetten wier gem die
Ehre gehabt, um unsere Auffwartung abzustatten, aber es felte uns an Kleider. Dieser lachelte und ginck
seine Wege.
Hier trafen wier einen polnischen Abgesanten an, mit Namen Boch-dan Gurdsetski, ein Georgianer von
Geburdt. Er hadte zwar sein
м Далее вычеркнуто die.
37
Abscheidt vom Konige jn Persien, wegen die Astricanische Rebelion aber konte er nicht weiter reisen,
sondern miiste sich hier so lang auffhalten, bis die Rebellen zu paren getriben wurden. Weilen jch die
polnische Sprage zu meinen Willen hette, so machte jch mit den Ab-gesanten mich bekant, der den ein
sonderlich Mitleiden verspiiren lies und offerirte mier gleich ein Kammer und seine Tafel, bis jch mich
weiter konte umsehen, welche Guttat mich warlig jn meinen elenden Zustant wol zu Niittsen kam.
Es waer hier auch ein konigliger persischer abgeschickter Facktor. Er solte mit etslige 100 Balen rohe
Seide nach Reiislandt gehen, namens Grigori Lusikoff, ein geborner Armender. Nachdem jch nach
Verflisung etslige Monat gutte Kunversation mit demselbigen gemacht hette, wolte ehr wissen, was jch
bedient hette und was jch mich weiter vornemen wolte, worauff jch bediente jhm," das jch Adgiidant von
der Artol-lerie were gewesen, verstundt auch ein wenich von die Feurwerkerei. Hierauff sagte er mier,
wen jch Lust hette, dem Kbnich jn Persien zu dienen, wolte ehr mier gleich an dem Groswesier
recomandiren [23]. Er wolte mier versichern, das jch sehr angenehm sein wiirde, versicherte mier auch
100 Reichstaler0 des Monats jn Lohn. Nach die Kapitiilation schrieb ehr an dem Wesier, damit gingen
etslige Monat hin, ehr das Antwort ankam.
Mitlerweil machte jch mich fertig zu die Reise. Mein Beniaen Mula verstreckte mier Gelt," so viel jch
notig hette, bios auff mein Obligation, welges warlig zu riimen ist von einem Heyden. Wie jch nuhn
fertig waer, so reiste ich jn Godtes Namen mit einem Diener nach Hispohan, nachdem jch myn Abscheidt
von dem Herrn polnischen Abgesanten genommen hette. Mein Beniaen, dem jch nechst Godt meyne Freyheit zu
dancken habe, hette die Gutheit und gab mier mein eygen Obligation jn einen offenen Brieff mit nach
Hispohan an seinen Bruder mit Be-geren, wen jch zu Gelde kommen wiirde, demselben die Gelder abzu-
geben, und wofern jch ein mehres solte benotiget sein, mier weiter zu assistiren. Jch bedanckte meinen
mehr als christligen Guttheter vor solge vaterlige Vorsorge mit Versicherung, das das erste Geldt jch
wiirde mechtig werden, jhm solte mit Danck bezalen. «Jch zweiffel nicht», sagte der erlige Heyde, «an
dein erliges Gemiite, und solte es so kommen, das du nicht bezalen solte konnen, so bin jch ein Man,
der mehr verloren hadt. Hingegen habe jch auch mehr gewonnen. Unset Ram (Ram) —welges bey diesen
Menschen die Godtheit be-duytet — wirdt alles zum besten wenden. Du bist ein erliger Man und hast
Hiilff nbtig, und jch kan diet [23 об.] helffen. Wiirde jch es nicht thun, so wurde jch von Ram grose
Ungenade verdienen. Darum sorge nicht, die Godter werden vor uns beyden schon Sorge tragen. Jch bin
versichert von unser beyder Redligkeit».
н Написано над строкой.
° Последний слог Іег написан над строкой. п Далее вычеркнуто (неразборчиво).
38
Es waer auch vor etslige Wochen ein Hollander, seines Handwerks ein Schiffssegelmacher, mit Namen Jan
Jansen Strugs hier jn Schamagi gebracht von die tarkoffsche Tartaren, um zu verkouffen. Jch dispo-
nierte dem polnischen Abgesanten, um jhm zu kouffen und versprach jhm, das Gelt wider zu restitewiren
durch die Herrn Hollander, so sich jn Hispohan von der Ostindianische Compani auffhalten. Weilen ehr
ein Hollander, wurden sie gern ein christliges Werck an demselben thun und jhm ausransoniren lassen,
worauff mier der Abgesanter zu verstehen gab, es were Siinde, wen ehr jhm kouffen und verkouffen solte.
Wolte jch jhm wass wider schencken, so wolte ehr dem Ker! kouffen, welges den auch gescha. Jch horte,
das ehr jn Handel stiinde, um einp schon Pferdt zu kouffen, jch handelte das Pferdt und schenckte jhm
das. Davor wurde der Segelmacher erloset.
Jch fiirte jhm auch mit mier nach Hispohan und lifferte jhm an die Herrn Hollander, die den auch gern
das Ransun vor jhm bezalten. Sie waren auch so genereus, das sie mier nicht wolten auff ein Karwan-sera
mit meinen Diener losiren lassen, sondern nbtigten mier, jn jhr Hous zu bleiben und mit jhnen vorlieb
zu nehmen, welges mier auch wol zupasse kahm.
Wie jch mich den einige Tage ausgeruhet hette, so offenbarte [24] jch an dem Herrn Opperhoubt mein
Desein, um jn des Konigs von Persien seine Diensten mich zu unterhalten lassen. Dieser gutte Man wolte
daer gans nicht zurahten, sondern sachte zu mier: «Die Per-sianer seint Mahometaner und seint listig.
Sie werden eiich zwar wol halten, was sie eiich versprechen, aber sie werden suchen auff allerhand Ardt
und Weyse, wie sie eiich von die Christliche Relion mogen ab-bringen kbnnen. Sie werden eiich
verschicken an solchen Ohrt, dae jhr keine Konversation mit einige Christen haben kont, dabey so werden
sie eiich mit grose Geschencken suchen zu korompiren, davor eiich Godt wil bewaren. Jch sage eiich
dieses alles als ein Freundt», sagte der redlige Man, «jch wil zwar eur Geliick nicht verhinderlig
sein, aber so wirdt es mit eiich gehen, bedenckt eiich wol». Jch bedanckte dem redlichen Man vor seine
gutte Vorsorge und nam diese Sache jn Wei-terbedencken. Nach etsligen Tagen vragte mier das Oberhoubt,
wie jch mich bedacht hette und wie jch c geresolviret wehre. Jch danckte dem gutten Man nochmalen und
sachte, das jch die Sache gans aus meine Gedancken geslagen hette. «Wolan», sagte ehr, «wolt jhr Dienst
nehmen unter die Companie, so wil jch eiich an dem Generael jn [24 об.] Batavia recomandiren und solt
jhr von diese Stunde an Leiitenantsgasie zu geniesen haben. Capitein solt jhr sein, sobalt jhr jn
Batavia kommen werdet, den der Generael Speelman jst mein gutter Friient». Jch danckte vor die gutte
Promessen und begerte Zeit, mich zu bedencken.
Nuhn hette jch einen Diener, so vormals die Herrn von der Companie gedient hette vor Konstapel. Dieser
sachte zu mier: «Der Herr
p Далее вычеркнуто (неразборчиво). c Написано на поле.
39
ist jn Diensten von einen grosen Potentaten gewehsen und nuhn so solte ehr sich jn Diensten von die
Ostindiehsche Companie begeben. Es wirdt jhm swehr ankommen, den die Herrn von der Feder fiiren hier
das Di-recktoirum und comandiren die Khriesbedienten bisweilen mit slechtem Respeckt, und dieses wird
nicht nach eiirem Kopfe sein. Jch habe die Companie gedient, sie estimiren einem Meliteren nicht mehr
als einem Hundt». Dieses alles sties mich vor dem Kopf.
Nach Verflisung etslige Monat so lieff Zeitung ein, wie das jhro Z[arische] M[ajestat] ausgeschickte
Folcker weren vor Astrican ange-kommen und hetten die rebellischen Cosacken belagert und wurden sich
die Hunde baldt ergeben miissen, wie es den auch jn der Warheit so waer. Den nach 4 Wochen ausgestandne
Belagerung miisten sie sich ergeben. Hierauff schickte der reiissische General Miloslawski Expressen
aus nach alien [25] angrensenden Orten und lies notifisiren. das durch Gottes Genade alle Rebellen
geslagen und die Stadt Astrican wieder erobert were, konten sich also alle treue Untertanen, die sich
etwa mit der Flucht gesalviret hetten, wider einvinden. Sie solten vor jhre ausgestandnes Elend jhre
Zfarischer] Mfajestat] Genade haben, ein jetweder nach seine Meriten und Standt.T
Hierauff resolvierte jch jn Godtes Namen mich wider nach Astrican zu begeben, bedanckte die y Herrn
Hollandr vor alle erwiesne ф Wolthat und machte mich fertig zu der Reyse. Jch sprach den Bruder von
meinen Jndianer wider um Geldt an, welges ehr mier auch gem versprag. Wie den die Zeit heran nahete zu
meine Reise, gab er mier auff mein Begeren 100 Reichstaler. Hiermit begab jch mich jn Namen Godtes mit
meinen Diener Carsten Brand wider auff die Reise nach Schamagie, dar jch den nach etslige Wochen
Reisens meinen gutten Freundt und Woltehter Mola wider antraff, der sich auch vertig machte, widder
nach Riisland zu reisen. Wier gingen den jn Godtes Namen nach Nisowa, dar wier ein kleines Fahrzeiig
antrafen und damit nach Astrican reisten.
Der Generael und Governeiir Boiaer Jvan Bochdannowits Miloslawski nam mier sehr gnedig an, lies mier
gleich 40 Rubel Gelt auff mein restirendes Lohn ausgeben, lobte mier auch mit sich nach Mosko zu nehmen
und wehgen mein ausgestandnes Elend vor jro Zfarischer] Mfajestat] Hand zu stellen. [25 об.]
Nach etslige Wochen kam ein ander Boiaer, der diesem solte abled-sen. Er hiese Knees Jakoff Nikitowits
Adoifski, ein brutaler Man. Er ward sehr verbittert auff die Rebllen. Und weil der General Astrican mit
Akord hadte einbekommen, so versprag ehr, ausgenommen die Radelsfiirer, Pardon. Allein dieser Adoifskix
lies alle Astricanische Untertanen mitsamt dem General und seine ganse Armee jn Arest ne-men, housirte
greulig. Er liese vielen lebendig virteilen, lebend verbren-
т Написано над строкой.
у Далее вычеркнуто herrn.
Ф Далее вычеркнуто повторное Wolthat. . х Далее вычеркнуто ehr.
.4«
nen, die Zunge aus dem Haise sneiden, lebendig jn die Erde graben. Dieses geschahe sowol an Schuldigen
als an Unschuldigen. Zuletst, wie wenig Leiite mehr iibrich waren, so lies ehr die ganse Stadt abbre-
chen. Die Heuser solten sie vor der Stadt wider auffbouen. Wen sie den halbvertig waren, miisten sie
die wider niderreisen und fiiren das Zimmer wider jn das Sloss. Und dieses musten die Menschen mit Weib
und Kind selber mit Karren ab und zu zihen, den es waren keine Pferde vorhanden. Ja es hadt sich
zugetragen, das viel swangre Weiber durch die grose und swere Arbeidt nidervielen und mitsamt di
Geburdt wie Beesten hinsturben. Wen sich nuhn ein oder ander einfandt, der aus Mitleiden diesem
Wiiterich das vorbrachte, das es gleichwol Siinde wehre, die Christen so zu tracktiren, gab ehr zu
Antwort, es were noch viel zu gelinde vor die Hunde, und dergenige, der wider mit einige Vorbitte
kommen wiirde, wolte ehr gleich auffhencken lassen, welges den gutten Leuten solgen Schrecken
einjachte, das keiner sich mehr un-terstehen durfte, [26] einige Vorbitte zu thun. Wie ehr nuhn lang
ge-nuch getirannisiret hette, war nichts mehr nach als alte abgelebte Weiber und kleine Kinder. Ehr
wurde das Menschenplagen so gewonet, das ehr des Morgens nichts geniessen konte, vor das ehr auff die
Tor-tur war gewesen und hette braeff knutten, braeten und recken lassen. Den konte ehr vor 3 andre
Menschen essen und trincken.
Endtlig nach vielen Verdrieslichkeiten liese ehr dem Generalen Milo-slawskoy nach House, doch die
meisten von seine Leuten behielte ehr jn Astrican, weilen ehr wenich Menschen hadte iibrich gelassen,
muste ehr mit diese Soldaten die Stadt wider besetsen. Jch vor meine Person, weil jch das Geliick oder
Ungeliick hette, das jch die reiische Sprage zu meinen Willen hette, muste wider meinen Willen auch
daer bleiben und beyna ein gans Jahr unter diesen Barbaren zu bringen.
Da es sich den zutruch, das die Kalmiichen sich wider einfunden, um sich zu submitiren, mit diese
wichtige Aferen wurde vor gudt be-vunden, mich nach Mosko zu schicken. Weilen jch aber ein Ausslender
waer, wolte der Boiaer mier die Sache nicht anvertrowen. Allein der Unterwoywodt Wasile Pussesnikof
berichte jhm, wie das jch schon vor diesem gedient und jn unterschidne Aferen were gebroucht worden,
wolte jch nuhn wol faren, so muste jch wol smiren. Damit wurde jch angesagt, mich fertig zu halten.
Mein Oberster, so ein Hollander war, wolte mier nicht gerne missen, [26 об.] allein wie der gutte Man
sich verlouten liese, das man einen Offisier von seinem Regemente neme, deme ehr so hoch notig hette,
lies ehr den gutten Obristen die Batogen geben, mit Bedroungen, das ehr wolte jhm gaer auffhencken
lassen. Der gutte Obriste war dis Tracktement nicht gewont, saghte: «De duy-vel haelt de vent!».
Mitlerweil wurden die Brieffe fertig gemacht und jch wurde abge-schicket mit solger Jnstrucktion,
wofern jch mich eine Stunde solte auffhalten, solte jch mein Dienst verliistig sein. Hiermit reiste jch
jn Godtes Namen vort und kam jnner 11 Tage nach Mosko. Es war just um das Fest der Heiligen
Dreifaltigkeit. Der Zaer war jn die Kirche
41
3 Tage nacheinander, wie ehr den sehr devot war. Jch muste von den Morgen bis Mittag und von Mittag bis
Abends continewirlig bey der Kirchen auffwarten, den jn der Kirchen muste jch nicht kommen, weilen jch
kein grigischer Christ war. Der Zar fragte mier selber nach alleUm-stende von Astrican und wie die
Guverneurs sich verhielten. Jch hette jn 10 Tage wenich geslafen, so das jch bisweilen halbslafend
Antwordt gab. Endtlig wurde jch begnadigt mit die Capiteinsscharsi und bekam fein Laken zum Rock und
Damast zu ein Unterrock, wie auch 25 Rubel Geldt, und damit hedt jch Frey nach mein Qwartir zu gehen
und einmahl recht auszuslafen.
Ein 2" Jahr ungefehr war jch stil, das jch aussruhte von meine swere ausgestandne Gefangenschaft und
Slaverney. So word jch nach Sewski gekomandiret unter das Regiment von dem Obristen Hindrich Hamelton.
Dieser Obrister hette ein Regiment Dragoner, war vom Zaren gegeben zur Leibguardie an dem Hettman Jvan
Samoylowits. Dieser Herr wiird mier sehr giinstig, weilen jch die [27] asiatische Weldt so was gesehen
hette, so miiste jch alle Zeit bey jhm essen und thet mier viel Guttes. Er war begirich zu wissen, ob
der Konig jn Persien ц solgen grosen Magnevisans helt, wie ehr wol berichtet war, worjn jch jhm den
sehr contentirte, wie ehr horte, das jch es selber gesehen hette.
Unter dieses Leibregiment war jch ungefer 2 Jahr. Alle Vorjar miisten wier marsiren, welges den gansen
Sommer dourte. Spet jm Herbst wurden wier jn die Winterquartir geleget. Entlig begerte jch meine
Demission, um nach der Mosko zu reisen, um meine Restanten anzuhalten, konte aber nicht woll von meinen
Obristen loskommen. So begabe jch mich unter ein ander Regiment und wurd Maior und wurd auch nach Mosko
gelassen, um meine private Sachen zu verrich-ten.
Meine Restanten wurden mier zwar gegeben, allein jch solte gleich wider zu Felde gehen. Mittlerweil
wurde eine generale Munstrung von des Zaren sein Oheim gehalten. Nuhn waren ein Houfen auslendische als
reiissisge Offitsire mehr durch Faveiir als durch Meriten zu grosen Scharsien gekommen. Diese solten
alle jhre Diensten quitiren. Etslige Obristen wiirden gar wider zu Fendrich gemacht. Da ginck es auff
ein Weheklagen undt Lamentiren loss. Ein jeder suchte Hiilff bey jhren gutten Geunneren. Allein dieser
Oheim war gros und mechtig, teht alles nach seinen Kop. Ehr war reich und disponirte dem jungen Zaren,
wie ehr wolte. Bios wer eine schone Fraw oder Tochter hette, der konte zu Rechte kommen, so das durch
das lieblige Frowenzimmer fiele jhre Dienste wider krichten. Ungefer vor ein Jhar war jch bevolmegtiget
vor Obristleutnant. Weilen es den so liderlig zuginck, begerte jch mein Abscheid. Hieriiber [27 об.]
were jch bald jn die eiisserste Elende
а Далее вычеркнуто ob der.
42-
geraten: es wurde nicht anders als von Knudt und nach Sibirgen ge-schickt zu werden gedrowet.
Es traff sich aber bey diese Gelegenheit, das der Baron von Keller seine Volmacht bekam von die Herrn
Staten, als Resident sich hier auffzuhalten. Von diese Gelegenheit bediente jch mich. Jch badt dem
Residenten, das ehr sich doch meiner jn diesen elendigen Zustande wolte annemen, die weil jch jn
Amsterdam were unterhalten. Dieser redlige Man lobte mier, alien miigligen Fleis anzuwenden, wie ehr
den auch in seine ehrste Converens meiner eingedenck war, sachte zu dem Reichscansler, das willen jch
jn Holland kapituliret hette und were 4 ein Untertan von die Herrn Staten, so ersuchte ehr jm Namen
seiner Prin-sipalen, das mier mein Abscheidt mochte gegeben werden, welges auch doch mit grose
Verdrisligkeit erfolgte. Nimant war frbliger als jch. Damit so ginck jch gleich bey dem englischen
Envoie Ritter Jan Heb-don. Er solte seine Retur uber Riga nemen, ersuchte jhm also, ehr mochte mier
unter seine Switte mitreisen lassen, welges ehr mier auch gern vergunte.
Wie jch jn Rige ankam, da horte jch, wie das der Kbnich von Sweden Carl der 11 ш mit Dennemarck jn
Krich begriffen war. Jch resol-vierte also nach Sweden zu gehen und mein Fortiin zu suchen. Wie jch jn
Stockholm war angelanget, machte jch meine Auffwartung bey einige vorneme Herrn als Graff Magnus de la
Gardie, Knudt Korck, Steen Bielkie, Giistaff Sop und andre mehr. Alle diese Herrn deten mier die Genade
und recomandirten mier an dem Kbnige. Jch suchte jm An-fang emploieret zu werden unter die Melits.
Allein wie Steen Bielki dem Kbnige Bericht tat von meine Reisen und Wanderschaft, begert der Kbnig [28]
zu wissen, was jch bedient hette und wie lang, das jch gedient hette und ob jch die reiische Sprache,
wie auch die persianische reden kbnte. Wie jch dem Kbnige jn Unterthenigkeit Bericht von alles getan
hette, vragten sie mier, ob jch nicht Lust hette, eine Reise nach Persien zu thun, sie wolten mier mit
Kreditiuen und einen gnedigen Karackter versehen lassen. Jch nam dis gnedige Anerbitten mit tiffster
Untertenigkeit mit Freuden an. Allein es fehlte an Reisgelt, welges da-malen jn Schonen wehgen der 5-
jarigen Krige rahr wahr. So kam hier auch zu, das enige gutte Giinner Defikiilteit machten, weilen jch
ein Fremder und gans unbekandt hier jm Lande were, op man nicht Be-dencken tragen solte, einem Fremden
gleich zu karacktrisiren undt mit Kbniglige Kreditiuen zu versehen.
Wie jch nuhn sahe, das ® die grbste Difikiiltet jm Gelde bestundt, so resolvirte jch jm Namen Godtes,
meine eigne Mittel vorzustrecken, mit Beding, wen jch das ausrichten wiirde, was der Kbnig verlangte,
meine ungesparte Miihe und Unkosten mier zu belohnen, welges sie auch allergenedigst mit diese Worte
verspragen: «Richt was Guts auss,
4 Далее вычеркнуто повторное were.
ш Исправлено, было 12.
Щ Далее вычеркнуто wie jch den sahe das.
43
jch wil euch belohnen als ein Konich», welges sie auch allergenedigst gehalten haben, jndem jch bey
meine Zuriickkomst mein ausgelegtes Gelt rihtig bekommen habe.
Wie jch die ehrste Reise gethan hette, muste jch gleich wider vort, undt jnnerhalb 6 Wochen begabe jch
mich wider auff die Reise. Weilen jch nuhn jn Persien was mehres als zuvorn zu negotiren hette, werette
diese Reise 5 Jahr, doch mit gutte Verrichtung, jndem jch gleich eine Karewane persische Kouffleute mit
ihre rohe Seide mit mier heraiis-brachte, welges dem Konige sehr lieb war und namen diese Verrich(tu)-
tung sehr genedig [28 об.] auff.
Und weil es das ehrste Mahl waer, das persiansen Kouffleute jn Sweden waren angekommen, befall der
Konig jhnen zu defrieren, wie auch Wagen und Ferde zukommen lassen. Wie sie auch alle Lustheuser und
Garten und was sonsten Remerkabel zu sehen waer, besichtigten, wie den nach einige Wochen Verlouff sie
jhre Seide verkouft hetten, reisten sie nach Hollandt, um jhre Retur da einzukouffen. Der Konig
beordrete auch Klingenstierna, jhnen bis die Grenze zu konvoiren. Jch hette diesen Leuten 2 Jahr
zollfrey zu sein versprochen und hette jch viel beswer wegen die Hol- und Englender, welge den Per-
sianern Sweeden so swarts alss die Helle machten. Jch gebrouchte aber das meinige und half mierъ viel,
das jch selber mit die Leute reden konte, dae ein ander sein Anbringen durch einen Tolcken miiste vor-
bringen lassen [29].
Hierauff nam jch jn Godtes Namen meine ehrste Reise vor mit einer Switte von 18 Man. Wie jch aber jn
Mosko ankam, machten die Reusen grose Swerigkeit, mich passiren zu lassen, wie den ein grober Dumney
Diack oder Kansler jn der Posolschen Prikas oder Can-sley,bI mier alle Verdriesligkeit anteht. Ehr
wolte durchaus behoubten, das jch nicht durch Reuslandt nach Persien solte reisen. Es were nie-malen
geschehen, es solte auch nimmer jns kiimftig geschehen. Jch sagte, das ein Mahl das ehrste sein miiste,
und das ehr die Packta solte vor die Nase nehmen und sehen, ob sie hierdurch nicht verbunden weren, um
des Konigs seine Minister passiren und repassiren zu lassen, wie sie den dasselbige durch Sweeden nach
andre Potentaten jarlig ge-niessen. Und wofern ehr mier an meine Reise wurde verhinderlig sein, das jch
wol wurde jn Persien kommen, ohne jhm ein gutt Wordt zu geben, aber sie solten versigert sein, das sie
auch hinfiiro sich nicht mehr von die Pascasie durch Sweden solten bedienen. Ehr sagte, jch rede von
die Packten, was mier von die Packten doch bewust sein konte, dae jch doch nur vor 1 und Jahr aus jhren
Diensten wehre. Jch gab zu Antwort, das jn Sweden die Kinder auff der Gasse die Packten lesen konten
und were die Oxcenprzeptrey hier nicht notig.
ъ Далее вычеркнуто das jch.
ЬІ После слова Cansley в рукописи пропуск.
44
2 Tage hiernach schickt ehr einen Schreiber zu mier und lies mier sagen, ehr hette mein Begeren dem
Zaren vorgetragen hette, aber viel zu thun gehabt, ehr der Zar sich hadt bequemen wollen, um mich pas-
siren zu lassen, jch wurde aber kein Schiis vor mich und meine Switte bekommen. Jch sagte zu dem
Schreiber, jch habe niemahlen an Frey-schuss gedacht und wen ehr mier auch wolte Schus geben, so begere
jch es nicht, sondern jch habe so viel von meinem allergenedigsten Kb-nige bekommen, das jch die ganse
Weldt kan durchreisen. Den wen jch Schiis hette nem[en] sollen, hette jch warlig dem Kansler 3 mal meer
Geldt miissen, als das Furlon mier kosten solte. Es [29 об.] verdros dem Diack sehr, das ehr mier nicht
schinden konte, den jch hette einige Vorneme mier zu Giinner gekouft, welges unumgencklig ist, den ein
Riiss und Persianer miissen Presenten haben, sie sehen mehr auff Geschencken als auff das Petitum.
Hierauff nam jch meine Reise weiter durch Reusland nach Persien vor. Mit Slitten kam jch nach
Sinbirski, eine Stadt an die Wolga gele-gen. Hier nam jch ein Vaerkost, eine Struse genant, und reiste
nach Astrican. Hier muste jch b (jch) in ander Faerzeuch mieten, um fiber das Mare Kaspium zu kommen *
3 (Kost 100 Rubei) ю.
Wie jch jn Persien angelanget, nemlig zu Nisowa, ist ein Ohrt, so am Mehr liget. Es fliest ein klein
Revier aus dem Lande und feldt hier jn die Seh, und nach diese Revier hadt dieser Ohrt den Namen
Nisowa. Es ist eine offne Reide. Die Schiffe haben einen platten Botten. Wen sie mit grose Miihe undt
Beswer haben ausgeladen, zihen sie die Fahrzeiige auff dem Lande, weilen jn die Brandung gefehrlig ist
zu ligen.
Den andern Tag nach meine Ankumft schickte der Guverneur von Schawran, ein kleine Stadt 6 Meilen von
Nisowa, zu mier, um sich zu erkundigen, wovon jch were und wo jch hin wolte. Wie jch den berichte, das
jch ein Abgesanter von dem Kbnige jn Sweden were, um meine Gewerbe bey dem Kbnige von Persien
abzulegen, kam der Guverneur den andern Tag jegen Abent mit zwantsig wollgemuntirte Edleute mier zu
ferwilkommen, begerte einen Bedienten von meine Switte, um mit seinen Expressen nach Schamagi, die
Houbtstadt jn Me-dien, an den Chan zu schicken, um meine Ankumft zu notifisiren und zu berichten,
wieviel Kamel und Ferde jch notig hette. Den andern Tag, nachdem jch dem Guverneur ein Present gegeben
undt wol track-tirt hette, nam ehr Abschidt, schickte meinen Bedienten mit seinen Expressen voraus.
Nach 3 Tage Reisens kam mein Abgeschickter jn Scamagi. Der Gan я lies jhm gleich vor sich kommen,
bezeigte sich sehr [30] freund-lig, fragte, wie weidt Sweden von Persien gelegen were und wie lang jch
auff die Reise hette zugebracht, versprach auch gleich, Kamel undt Ferde anschaffen zu lassen, wie jch
den auch jn zehen Tage hiernach
ь Далее вычеркнуто muste.
э—ю Написано на поле.
я Написано над строкой.
45
mit Kamel undt Ferde neben einen Pristaven versehen wurde. Der Chan schickte mier 4 Kamelen mit Wein
und allerhand Landtfriichte und lies mit dem Pristaven sagen, das jch versichert sein solte, das jch
dem Konige ein angenemer Gast sein wiirde und wolte ehr vor sein Person mier alle miiglige Assistens
erweisen.
Jch brach jn Godtes Namen von Nisowa auff und kam nach 5 Tage Reisens vor die Stadt Schamagi, da mier
den des Chan sein Marschal mit einig hundert wolausgestoffirte Leiite mier entgegen kam und mier Wilkom
hiese und ein Gruss von dem Chan iiberbrachte undt fiirte mier jn ein gutta Quartier mit Bitte, mier
nuhn ein wenig auszuruhen. Nach 3 Tagen lies mich der Chan zu Malzeit einladen, schickte mier
wolausgeputtste Ferde, so viel notig, tracktirte jhrer Art nach mier wol unter der Malzeit. ..
Шведский государственный архив, колл. Biographica, F /.

Л. ФАБРИЦИУС. ЗАПИСКИ**

A RELATION CONCERNING THE PARTICULARS OF THE REBELLION LATELY RAISED IN MUSCOVY BY STENKO RAZIN
Its Rise, Progress, and Stop; together with the manner of taking that Rebel, the Sentence of Death
passed upon him, and the Execution of the same
Here are two sorts of Cosacks, some are call’d Saporogsky, and others Donsky. The former do from
antient times belong to the Dominions of the King of Poland, and have their ordinary abode in the Isles
of the River Borysthenes or Nieper. At a good distance from the Town Kiof, in the same River, is to be
found a Rock, from which the Water falling with great violence, maketh above Fifty Isles; and this
Rock, whence the Water falls, is called Poroch, and giveth to those Cosacks, which are seated in those
Isles that lie behinde the Poroch, the name of Saporogsky. Their business is, to be watchful against
the Incursions of the Tartars, and other enemies of the Kingdom of Poland.
The Name of Cosack is said to be derived from the Sclavonian word Cosa, which signifieth Spirit; and it
is thought that that name was given to that people by reason of their Agility or Nimbleness,
The Donsky-Cosacks are those that have their habitation upon the famous River Don, antiently called
Tanais, and belong to the Czar or Emperor of Muscovy and Russia, to whom they yield a voluntary, rather
than a compelled obedience. They are by the said Czar endowed with many Priviledges, enjoying their own
Laws, and clausing their own Governor. They have so great Priviledges, that if any Slave runaway from a
Russian Nobleman or other great Person, and come unto these Cosacks, the, Proprietors loose their claim
to them.
Of these Donsky-Cosacks was Stenko Razin, the Person that four years since rose up in Rebellion against
the great Czar Alexis Micha-lowitz. The reason or rather pretence of that Insurrection was, the death
of the said Razin’s Brother, inflicted by the Bojar Kneas /urge Dolgeroek. For in the year 1665. he was
with an Army in the Field, about the Town Kiof, against the Polanders, having under him, among others,
a Troup of Donsky-Cosacks. Autumn being come in, and that Troup esteeming to have done good service
against the enemy, desired to be dismissed by the said Commander Dolgeroek, who possibly standing yet
in need of their service, would not consent to it. Whereupon these Cosacks, unwilling to hearken to the
command of their General; but following the perswasions and example of their chief Officer, which was
the Brother of Stenko Razin, did disband, and went every one to his home. Dolgeroek being extreamly
offended thereat, gave order, that this Ring-Leader should be taken; which being done, he commanded him
presently to be hanged.
This is the cause, pretended by Razin, when he was upon the Rack, of his raising this Rebellion, to
revenge the death of his Brother, in-
91
Concerning rhe Particulars of rhe
RFUn I ГГ^ХТ li LLo.tLLL7 Czl^l
Lately railed in
MUSCOVY
В Y
Stenko Razin;
Its Rife, Progrefs, and Stop ; together with the manner of taking that REBEL, the Sentence of Death
pafled upon him, and the Execution of the fame.
l&ublifljefc bp JtutHW-
In the $ J У 0 I : Printed by Tho, З^ежотЬ.
Титульный лист «Сообщения» о восстании С. Разина,
изд. 1672 г.
Ci)
A RELATION
Concerning the Particulars of the Rebellion lately raifed in Mufcovy by Stenfy^qn.
Here are two forts of Cofackj, fome are call’d    and
others    The former do
from antient times belong to the Dominions of the King of and have their ordinary abode in the Ides of
the River 'Bar^fthfna orNieper, Ata good
diftance from the Town кй/і in the fame River, is to be found a Rock, from which the Water falling with
great violence, maketh above Fifty I'fles 3 and this Rock, whence the Water falls, is called and giveth
to thofe    which are feared in thofe Ifles
that lie behinde the Pwd, the name of
Their bufinefs is, to be watchful againft thelncnrnons of the Tartars, and other enemies of the Kingdom
of Pelavii.
The Name of Cgfifykjs laid to be derived from the Sclavs,™ word CcfavMch fignifieth Spirit i and it is
thought, that that name was given to that people by reafon of their Agility or Nimblenefs.
The Donsky-Cpfackj are thofe that have their habitation upon the famous River Теи, antiently called
A 2    Tam/ts,
Первая страница «Сообщения» о восстании С. Разина, изд. 1672 г.
nocently executed, as he understood it. But that this was but a meer pretext, is sufficiently apparent,
in regard that this Insurrection was made not onely against the Czar, but also against the King of
Persia, from whom he never could alledge to have received any injury. So that nothing but his
malicious, and rebellious temper, hath impelled him to this infamous undertaking.
The beginning of his villanous attempt was, hts robbery upon the River Volga, An. 1667, where he took
several great Boats laden with Commodities, belonging partly to Cloisters and Ecclesiasticks, partly to
private Merchants of Jereslaf, {Vologda, and other places. Thence

Привоз С. Разина в Москву. Из кн. «Сообщение»,' изд. 1672 г.
he went to the Town Jayck, which he took by force, assisted by his Cosacks. Soon after he proceeded to
the Caspian Sea; and from thence he returned to the Volga, where he did great mischief in giving
interruption to Fishing, and in ruining many Houses. Thence he marches to the Town Teock, and further
to the Frontiers of Persia, where he did great damage to the Subjects, both of the great Czar of
Muscovy, and the Chach of Persia. The Inhabitants of a certain small Persian Town, being informed of
his approach, betook themselves to a Neighboring Fort for security. Whereupon Stenko sent them word,
that they had no reason to fear, and invited them to return, assuring them, That he and his Men were
not come to do them any hurt, but for Money to buy Provision, and other Necessaries for his Troups.
They came back with great confidence to their Town, and opened their Shops, where Stenko and his
Soldiers bought what they needed, and paid for what they bought that time; but afterwards he gave a
sign to his Cosacks, that passing over the Marketplace, when he should put his Cap into
94
a certain posture, they should fall upon and kill all the Inhabitants; which was executed accordingly,
and practised in several other places upon the Borders of Persia.
To stop these cruel actions, the Kneas I wan Simonewitz, then Waywode or Governor of Astracan sent some
Troups against him. Whereupon Stenko, finding himself too weak, and apprehending a bad issue, asked
pardon; to which, the said Governor returned this answer. That if he would desist from his violence and
robbery, he doubted not but the great Czar would shew him Mercy. He came with his companions to
Astracan, almost all sick and swelled, because having been a little before, upon a certain Island in
the Caspian Sea, beset by the Persians, they had been necessitated to drink Salt-water. And he at
length received pardon from the Czar for his crimes, and promised, That he and his Company would
henceforth serve him with all faithfulness, nor exercise any robbery on the Volga, or the Caspian Sea,
or elswhere.
Stenko being recovered, shewed his generosity to the Inhabitants of Astracan. For as he was walking
thorough the Streets, he scattered among the people store of Ducats and other Coyn he had robbed, and
thereby was applauded by all; which then sufficiently manifested his aim. And so he, with his
associates, went away to their own Countrey about the River Don; where he began to act afresh his
villainy in Ecclesiastical Matters, driving away many Priests, and hindring Divine Service, and
intruding himself into Church affairs. For a pattern of the glorious Ceremonies, which this Cosack~Pope
introduced, take this, that instead of the usual Ceremonies of Marriage performed by the Priests in
Russia, he made the contracted couple to goe several times round about a Tree dancing, and thus they
were married after Stenko’s mode. He also cast out blasphemous words against the Saviour of the World;
and scrupled not forthwith to break that Oath of Fidelity, which a little before he had sworn to the
Great Czar; and put to death divers ancient Cossacks, that had more integrity than to combine with him
in his rebellion. The like he acted upon the Waywode of the same place, and upon those that had been
sent by the Czar with Letters of Grace and Pardon, and others.
From the River Don he return’d to the Volga, together with his Associate, and came to the Town Saretza,
where he perswaded the Inhabitants, that the Army of the Great Czar was at hand to put them all to
death; whereas on the contrary that Army was come to assist them against Stenko: and thus the Town was
surrendred to him; and he having made his entry, killed the Commander and all the Citizens that refused
to joyn with him. He marched out again to meet the Army of the Czar; which he defeated, taking and
putting to death the General with many others. He took also the Town Sionejaer; where he put to the
Sword the Governour, all the Officers, and many Muscovian soldiers.
Thence he marched to the City of Astracan, seated at the mouth of the River Volga, not far from the
Caspian Sea, walled about, and
95
having in compass more than two miles. The Suburbs lying round about it, are most of them bare, and
exposed to the incursion of any Enemy. Some years since was this Town possessed by the Tartars, from
whom it was taken by the Czar Iwan IVaselowitz, An. 1553. About it grows no Grain at all, but ’tis
provided from above. It is rich chiefly in Salt and Fish; the Caspian Sea furnishing the people, living
on that shore, with store of Salt water, of which they make whole mountains of Salt. And the Volga
about Astracan abounds in Fish above all Rivers. There they catch those great Fishes, Ossotrina, Be-
louga, some of the latter being three fathoms long, one of which can hardly be carried by thirty men.
In Astracan is great Commerce, managed by forrain Nations, Persians, Indians, Boucharen, Armenians, and
others, it hath for its ordinary Garison Twelve thousand Soldiers. Stenko Razin coming to this City,
sent some of his Cossacks into it, to stirre up the Soldiers against the Governor; which wrought so
well, that it was concluded the Town should be deliver’d to him, and he received into it: which was
executed according to his wish.
Kneas Iwan Semenof Prosorofskie, being at Church, in the midst rof Divine Service was thence pull’d
away, and made to goe up that high square Steeple, which stands in the midst of the Castle of Astracan,
for a Beacon to direct those that Navigate the Caspian Sea, or travel In the vast and little frequented
fields called Steep. From this Steeple the said Governor was cast down head-long. ’Tis said, that
Stenko a little before whisper’d him something in his ear, at which he shook his head, being doubtless
tempted by this Traytor to take his part, which the Kneas refusing to doe, was forced to make this high
and Tragical leap.
Stenko Razin immediately hereupon committed great slaughter and robbing. The Brother of the Governor,
and many Noble-men and others, that would not come in to him, he put to the sword, as also many Dutch
and other Officers, and some Holland Mariners, which ithough they run into the Caspian Sea, yet are
said to have been fetcht back and killed. Colonel Thomas Bely, and Lieutenant-Colonel Jacob UVanderow,
and others, were put to the Sword, being in Arms upon the walls of the Town. The Churches, Cloisters,
and the Houses of the richest Citizens wore plunder’d; the Writings of the Chancery burnt, the Czar’s
Treasure of the Kingdom of Astracan carried away, many Merchants strangers, being there at that time,
as Persians, Indians, Turks, Arminians, and others, were put to death with the rest: both the Sons of
the Governour Prosorofskie he caused to be hung up by the Legs upon the Walls of the Town, and to be
taken down again, putting one of them, after much torture, to death, and causing the other to be beaten
half dead, and so carried to the Metropolitan. His Lady and Daughters he delivered to the Soldiers, his
Companions, to take them for their Wives, or, if they pleased to abuse them. This taking of Astracan
happen’d July 28, 1670.
96
After this, Stenko marched do Tzaretsa, and thence to Tzaratof, which were also deliver’d to him, and
the Governors of them put to death, together with many Noble men; and the Treasure carried away.
The like happen’d to the Town Tzamatof: from whence Stenko went to the Town Simbierske, which he
besieged, took by storm, and burnt to ashes, after he had lost a great part of his Cossacks before the
Castle of that place. The Governor of it was the Lord I wan Boch-daenwitz Micoslafsky, who with
extraordinary courage defended it against this Traytor: so that Stenko, conquerour of all the places
upon the Volga, was stop’d here from going further; without which he was resolved to have marched to
the Royal City Casan, not far distant from Simbierske.
Although Stenko was now hindred to pass further, as being beaten, and wounded himself, insomuch that he
was constrained to return to his /Isiracan-Quarters, yet did he much mischief in Russia by his
Emissaries, who here and there stirr’d up the people to insurrection. In Ga-litz the fire began, but
was soon quenched. About the Town Oestiga some of those Emissaries were caught, taken, and hanged.
Every where he promised Liberty, and a redemption from the Yoak (so he call’d it) of the Bojars or
Nobles, which he said were the oppressors of the Countrey; In Mosko it self, men began to speak openly
in his praise, as if he were a person that sought the publick good and the liberty of the people; for
which cause the Great Czar was necessitated to make a publick example of some, to deterr the rest.
A certain aged man being asked, what should be done in case that Stenko should approach to the City of
Mosko, answered, that the people should goe and meet him with Bread and Salt, which among the Russians
is a token of Love and Friendship. For which this man was taken and hanged.
About the same time, there was brought into the same City, one of the principal Associats of Stenko,
that had undertaken to debauch the people up and down in the Countrey from their obedience: but he had
his due reward; for one of his Arms, and one of his Legs were cut off, and he presently hanged on the
Gallows.
All sorts of imaginable mischievous devices were set on foot by Stenko to ruine the Russian Empire, and
to seduce the common people.
Amongst other Artifices, he had prepared two ships, one of which was lined within round about with Red
Velvet; and he gave out, that in it was the Lord Czarawitz, of Glorious memory, Alexis Alexewitz, the
Great Czar’s eldest Son; who yet in the year 1670. on the 17th of January in the presence of his
Father, in the Pallace of Mosko, departed this life, and the next day was buried in the Metropolitan
Church of 5. Michel. Stenko boldly pretended, that this Prince was yet alive, and with him. And to
colour this lye the better, he kept in the said ship a Youth of about 16 years of age, descended of one
of the Peregorsky Circassian Princes, whom Stenko in his former depredations had taken
Записки иностранцев
97
prisoner: which young Prince hath received the Great Czar’s pardon, because he was compelled to act
such a person; and he is still in Mosko, at the house of Kneas Jacob Codonietewitz a Circassian. And to
drive on these devices, he spred abroad, that this Lord Czarawitz had made an escape from the violent
hands of the Bojars and great Lords, and taken his refuge to him; adding, that he, Sienko, was come by
order of the Great Czar to put to death all the Bojars, Nobles, Senators, and other great ones, (that
were too near to his Majesty), as Enemies and Traytors of their Countrey. By these base practises
invented and push’t on by Stenko, the ignorant people was inflamed to fight furiously, and those of
them that were taken prisoners underwent death with a wonderful resolution, as being possessed with the
perswasion of dying for a good cause.
At Smolensko was hanged a certain person, who said, that he died upon having seen with Stenko the
Prince Czarawitz, whereas he saw but a counterfeit one.
The other ship, that Stenko had, was lined with with Black Velvet, and he gave out, that there was in
it the late Patriarch Nikow, who in the year 1666. was, upon the Condemnation passed by the Patriarchs
of Alexandria and of Antioch, by his Majesty, the Great Czar, deposed from his Dignity, and sent to the
Monastery of Belooser, where he is yet at this day.
By these Arts Stenko had so far advanced his design that the whole Tract of Land about the Volga and
farther up into the Countrey was engaged in this rebellion, as far as to the Towns Accateur and Arsa:
And the number of the Rebels was augmented to two hundred thousand, and part of the Czernische Tartars,
and all the Russian Countrey-men living in this Tract, and belonging to Muscovian Lords, rose up
against their Governors killing and hanging them; and the fire of this Rebellion gained at length so
much ground, that it began to burn not above twelve miles from Mosko it self.
' Hereupon the Great Czar raised a great Army, and under the conduct of the Noble Kneas /urge Alexewitz
Dolgeroek sent it, about the end of September, against the Enemy, of whom he met a party of Fifteen
thousand men, who though they fought resolutely and rallied three times, yet were at length beaten and
put to flight, very many remaining, dead upon the place, and a great number being taken, who were
immediately executed. Six Field pieces fell into the hands of Dolgeroek; who encamped under the Town
Arsamas, where he exercised severe judgment upon these Rebels. The place was terrible to behold, and
had the resemblance of the Suburbs of Hell. Round about it were Gallows, each of which was loaded with
Forty or fifty Men. In another place lay many Beheaded and covered with Blood. Here and there stood
some impaled, whereof not a few lived unto the third day. and were heard to speak. Within the space of
Three Moneths, there were by the Hands of Executioners put to death Eleven thousand Men, in a legal
way, upon the hearing of Witnesses.
98
Dolgeroek himself remaining upon the place of Judgment, sent his Army out by Parties, that found out,
defeated, and dispersed Stenko’s forces. It was of great importance to Russia, and a great Mercy of
God, that the Rebels lay here and there divided; as also, that they could not agree amongst themselves,
about the Supream Command. For if this power of the Rebels, consisting of Two hundred thousand Men, had
been united and unanimous, it would have been difficult for the Forces of the Czar to have resisted and
mastered the same.
The German Officers were highly applauded by His Majesty, for having acquitted themselves so well in
leading on their Men. The most resolute of the Rebels, were those of the small Towns of Lisko and
Morasko, who had more than once attempted to take by storm the Cloister of Macariof, and lost a great
number of Men before it, taking it at last by the treachery of a Jew, and putting to death all the
Monks that were found in it, and carrying away a rich prey, because the people living thereabout had
carried their Goods thither for security.
Morasko held out; but those of Lisko rendred themselves in good time, and delivered Thirty of the
Rebellious Cosacks, together with a Nephew of Stenko Razin, and so they were pardoned.
Amongst the Prisoners, there was brought to Kneas /urge Dolgeroek a Nun in Man’s habit, put over her
Monastical dress. This Nun had commanded Seven thousand Men, and done bravely in this War, till she was
taken prisoner. There appeared not any alteration in her, nor any fear of death, when the Sentence of
being Burnt alive was pronounced against her. Amongst the Russians the deserting of a Monastery, is
esteemed a black and capital crime. A little before she died, she wished that many more had behaved
themselves, and fought as couragiously as she had done; that then certainly Kneas Jurge would have
found his best safety in his heels.
Being now to die, she signed herself after the Russian manner, with the cross on her forehead and
brest, and so laid her self quietly down upon the Pile, and was burnt to Ashes.
There was also brought to Judgment, one of Stenko Razin s Confederates, and his best Counsellor, who
had been his, right hand. His Arms and Legs were cut off, and so he was Beheaded and Hunged.
The Prisoners were commonly put upon the Rack, and being examined, what they designed in this
Rebellion; they answered, That they intended for Mosco, and would have the lives of the Nobles, and
other great ones, Their word was Not’schay, that is to say, Unexpected; intimating, That the Czarawitz
Alexis Alexewitz was come as it were from Heaven, besides their expectation.
Thus hath Kneas Jurge Dolgeroek in the space of Three Moneths made an end of this Rebellion, in the
Quarters about the River Don; but in other places the Fire was not yet extinguished, when the Czar
called him back with his Army.
7*
99
Mean time Kneas Constantine Czarbatof was by His Majesty commanded to march towards Taneboef, there to
subdue the Rebels of those parts; which also by the assistance of God was effected. So that all the
Disquieted and Rebellious Countreys have been, by Hanging, Burning, Beheading, Slaughtering (besides
the Eleven thousand Executed by the Hands of Hangmen), and by killing in the Field above an Hundred
thousand Men, reduced to their former obedience.
But to return to Stenko Razin; after that he had been routed about Simbierske, and was retired
downwards, he chose a freer Air for his abode, and remained for a while in the Wilderness of Steep,
leaving to one of his Confederates, call’d Sjorte-Ous, that is the Divels Knuckle, the command of
Astracan: Stenko in the mean time, wandring up and down, until at length by the Captain Cornelius
Jacolowitz, and those of the Donsky-Cosacks that had remained faithful to the Czar, he was secured and
brought into Mosco. This Cornelius Jacolowitz was Godfather to Stenko, and always honored by him, as if
he had been his Father; whence he never in the least imagined, that that person should contrive any
mischief against him. But he that was so persidious to his Prince, deserved no better recompence.
He was laid hold on about Tzarietza, and carried that long way of Two hundred Miles to Mosco,
entertained all along with the hopes, that he should speak with the Great Czar himself, and before him,
by word of Mouth, plead his own cause; he always imagining, that he had many things to say, very
important for the Czar to know.
His Brother Frolko was extreamly sad on the way, and, it seems, of a better nature than Stenko, whom he
charged with all he had done. And Stenko seeing his Brother at a certain time more than usually
troubled, comforted him by representing, that coming into the City of Mosco, they should receive great
honor, thousands of people, and the greatest of the Land being (doubtless) ready to meet, and to see
them.
Stenko coming within a mile of Mosco, the Waggon met him that had been made to bring him into the City
according to his deserts, In the hind-part of it was erected the Gallows; himself was stripped of his
Silken habit, which he had worn hitherto, and an old ragged Sute put upon him; and so he was placed in
the Waggon under the Gallows, with an Iron-Chain about his Neck, fastned to the top of the same. Both
his hands were locked fast to the Side-beams of the Gallows, and his Legs divaricated. His Brother
Frolko was with an Iron-Chain fastned to the Waggon, and went a foot on the side of it.
Thus entred Stenko with his Brother into the City of Mosco, Thousands of People, of great and mean
condition, beholding them, and so fulfilling his Prophesie of the honor he should have in entring this
Town. And though he comforted his Brother with this honor, yet himself standing in the Waggon looked on
no body, but held his Face continually down-ward.    .......
100
They were both put to the torture, but what they there confessed, is not well known; onely that Stenko
did very much lament the death of his Brother, who by the command of Kneas Jurge Dolgeroek had formerly
been hanged.    •
His Brother Frolko behaving himself most pittifully under the torture, Stenko went about to comfort him
again, and said, That he must remember the good things he had enjoyed; that he had lived so long among
his Friends with great credit and reputation, and had commanded thousands; and therefore he was now to
bear this hard fortune with patience.
The Russes use this manner of Torture; they shave the Crown of the Head of a Malefactor, and drop cold
Water upon it, which they say causeth very great pain. It is related, That when the Crown of Stenko,
and his Brother was shaved, Stenko said to his Brother, I have often heard, that none is shaved for a
Priest, but he must be Learned; we are both unlearned, and yet they do us the honor of shaving our
Crown.
Four days after that he was brought in, he was with his Brother carried to the place of Execution in
the Cittadel. The Sentence of Death was read before him, wherein were expressed the Principal Villanies
he had committed. He seemed not at all concerned, and spoke not a word but stooped. And when the
Executioner was going to do his office, he crossed himself several times, directing his face towards a
certain Church, called Pretsietse Bogorodietse Casaneche; that is, The most Holy Mother of God of
Casan. And thereupon he bowed his head thrice towards three several places of the people assembled,
saying, Prostie, that is, Forgive me. And presently he was laid down between two Beams, and his Right
Arm cut off to the Elbow, and his Left Leg to the Knee. After this, his Head was, cut off with an
Hatchet: All which was done with great speed in a very short time; and Stenko gave not the least sigh,
nor shewed any sign of sense.
His Brother coming to the place of Execution, cryed out, That he had the Czar’s word; a manner of
expression, when a person hath any secret to reveal, which is to be manifested to none, but to the
great Czar alone. Being asked what is was, he said, It was to be told to none but to the Czar.
Whereupon he was reprieved; and they say, That he hath discovered the place of the Treasure digged
under Ground by his Brother Stenko.
This was the end of Stenko Razin; his Deputy Sjorte-Ous whom he had left to command in Astracan, is
said to have raised new commotions; putting to Death the Metropolite, and others that are contrary to
his design. God Almighty give to the great Czar, Alexis Michae-lewitz, the Victory over all his
Enemies.
Arch-Angle, Sept. 13/23 1671,
On Board of the Ship, the Queen Esther.
101
The sentence of death read before Stenko Razin, on the place of execution june 6. 1671
Thou Villain and Renegado Rebel Donsky-Cosack Stenko Razin, in the year 1775 alias 1667, abandoning the
fear of God, and forgetting thy Duty and Oath, where by thou art bound to His Majesty the great Czar
Alexis Michaelowitz, Emperor and Defendor of the Greater and Lesser, and the IVhite Russia, hast
Rebelled against His said Majesty; and having raised othed Cosacks, hast marched with them to the River
Volga, there to act thy Villainous Designs: And coming there, thou hast done great mischief to much
people, taking the Nasaisky great Boats, laden with Salt-fish and Salt, belonging to the Patriarch,
Cloy-sters, and others: As also the Boats of many Merchants: Which Violence and Robbery, thou hast
acted as far as to the very Walls of Astracan.
Again, Thou Villain, hast, betwixt Astracan and the Sorneiner, Robbed, Killed, and Thrown into the
Water, the Waywood of the great Czar, Simon Bellemisch, who was sent to speak with thee. The like
villainy thou hast committed upon the Muscovian Officer Su-sover, that was likewise dispatched to thee
for the same end.
When out of Astracan to the Town Jayck were sent a Waywood, and two Russian Colonels, with some
Soldiers, to confer with you in an amicable way, and to perswade you to desist from your Villainous
attempts, and to beg his Majesties pardon, thou didst hang both the Colonels, and betake thy self with
thy Cosacks to Sea from Jayck, and return from Sea into the Volga, ruinig all places of Fishery, and
burning the habitations of the Tartars.
Thou Villain hast also been under the Town Tar chi, and hast exceedingly endamaged the adjacent places;
as also part of the Dominions of the King of Persia. Being upon the Caspian Sea thou didst rob the
Subjects of Persia, and take away the Goods of Merchants, and their lives also Thou hast also ruined
several Towns in Persia, and thereby caused great difference between the Two Empires. Besides, the
Soldiers of Astracan upon thy orders, have killed their Colonel, and joyned themselves to thee, doing
great mischief in many places.
An. 7177 alias 1669. The Governor of Astracan, Kneas Iwan Si-monewitz Prosorofsky sent against you the
Waywood Kneas Simon Leibof with His Majesties Army, who had girt you all about; which thou Villain
seeing, didst dispatch to that Waywood two of thy chief Confederates, praying in the name of all the
Cosacks, that His Majesty would please to pardon them, promising, That thereupon you would return home,
and act no more mischief, but serve the Czar with all Fidelity, without occasining any difference
between His Majesty and the King of Persia, as also without taking any thing upon the Volga, or the
Caspian Sea: Whereupon those two Cosacks having taken an Oath in the name of the whole Body, and sent
to His Majesty Seven persons to implore his pardon (which was granted), and your
102
Forces being permitted to go with safety from Astracan, to the River Don, the place of your dwelling;
notwithstanding all this, thou Villain hast forgot the Grace and Favor of the great Czar, and has by
the way exercised on the Volga, great robbery, and coming to Tzaretsa, beaten the Waywood, and
committed enorm outrages.
An. 7178 alias 1670. Thou Villain, together with thy Companions, forgetting the Fear of God, and
deserting the Holy Catholick Apostolick Church, didst, when you were upon the Don, speak blasphemous
words against our Lord Christ, and prohibit to build Churches, and to perform Divine Service in those
that were in being; driving away all the Priests, and making such people, as would marry, instead of
practising the usual Ceremonies of Marriage, to go round about a Tree.
Thou Villain also, slighting the Grace of the great Czar vouchsafed to thee and thy Associates, hast
afresh rebelled against His Majesty, and returned to the River Volga, acting the like villainies, with
Robbing and Killing as formerly, and particularly plundering and putting to death some honest antient
Cosacks, that refused to joyn with you, and to approve of your Actions.
Thou hast likewise killed and cast into the Water, those that by the great Czar were sent with Letters
of Pardon to the Captain Cornelius Jacolowitz and to other Donsky Cossacks; and caused the rest to be
so beaten that they died of it.
Marching from the River Don with thy confederate Cossacks, and coming to the Town of Tsaretza, thou
hast fraudulently perswaded the people of that place, that the Czar’s Army was coming to put them all
to the sword; whereas on the contrary his Majesties Army went to assist that Town against thee and thy
villainous practices: upon which ungrounded perswasion the said Town surrendred themselves to thee, and
received thee amongst them. Entring into it, thou hast put to the sword the Commander Turgonova, and
all those Citizens, that would not be partakers in your villanies, and thrown them into, the water; and
thereupon thou didst march out against the Army of the Great Czar, and by fraud rout the same, and
didst fling into the water their Colonel Jwan Lapatin, and their Lieutenant-Colonel Ted or Jeck-schym,
and others, after having put them to very great torments, Besides thou hast taken away the Czar’s Boats
laden with Rye, and robbed many Merchants; and after that thou didst march to the Town Tzor-nojaar, and
there kill the Governor Jwan Sergeof and all Officers, and many Moscovian Soldiers.
Coming before Astracan, thou madest some of thy villanous Cossacks enter into it, and by them induce
the Soldiers to deliver up the Town, and the Bo jar and Way wood into thy hands: which was done
accordingly; the Astracan soldiers thereupon joyning themselves with thee, and upon thy Orders pulling
the Bo jar, Kneas Jwan Simonowitz Prosorofsky, out of the Church whom thou didst cast down headlong
from a high Steeple, commanding also his Brother, together with many Noble-men, Officers, Soldiers, and
Merchants, after grievous Tortures,
103
to be put to death; and robbing the Houses of God, Churches and Monasteries, as also the Czar’s
Treasure, and many Houses of the principal Citizens, and burning all the Papers of State in the
Chancery, with the addition of such scoffings as cannot be parallel’d.
Moreover, thou hast caused, without any shame, many Priests, Monks and Nuns to be stripp’d naked, and
many other people besides. Thou hast also commanded most inhumanly to be beaten very many, to make them
confess, where they had hid their Treasure, without sparing little children. Further, thou hast put to
death some of the chief Merchants of the King of Persia, and many other Merchants strangers, Persians,
Indians, Turkish, Armenians, and Boucharen, who upon the account of Traffick, were at that time in
Astracan; robbing them their Goods, and occasioning matter of discontent to the Great Chach of Persia.
Again, thou Villain hast been insatiable of Blood, and continued to spill the most innocent: and thou
hast not scrupled to hang up by their Leggs upon the Wall both the innocent Children of the Bojar,
Kneas J wan Simonowitz Prosorofsky, and after great Torture to worry the one, and so to beat the other,
that thou thoughtest he could not live. And thou hast also caused the Clerks, that served the Great
Czar, and would not consent to thy designs, to be put to painful deaths commanding them to be hanged up
by their Ribs.
Besides, Thou Villain, after having killed in Astracan many good people, hast delivered many Wives and
their Daughters to be abused by your confederate miscreants; commanding also the Prieste that they
should marry none at the Metropolitan’s Order, scoffing at the Church of God, and the Ordinances of the
Holy Apostles, and annulling the Sacrament of Marriage, and throwing such Priests as refused to comply
with thee, into the water.
Thou Villain hast also robbed the Treasure of the Great Czar in Astracan; and after an effusion of much
blood, thou didst march out of that City to Tsarietza, and thence up the River to Tsaratof, whose
Inhabitants surrendred themselves unto thee; and there thou didst rob the Corn-Moneys of his Majesty,
and great store of Provision, putting to death the Waywood Koesmakotesin and many Noble men.
From Saratof, Thou Villain, persisting in thy malitious designs, didst come to the Town Samarof, which
also was surrendred to thee, and whence thou didst carry away the Czar’s Treasure, putting to the sword
the Governour Jwan Alsienofsky, and many Noble-men and Citizens, that would not take your part.
From Samarof, thou Miscreant didst proceed to the Town Sim-bierske, to which thou laidst a Siege, and
tookst it by storm, doing much mischief there. Thou didst also send to many other Towns some of thy
villanous Companions, by false Writings bearing them in hand, that the Eldest Son of our Great Czar, of
Glorious memory, our Czarawitz Alexis Alexewitz, Great Duke of the Greater, Lesser and the White
Russia, was yet living, and that thpu by Order of his Ma
1P4
jesty, wast come to put to death as Traytors, all Bojars, Councellors, Noble-men and Officers, being in
his Majesties service: whereas, on the contrary, the said Son of our Great Czar, departed this mortal
life, and pass’d into the everlasting Rest of Heaven; and that in his Pallace, in the presence of his
Lord Father, in the year 7178, alias 1670. the 17th of January; his Corps being buried in Masco in the
Cathedral of 5. Michel, amongst his Progenitors, the very next day after his death, likewise in the
presence of his Lord Father the Great Czar, and of the Lords the Patriarch of Alexandria, Paysy, and
the Patriarch of Mosco, Joseph, and of many Metropolitans, Arch-Bishops, Bishops, Abbots, and Priests:
which departure of our Lord Czarawitz of Glorious memory, is not only notorious here, but in other
Kingdoms also. But Thou Trayior didst devise this with a designe to discompose the people, and to
occasion the shedding of innocent blood.
Thou hast also craftily given out, as if the Monk Nikow was with thee; whereby thou hast scandalized
many; for this Nikow was, by the Order of the Great Czar, according to the condemnation of the
Patriarch, deposed from his Office, and sent to Beelooser into the Cioyster Verapond, where he yet is.
Moreover, thou didst also like, a Villain, send thy Associats and Traytors into the Army of the Bojar
Kneas Jurge Alexewitz Dolgo-roeck, to intice them to joyn in Rebellion with thee: which designe yet, by
the good providence of God, hath been frustrated.
But, Thou Villain, lying about the Town Simbierske, was’t not able with all thy storming and cheating
to effect any thing; forasmuch as by the goodness of God Almighty, and the aid of our blessed Lady the
Mother of God, the comfort of the Christians, and upon the intercession of the Holy Father and Wonder-
worker Sergius, and by the Military strength, and the prosperity of our Great Czar Alexis Micha-lowitz.
Great Duke of all the Greater, Lesser, and the White Russia, as also of the Highborn Lord our Czarawitz
and Great Duke Jwan Alexewitz; and likewise by the prudent and careful Conduct, and the valour of the
Soldiery of our Great Czar; Thou Villain and Traytor, with thy Confederates and Abettors, hast been,
neer the Town Simbierske, and in many other places, discomfited, and with a few of thy company didst
then escape, and retreat downwards.
In many other places have the Inhabitants, upon thy villanous sollicitations, rebelled, and kill’d
their Governors, and thrown them into the water: And Thou Villain hast joyned thy self to the villany
of thy Brother, and you together have fallen into divers Frontier-places, where you have shed much
innocent blood, and done great mischief.
In which your divellish practises, you perfidious Villains, Stenko and Frolko, together with your
Companions, did contemn and deride the Church of God, not understanding the Grace of the most Holy
Mother of God, the Hope of Christians, and of the Holy Wonder
105
worker Sergius’, designing the ruine of the Imperial City Mosco, and of the whole Moscovian Empire.
You, with all your adherents went so far in your wickedness, that you refused to obey the Laws of our
Great God, who is Glorious in Trinity, and slighted the Mother of our. Lord Jesus Christ, the Hope of
the Christians; putting all your confidence in your divellish practises: In which villainous design you
have been engaged since the year 7175 (1667.) unto the year 7179 (1671.) April 4th; during which time
you have shed store of innocent blood, without sparing that of poor harmless young Children.
April 4th of the year 7179 (1671) through the great mercy of the Almighty, and by the wise Conduct and
the valour of the Army of the Great Czar, Alexis Michalowitz, Thou Villain wast taken prisoner, and
hast been brought to his Majesty, and in the Examination and upon the Torture hast confessed thy
Crimes: For which thy abominable Attempts and practises, committed against God Almighty, and against
our Great Czar, Alexis Michalowitz, Creat Duke and Defender of all the Greater, Lesser, and the White
Russia, for thy Rebellion and Treason, and for the Ruine and Desolation caused by thee to all Russia,
the Great Czar hath commanded, and the Bojars have assented, that thou shouldst be condemned to be
Quartered.
Finis
Printed by Tho. Newcomb, 1672
СООБЩЕНИЕ КАСАТЕЛЬНО ПОДРОБНОСТЕЙ МЯТЕЖА, НЕДАВНО ПРОИЗВЕДЕННОГО В МОСКОВИИ СТЕНЬКОЙ РАЗИНЫМ*
Начало мятежа, разрастание его и конец. Описание того, как был захвачен сей мятежник. Вынесение ему
смертного приговора и казнъ
Есть два рода казаков, одни называются запорожскими, другие — донскими. Первые издавна принадлежат
владениям Королевства Польского и избрали себе пребыванием острова реки Бо-рисфена, или Днепра. На той
реке, на немалом расстоянии от города Киева, имеется скала, откуда вода падает с большой
стремительностью и образует более пятидесяти островов. Скала, с которой падает вода, называется
Порогом, и оттого казаки, проживающие на островах, что лежат за Порогом, зовутся запорож-* скими. Их
дело оберегать Королевство Польское от набегов татар и иных врагов.1
* Перевод Л. Е. Поляковой.    .    ’
106
Говорят, что название «казак» происходит от славянского слова «коза», означающего живость, и что дано
было оно тому _________________________    __ ____2 народу по причине ловкости его и проворства.
Донские казаки живут на известной реке Дон, называвшейся в древние времена Танаис, и принадлежат царю,
или императору Московии и России, которому повинуются скорее по доброй воле, нежели по принуждению. Тот
царь даровал им многие вольности, живут они по своим законам и сами выбирают себе правителя. Дарованные
им льготы столь велики, что ежели какой раб убегает от российского дворянина или другого знатного лица
и приходит к казакам, владелец теряет на него свои права.3
К донским казакам принадлежал и Стенька Разин, который за четыре года перед сим произвел мятеж против
великого государя Алексея Михайловича.4 Причиной или, скорее, поводом к возмущению была смерть брата
Разина, казненного по приказанию боярина князя Юрия Долгорукого. В 1655 году сей князь воевал против
поляков близ города Киева, имея под началом среди прочего войска и полк донских казаков. По пришествии
осени полк тот, сочтя, что довольно он послужил в сражениях с врагом, изъявил командующему Долгорукому
желание быть отпущенным, на что Долгорукий, наверное нуждаясь еще в его услугах, не дал своего
согласия. Казаки не пожелали слушаться приказания командующего, а, поддавшись уговорам и следуя примеру
старшего офицера своего, который доводился Стеньке Разину братом, убежали все до одного и разошлись по
домам. Долгорукий же, будучи тем раздосадован до крайности, приказал схватить зачинщика и, когда
приказание было исполнено, велел тотчас же его повесить.
Вот на какую причину разжигания им мятежа ссылался Разин под пыткой на дыбе: он, дескать, желал
отомстить за смерть брата, казненного, по его разумению, безвинно. Но что сие есть только предлог,
явствует из того, что восстал он не только против царя, но и против шаха Персидского, а о нем он никак
не мог сказать, что терпел от него какие обиды. Итак, лишь злонамеренный и бунтарский дух Разина
подвигнул его на подлое дело.5
Начало злодейскому замыслу своему положил он в 1667 году, разбойничая по реке Волге, где захватил
несколько судов, груженных товарами, частью принадлежащих монастырям и духовным лицам, а частью купцам
Ярославля, Вологды и других мест. Оттуда пошел он на город Яик и с помощью казаков своих взял его
приступом. Вслед за тем двинулся он к Каспийскому морю, а оттуда возвратился на Волгу, где причинил
немалый вред, воспрепятствовав лову рыбы и разорив много домов. После пошел он к городу Терки и далее к
границе Персии, где нанес великий ѵоон подданным как царя Московии, так и шаха Персидского.6 Жители
одного городка в Персии, прослышав о его приближении, укрылись в соседней крепости. Тогда Стенька
известил их, что пет надобности им опасаться, и предложил воротиться, обещая, что
107
от него и людей его не будет им никакого зла, а что, дескать, они купят у них за деньги провиант и
другие нужные им вещи. Жители воротились с полным доверием и открыли лавки, где Стенька и солдаты его
покупали, что им требовалось, и платили сполна за купленное. Но вскоре Стенька подал знак казакам
своим, а был у них уговор, что когда, идучи по базарной площади, сдвинет он шапку на условленный лад,
то надлежит им броситься и перебить всех жителей, что в точности и было исполнено, а после повторено в
других местах на границе с Персией.7
Желая положить конец возникшему злу, князь Иван Семенович [Прозоровский], тогдашний воевода, или
правитель (waywode or governor) Астрахани, послал против него войско. И Стенька, зная, что он слишком
слаб, и предвидя дурной для себя исход, принес повинную, на что воевода отвечал ему, что ежели отстанет
он от грабежей и разбоя, то, надо думать, великий государь окажет ему милость. Стенька пришел вместе с
казаками своими в Астрахань, и все они были больные и распухшие, потому что незадолго перед тем, когда
осадили их персы на одном из островков Каспийского моря, принуждены были пить соленую воду. И вот
наконец пришло ему прощение от великого государя, отпустившего все вины его, и Стенька обещал, что
отныне он и его казаки будут верно служить государю и не станут более разбойничать на Волге, Каспийском
море или в каких других местах.8
Оправившись после болезни, Стенька выказал щедрость жителям Астрахани. Когда ходил он по улицам, то
бросал в народ золотые и другие награбленные им монеты, и оттого народ встречал его приветственными
кликами, что как нельзя лучше соответствовало тогдашней его цели.9 После он с сообщниками своими
возвратился на Дон, где снова принялся творить злодейства против церкви: прогнал многих священников,
чинил препятствия богослужениям и вмешивался в церковные дела. Вот пример великолепной церемонии,
установленной Стенькой, сим казацким папой. Вместо обычного свадебного обряда, совершавшегося в России
священником, заставлял он венчающихся, приплясывая, обойти несколько раз вокруг дерева, после чего
считались они обвенчанными на Стенькин лад. И еще выкрикивал он разные богохульные слова против
спасителя и тотчас же нарушил клятву свою великому государю, которому только перед тем присягал на
верность, и предал смерти много старых казаков, тех, кому совесть не позволяла пристать к его мятежу.
Подобным же образом расправился он с тамошним правителем и с теми, кого посылал государь с посулами
милости и прощения, да и с прочими людьми.10    '
С реки Дона вместе с приверженными ему казаками возвратился он на Волгу и пошел на город Царицын, где
сумел убедить жителей, что вот-вот придет войско великого государя и перебьет их всех, когда на самом
деле то войско шло им на подмогу
108
против Стеньки.11 Город сдался ему, и он, войдя туда, убил правителя города и перебил всех жителей, на
его сторону не передавшихся. После того он выступил из города навстречу государеву войску и разбил его,
захватив и предав смерти командующего и многих других. И еще взял он город Черный Яр и убил там пра.    
_    19
вителя города, всех офицеров и много солдат московских.
Оттуда двинулся он на город Астрахань, расположенный в устье реки Волги, неподалеку от Каспийского
моря. Город тот обнесен стеной и имеет в окружности более двух миль. Примыкающая к нему местность
большей частью пустынная и от набегов врага ничем не защищена. Некоторое время перед тем Астрахань
принадлежала татарам и после была отбита у них царем Иваном Васильевичем в 1553 году. Вокруг города не
произрастают хлебные злаки, и все припасы доставляются туда из других мест. Астрахань превыше всего
богата солью и рыбой. Из Каспийского моря люди, живущие на берегах его, получают большой запас соленой
воды, из которой добывают горы соли. А Волга близ города более всех рек богата рыбой. Там ловят они
огромных рыб — осетра и белугу, достигающих подчас трех морских сажен длиной, и одну такую рыбу едва
могут поднять тридцать человек. В Астрахани большую торговлю ведут иноземные купцы — персы, индийцы,
бухарцы, армяне и прочие. Гарнизон тамошний насчитывает в обычное время 12 тысяч солдат.
Подойдя к Астрахани, Стенька заслал туда нескольких казаков своих, дабы возмутить солдат против
правителя города, и в том они преуспели, так как решено было город Стеньке сдать и его туда впустить,
что и совершилось согласно его желанию.
Князь Иван Семенович Прозоровский, находясь в ту пору на богослужении в церкви, был оттуда выволочен и
силой возведен на стоящую в астраханской крепости высокую квадратную башню, которая служит маяком и
указывает путь тем, кто плавает в Каспийском море или странствует по обширным и пустынным полям,
именуемым степью. С той высокой башни правитель города был свергнут вниз. Говорят, будто прежде чем
сбросить его, Стенька прошептал ему какие-то слова на ухо, в ответ на что князь покачал головой. Итак,
будучи, несомненно, прельщаем изменником передаться на его сторону и ответствовав на то отказом, князь
принужден был совершить с вышины свой роковой прыжок.
Сразу же вслед за тем Стенька пустился грабить и убивать. Брата правителя города, многих дворян и
прочих людей, не пожелавших пристать к его мятежу, он тут же изрубил, а также много голландских и
других офицеров и нескольких моряков голландских, которые хоть и ушли в Каспийское море, но, говорят,
будто схвачены были и убиты. Полковник Томас Бейли, подпол-
109
ковник Якоб Вандеров и другие, с оружием в руках защищавшие стены города, были преданы смерти, церкви,
монастыри, дома богатых жителей разграблены, приказные бумаги сожжены, казна царства Астраханского
захвачена. Многие иноземные купцы, которым случилось быть там в ту пору, персы, индийцы, турки и
армяне, были преданы смерти наравне с прочими людьми. Обоих сыновей правителя города Прозоровского
Стенька приказал повесить за ноги на крепостной стене, потом снять, и после один был мучительски
умерщвлен, а другой избит до полусмерти и отвезен к митрополиту.13 Жену и дочерей воеводы Стенька отдал
солдатам, сообщникам своим в жены, а не захотят того — на поругание. Сие взятие Астрахани произошло
июля 28 дня в году 1670.14
После того Стенька пошел на город Царицын, а оттуда на Саратов, и оба города сдались ему, правители их
вместе со многими дворянами были преданы смерти, а казна разграблена.
То же было и в городе Самаре, откуда Стенька двинулся на город Симбирск, который сперва обложил, после
брал приступом и сжег дотла, потеряв при том под стенами крепости большую часть казаков своих.
Правитель тамошний боярин Иван Богданович Милославский с превеликим мужеством защищал крепость от
изменника, и Стенька, выходивший дотоле повсюду на Волге победителем, был здесь остановлен, а не
случись того, пошел бы он, как намеревался, на царский город Казань, что неподалеку от Симбирска.
Хотя Стенька, будучи разбит и сам к тому же ранен, не мог продвигаться дальше и должен был вернуться на
свою астраханскую стоянку (Astracan-Quartes), однако немало бед в России понаделали подосланные им
люди, которые то тут, то там возмущали народ, подбивая на мятеж. В Галиче занялся было пожар, но вскоре
был потушен. Близ города Устюга схватили и повесили нескольких подосланных Стенькой людей.15 Повсюду
обещал он народу вольность и избавление от ига (так он именовал сие) бояр и дворян, которые, как
говорил он, держат страну под гнетом.16 В самой Москве люди открыто восхваляли Стеньку, полагая, что
ищет он общего блага и свободы для народа. По той причине принужден был великий государь учинить
примерную казнь нескольким смутьянам, дабы устрашить остальных.
Человек один, уже в летах, будучи спрошен, что надобно делать, ежели Стенька подступит к стенам города
Москвы, ответствовал, что надобно выйти ему навстречу с хлебом-солью, а это, как известно, является в
России знаком дружелюбия и приязни. Человек тот был схвачен и повешен.17
Почти в ту же пору привезен был в Москву один из главных приспешников Стенькиных, который возмущал по
всей стране народ, подбивая оказывать неповиновение, за что и постигла мя-110
тежника заслуженная кара: сперва отрубили ему руку и ногу, а после повесили.18
Стенька пускался на всякие злодейские уловки, дабы сокрушить Российское государство и прельстить
простой народ.
В числе прочих хитростей измыслил он снарядить два судна, одно из них было выложено изнутри красным
бархатом, и Стенька известил всех, что на судне том находится блаженныя памяти царевич Алексей
Алексеевич, старший сын великого государя, который скончался еще в году 1670 января 17 дня на глазах
отца своего в московском дворце и на другой день погребен был в соборной церкви святого Михаила. С
превеликой дерзостью Стенька объявил, будто царевич жив и бежал к нему. И чтобы приукрасить свою ложь,
держал он на судне том отрока лет 16, потомка одного из пятигорских черкесских князей, которого
захватил в плен, когда прежде разбойничал. Сей юный князь получил теперь прощение от великого государя,
ибо принуждаем был силою выдавать себя за высокую особу; и ныне проживает он в Москве в доме князя
Якова Куденетовича Черкасского. Дабы подкрепить вымысел свой, Стенька пустил слух, будто царевич, бежав
от злодейских рук бояр и князей, укрылся у него, присовокупляя, что он, Стенька, по велению великого
государя, идет предать смерти всех бояр, дворян, правителей и других высоких особ (наиболее
приближенных к царю) как изменников и врагов своей страны. С помощью подлых уловок, им измысленных,
Стенька воспламенял пребывающий в неведении народ, побуждая его драться отчаянно, а захваченные в плен
принимали смерть с мужеством необыкновенным, будучи в твердом убеждении, что умирают они за правое
дело.
В Смоленске повешен был человек, который говорил, будто умирает за то, что видел у Стеньки царского
сына, тогда как на самом деле видел он лжецаревича.
Другое стенькино судно было все выложено изнутри черным бархатом, и Стенька известил всех, что на судне
том находится Никон, прежний патриарх, который в 1666 году по приговору патриархов александрийского и
антиохийского лишен был его величеством великим государем сана своего и сослан в Белозерский монастырь,
где содержится и поныне.19
Посредством козней сих Стенька столь преуспел в своем умысле, что земли по Волге и далее в глубь страны
вплоть до городов Алатыря и Арзамаса вовлечены были в мятеж. Число мятежников умножилось до двухсот
тысяч. Часть черемисов, татар и все русские крестьяне, в тех местах проживающие и московским боярам
принадлежащие, возмутились против своих господ и убивали и вешали их, и пожар мятежа охватил столь
многие земли, что занялся уже в 12 милях от самой Москвы.
По той причине великий государь собрал большое войско и, поручив главное начальство над ним князю Юрию
Алексеевичу
111
Долгорукому, послал его в конце сентября на врага. Повстречав отряд числом в пятнадцать тысяч человек,
князь Юрий Долгорукий вступил с ним в бой, и хотя мятежники сражались храбро и, будучи рассеяны, трижды
снова сплачивались, однако же под конец были разбиты и обращены в бегство, потеряв великое множество
убитыми, а еще более — взятыми в плен и без промедления подвергнутыми казни. Шесть пушек достались
Долгорукому, который, расположившись лагерем близ города Арзамаса, творил стро-_    _ _    _ _ _
9Л
гии суд над мятежниками.
Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены виселицы, и
на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там
торчали колы с посаженными на них мятежниками, из которых немалое число было живо и на третий день, и
еще слышны были их стоны. За три месяца по суду, после расспроса свидетелей, палачи предали смерти
одиннадцать тысяч человек.
Долгорукий, оставаясь сам на месте расправы, разделил войско свое на несколько отрядов, которые
преследовали, разбивали и рассеивали Стенькиных казаков. Спасением для России и великой милостью божией
было то, что мятежники разделились и не могли решить между собой, кому вверить главное командование.
Ибо ежели бы силы мятежников, число которых умножилось до двухсот тысяч человек, соединились и
действовали согласно, нелегко было бы государеву войску про-_    ____ _    21
тивостоять им и одолеть их.
Офицеры немецкие заслужили одобрение его величества за умелое командование своими людьми. Наиболее
упорными оказались мятежники в селах Аысково и Мурашкино. Не раз пытались они взять приступом
Макарьевский монастырь, и, хотя потеряли под стенами его немало людей, преуспели в том наконец
благодаря измене одного еврея и после взятия монастыря предали смерти всех находившихся там монахов и
захватили большую добычу, потому что из окрестных мест народ свозил туда свое добро для сохранности.22
Мурашкинцы держались стойко, а лысковцы скоро сдались, повинились и выдали тридцать мятежных казаков, в
том числе племянника Стеньки Разина, за что и получили прощение.23
Среди прочих пленных была привезена к князю Юрию Долгорукому монахиня в мужском платье, надетом поверх
монашеского одеяния. Монахиня та имела под командой своей семь тысяч человек и сражалась храбро, покуда
не была взята в плен. Она не дрогнула и ничем не выказала страха, когда услыхала приговор: быть
сожженной заживо. Бегство из монастыря считается у русских преступлением ужасным, караемым смертью.
Прежде чем ей умереть, она пожелала, чтобы сыскалось поболее людей, которые поступали бы, как им
пристало, и бились так же
112
храбро, как она, 'тогда, наверное, поворотил бы князь Юрий вспять.
Перед смертью она перекрестилась на русский лад: сперва лоб, потом грудь, спокойно взошла на костер и
была сожжена _______ 94 в пепел.
И еще был приведен на суд один из главных Стенькиных сподвижников, первый его советчик, который был ему
во всем опорой. Казнили его так: сперва отрубили руки и ноги, потом отсекли голову и повесили.
Захваченных в плен имели обыкновение, вздернув на дыбу, спрашивать, ради чего замыслили они мятеж. Те
отвечали, что намеревались они взять город Москву и истребить всех дворян и прочих господ. Девизом их
было слово «нечай» (notschay), т. е. нечаянный, сие было намеком на то, что царевич Алексей Алексеевич
как бы сошел к ним с неба нежданно-негаданно.26
Таким образом князь Юрий Долгорукий в три месяца положил конец мятежу в местности, расположенной по
реке Дон, но в иных местах пожар еще не утих, когда государь призвал его назад со всей его армией.
А тем временем его величество государь повелел князю Константину Щербатову выступить в Тамбов и
усмирить свирепствовавших там мятежников, что милостью божией и было совершено. И так при помощи
виселиц, костров, плахи, кровавых расправ (сверх казни одиннадцати тысяч, произведенной руками палачей)
и того, что в сражениях истребили не менее ста тысяч человек, все пришедшие в колебание и
взбунтовавшиеся земли были снова приведены к повиновению.27
Но возвратимся к Стеньке. Будучи разбит и обращен в бегство под Симбирском, он избрал себе пребыванием
вольные просторы и оставался некоторое время в пустынной степи, передав одному из сообщников своих, по
прозванию Чертов Ус (Sjorte-Ous, что означает «сустав дьявола») власть над Астраханью. Стенька меж тем
скитался по степи, покуда наконец не был захвачен и отвезен в Москву казачьим предводителем Корнилой
Яковлевым и теми донскими казаками, которые хранили верность царю. Корнила Яковлев доводился Стеньке
крестным отцом и всегда был почитаем им как родной отец, оттого Стенька и думать не мог, что человек
сей замыслит против него худое. Но тот, кто был столь вероломен к своему государю, достоин подобной
участи.
Стеньку схватили близ Царицына и везли двести миль в Москву. Весь долгий путь он был обольщаем
надеждой, что будет говорить с самим великим государем и перед ним изустно защитит дело свое. Стеньке
всегда казалось, что ему многое что надобно сказать государю, а тому важно сие знать.
Брат его Фролка во всю дорогу пребывал в крайнем унынии, будучи, верно, не столь закоренелым злодеем,
сколь Стенька, ко-
3 Записки иностранцев
113
торого винил он во всем содеянном. Раз как-то Стенька, видя брата своего более удрученным, нежели
обычно, стал утешать его, говоря, что когда привезут их в город Москву, будет оказана им великая честь,
тысячи людей, и самые знатные тоже, выйдут им навстречу, потому что ждут не дождутся их увидеть.28
В миле от Москвы Стеньку ожидала заготовленная для сего случая телега, дабы привезти его в Москву, как
он того заслуживал. В задней части телеги была воздвигнута виселица, с мятежника сорвали бывший на нем
до того шелковый кафтан, обрядили в лохмотья и поставили под виселицу, приковав железной цепью за шею к
верхней перекладине. Обе руки его были прикованы к столбам виселицы, ноги разведены. Брат его Фролка
привязан был железной цепью к телеге и шел сбоку ее.
Таким образом прибыл Стенька с братом своим в город Москву, где ожидало его великое множество народа
высокого и низкого звания. Так сбылось предсказание его о чести, которая выпадет ему, когда он вступит
в город. И хотя утешал он брата своего честью сей, однако же сам, стоя на телеге, ни на кого не глядел,
а держал лицо свое во все время пути склонен-29 НЫМ.
Обоих мятежников предали пытке, но в чем признались они, никому не ведомо, известно лишь, что Стенька
горько сетовал на смерть брата своего, повешенного ранее по приказанию Юрия Долгорукого.
Фролка, другой брат его, будучи пытаем, оказал великую слабость духа, и Стенька, подойдя к нему, дабы
укрепить его, сказал, что должно помнить ему, сколь многим пользовался он в жизни, что долго жил он
среди друзей в чести и славе и имел под началом тысячи и тысячи, а потому надлежит ему нынче принять
тяжелую долю свою с терпением.
Есть у русских такой род пытки: они выбривают у злодея макушку и по капле льют туда холодную воду, что
причиняет немалые страдания. Говорят, когда Стеньку и брата его обрили, Стенька сказал: «Слыхал я,
будто только людей ученых обривают в священники, мы с тобой оба неученые, а все же дождались такой
чести, и нам обрили макушку».
Спустя четыре дня по прибытии в Москву повезли его с братом в крепость к месту казни. Там прочли ему
смертный приговор, в котором перечислялись главные его злодейства. Стенька слушал приговор с видом
безучастным и не проронил ни слова, а лишь стоял, потупя глаза в землю. Когда пришло время палачу
приступить к делу, Стенька несколько раз перекрестился, обратившись лицом к церкви Пречистой богородицы
казанской, что означает пресвятой божьей матери казанской. После того поклонился он трижды на три
стороны собравшемуся народу, говоря «прости», что выражает просьбу о прощении. И вот зажали его промеж
двух бревен и отрубили правую руку по локоть и левую
114
ногу по колено, а затем топором отсекли ему голову. Все было совершено в короткое время с превеликой
поспешностью. И Стенька ни единым вздохом не обнаружил слабости духа.30
Брат его, придя на место казни, крикнул, что знает он слово государево, — так говорят, когда
намереваются открыть тайну, которая может быть объявлена лишь самому царю. Когда спросили, что он имеет
сказать, Фролка ответил, что про то никому нельзя знать, кроме государя. По той причине казнь отложили,
и есть слух, будто открыл он место, где брат его, Стенька, зарыл в землю клад.31
Таков был конец Стеньки Разина. Говорят, что сподвижник его Чертов Ус, которому он передал власть над
Астраханью, снова возмутил народ и предал смерти митрополита и других людей, противившихся замыслу
его.32 Господь всемогущий, да ниспошлет великому государю Алексею Михайловичу победу надо всеми его
врагами.
Архангельск,
сентября 13/23 дня 1671 года.
На корабле «Царица Эсфирь».
Смертный приговор, читанный Стеньке Разину на месте казни 6 июня 1671 года33
Ты, злодей, богоотступник и бунтовщик донской казак Стенька Разин, в 7175 (1667) году, забыв страх
божий и присягу на верность его величеству великому государю Алексею Михайловичу, государю и защитнику
всея Великия, Малыя и Белый России, произвел против него мятеж и, возмутив других казаков, пошел с ними
на реку Волгу, дабы привести там во исполнение злодейский замысел свой. И придя туда, причинил ты
великий убыток множеству людей, захватив насады — большие лодки, груженные соленой рыбой и солью,
принадлежащие патриарху и монастырям. И еще захватил ты насады многих купцов и гак грабил и разбойничал
повсюду до самых стен Астрахани.
Ты, злодей, меж Астраханью и Черным Яром ограбил, убил и кинул в воду Семена Беклемишева, воеводу
(waywood) великого государя, посланного к тебе для переговоров. И такое же злодейство учинил ты над
офицером московским Сивцовым, который послан был к тебе того же ради.
А когда прислали к тебе из Астрахани в город Яик воеводу и двух московских полковников с солдатами,
дабы склонить тебя по добру отстать от разбоя и принести повинную государю, ты полковников тех повесил,
и вместе с казаками твоими ушел из
8*
115
Яика, и пошел от моря на Волгу, и, идучи туда, разорял все рыбные промыслы и сжигал поселения татар.
Ты, злодей, приходил к городу Тарки, и было от тебя немалое разорение в тех местах, а также и в части
владений шаха Персидского. Придя на Каспийское море, ты грабил жителей Персии и отнимал товары у
купцов, а то и убивал их. А также разорил ты несколько городов в Персии и тем посеял великую рознь меж
двумя царствами. И еще солдаты астраханские убили по твоему наущению полковников своих, пристали к
твоему мятежу и чинили многие мерзости в местах разных.
А в 7177 (1669) году правитель Астрахани князь Иван Семенович Прозоровский послал против тебя воеводу
(waywood) князя Семена Львова с государевым войском, которое обступило тебя со всех сторон, и, видя
сие, ты, злодей, отрядил к воеводе тому двух главных приспешников своих просить великого государя ото
всего войска, чтоб его величество смилостивился и отпустил вам вины ваши, обещаясь, что после того вы
воротитесь домой, и отстанете от разбоя, и будете верно служить царю, и меж великим государем и шахом
Персидским не станете более сеять рознь, а также не станете грабить на Волге или Каспийском море. И те
казаки за все войско в том клятву дали и послали к его величеству семь человек просить о помиловании
(каковое и было даровано), и войску твоему разрешено было по добру уйти из Астрахани на реку Дон, место
твоего постоянного пребывания, и после всего того ты, злодей, позабыв такую к себе милость и
снисхождение великого государя, едучи по Волге, снова по пути разбойничал и, придя в Царицын, избил
воеводу и всякое разорение чинил.
А в 7178 (1670) году, придя на Дон, ты, злодей, вместе с приверженными тебе казаками, забыв страх
божий, отступя от святой кафолической апостольской церквд, говорил про спасителя нашего Иисуса Христа
всякие богохульные слова и не велел ставить церквей на Дону и служить в тех, которые имелись, и прогнал
священников всех, и если кто желал венчаться, ты вместо обычного свадебного обряда заставлял обходить
вкруг дерева.
И также ты, злодей, забыв про милость, которою удостоил тебя и сообщников твоих великий государь, снова
задумал измену, и восстал против его величества, и пошел на реку Волгу, творя злодейства свои,
разбойничая и убивая как и допреж того, и особо грабя и предавая смерти старых и верных казаков, не
пожелавших передаться на твою сторону и не дававших согласия своего на черные дела твои.
А также ты убил и пометал в воду всех тех, кого великий государь посылал с милостивыми грамотами к
казачьему предводителю Корнилу Яковлеву и иным донским казакам. И всех прочих посланных велел избивать
до смерти.
116
Уйдя с реки Дона вместе с приверженными тебе казаками, ты пришел к городу Царицыну и обманно убедил
жителей тех мест, что государево войско идет всех их перебить, тогда как то войско шло им на подмогу
против тебя и злодейств твоих, и город тот, поддавшись измысленному тобой прельщению, сдался и тебя
впустил. Придя туда, ты изрубил воеводу Тургенева и всех жителей, не пожелавших пристать к тебе, и
покидал их в воду. После того ты снова выступил из города против войска великого государя, и обманно
разбил оное, и пометал в воду полковника Ивана Лопатина, подполковника Федора Якшина и других, сперва
предав их мучению. И еще ты захватил государевы суда, груженные хлебом, и пограбил многих купцов. Из
Царицына ты пошел на Черный Яр и убил там правителя Ивана Сергиевского, и всех офицеров, и много солдат
московских.
Явившись под стены Астрахани, заслал ты в город нескольких злодеев казаков твоих, и они прельщали
солдат сдать город и выдать тебе боярина и воеводу и преуспели в том. После того солдаты астраханские
передались тебе и по твоему приказу выволокли боярина и князя Ивана Семеновича Прозоровского из церкви,
и ты скинул его вниз головой с высокой башни и приказал брата его и многих дворян, офицеров, солдат и
купцов сперва предать мучению, а потом умертвить. И после ты грабил божьи дома, церкви и монастыри, а
также государеву казну и ійногие дома высоких чинов людей, и сжег приказной палаты дела, и чинил
разные, нигде не виданные доселе надругательства.
Сверх того, ты, безо всякого стыда, велел сорвать одежды со священников, монахов, монахинь и прочих
лиц. И еще велел ты жестоко избивать многих людей, чтобы признались они, где прячут добро свое, не щадя
при сем и малых детей. После ты предал смерти нескольких именитых купцов шаха Персидского и других
иноземных купцов: персов, индийцев, турков, армян и бухарцев, приезжавших в Астрахань для торгового
промысла и бывших там в ту пору, и грабил их товары, повергнув тем самым в гнев шаха Персидского.
А также ты, злодей, не насытясь кровью, продолжал проливать кровь самых что ни на есть невинных и, не
совестясь, повесил на крепостной стене за ноги обоих безвинных детей боярина князя Ивана Семеновича
Прозоровского, и сверх того мучения велел одного казнить, а другого избивать так, чтобы тому не быть в
живых. И подьячих, которые служили великому государю и к злодейству твоему не пристали, велел ты
предать лютой казни, приказав подвесить каждого за ребро.
И еще ты, злодей, истребив в Астрахани многих добрых людей, отдавал жен и дочерей их богомерзким
приспешникам твоим на поругание, а священникам не велел венчать по архиепископскому благословению,
ругаясь над божьей церковью и предписа-
117
ниями святых апостолов, ниспровергая таинство брака, а священников, которые не были тебе послушны,
покидал в воду.
Ты, злодей, ограбил также казну великого государя в Астрахани и, учинив великое кровопролитие, ушел
оттуда в город Царицын и после вверх по реке в Саратов, жители которого сдались тебе. И там ты ограбил
хлебную казну государеву и большой запас провианта и предал смерти воеводу Кузьму Лутохина и многих
дворян.
Из Саратова ты, злодей, упорствуя в злокозненном умысле своем, пошел на город Самару, который также
сдался тебе, и ограбил там казну государеву, изрубив правителя Ивана Алфимова, многих дворян и прочих
жителей, не передавшихся на твою сторону.
Из Самары ты, богоотступник, двинулся на город Симбирск и, обложив его, брал приступом и многие
мерзости чинил. И еще ты засылал в разные города злодеев приспешников твоих, имеющих при себе
прелестные письма, где значилось, что сын великого государя нашего блаженные памяти царевич Алексей
Алексеевич, великий князь всея Великия, Малыя и Белыя России, жив и поныне и что ты по велению великого
государя идешь предать смерти всех состоящих на службе у его величества бояр, дворян, воевод и офицеров
будто за измену. Тогда как тот сын великого государя нашего, оставя земное царствие, преставился в
вечный покой небесного царствия, и преставление сие было во дворце на глазах августейшего отца его в
7178 (1670) году января 17 дня, и на другой день тело его погребено было в Москве в соборной церкви
святого Михаила вместе с прочими предками государевыми при августейшем отце его великом государе, и
святейшем патриархе александрийском Паисии, и святейшем патриархе московском Иосафе, и многих
митрополитах, архиепископах, епископах, архимандритах и священниках, и сия кончина блаженныя памяти
царевича ведома не только у нас, но и в других государствах. Но ты, изменник, умыслил такое дело, дабы
возмутить народ и пролить невинную кровь.
И еще ты злонамеренно объявил, будто с тобой Никон монах, и смущал многих людей, ибо Никон тот по указу
великого государя и приговору патриарха лишен был сана своего и послан на Белоозеро в Ферапонтов
монастырь, где содержится и поныне.
И сверх того, ты, злодей, засылал приверженных тебе изменников в войско боярина князя Юрия Алексеевича
Долгорукого, дабы прельстить оное пристать к твоему мятежу, но замысел твой по милости божьей не
удался.
И когда ты, злодей, обложил город Симбирск, то не мог взять его ни приступом, ни обманом, ибо милостью
божьей и пречистые богородицы надежды христианские и благодаря заступничеству преподобного отца
чудотворца Сергия и силе воинской и счастливому промыслу великого государя Алексея Михайловича,
великого 118
князя всея Великия, Малыя и Белыя России и благородного государя нашего царевича и великого князя Ивана
Алексеевича., а также благодаря осмотрительности, радению и доблестной службе войска великого государя
тебя, злодея и изменника, вместе с приверженными тебе бунтовщиками под городом Симбирском и во многих
других местах удалось разбить, и ты с не-.многими людьми бежал и ушел вниз по реке.
И во многих других городах жители, поддавшись злодейскому твоему прельщению, возмущались и убивали
воевод своих и кидали их в реку. И ты, злодей, соединясь в злодействе с братом своим, нападал вместе с
ним на разные селения на границе, где пролил немало невинной крови и причинил великое разорение. И теми
своими дьявольскими делами вы, вероломные злодеи Стенька и Фролка, вместе со своими единомышленниками
ругались и надсмехались над церковью божьей, и, не ведая милости пречистыя богородицы надежды
христианские и святого чудотворца Сергия, задумали погубить царствующий град Москву и все Московское
государство.
И еще вы с приверженными вам людьми впали в такую мерзость, что, отступив от господа бога нашего, в
троице славимого, и пренебрегши матерью господа бога нашего Иисуса Христа, возложили все свои упования
на собственные дела дьявольские. И творили злодейства свои с 7175 (1667) года по апреля четвертого дня
7179 (1671) года, и во все то время пролили реки невинной крови, не щадя и детей малых.
Апреля четвертого дня 7179 (1671) года милостью всемогущего и благодаря осмотрительности и доблестному
усердию войска великого государя Алексея Михайловича ты, злодей, был захвачен в плен, и привезен к его
величеству, и на расспросе под пыткой признал все свои вины. И за такие твои злые и мерзкие дела против
господа бога и против великого государя Алексея Михайловича, великого князя и защитника всея Великия,
Малыя и Белыя России, и за произведенный тобой мятеж и измену, и за гибель и разорение, причиненные
тобой всей России, по указу великого государя бояре приговорили тебя к четвертованию.
КОММЕНТАРИЙ
1    Борисфен — древнегреческое название Днепра. Каменная гряда пересекает Днепр между
Днепропетровском и Запорожьем, где до 1932 г. было 9 порогов, затопленных сооружением плотины близ
Запорожья в связи со строительством Днепрогэса.
В XIV в. в результате агрессии литовских феодалов юго-западные и западные земли когда-то единого
Древнерусского (Киевского) государства попали под власть Великого княжества Литовского. Во второй
половине XVI в. Литва и Польша соединились в одно государство — Речь Посполитую. От жестокого
феодального и религиозного гнета польских и литовских панов множество крестьян бежало на юг, к
днепровским порогам, где возникла казацкая Запорожская Сечь.
119
К моменту, когда автор писал свое сочинение (1671 г.), Левобережная Украина входила в состав Русского
государства. Днепровские казаки Левобережья со своим гетманом были подчинены России, а Правобережья —
Польше.
2    Еще первый переводчик Relation А. Станкевич отметил, что автор, повидимому, искал объяснения
неизвестного ему слова «cosa» в немецком языке, причем смешал два сходно звучащих слова: geist =
spiritus и geisz = Ziege = capra (коза). (ОИДР, кн. Ill, Материалы иностранные, 1895, стр. 5).
В действительности слово «казак», «козак» — слово тюркского происхождения, означающее «вольный»,
«гулящий человек», на половецком языке — «страж». Слово это вошло в славянский и затем в русский язык
как определение вольного человека,' воина, свободного от тягла (государственных повинностей).
3    На Дон действительно стекалось большое количество крестьян, бежавших от крепостной неволи, из
центральных и южных уездов государства. Область Дона находилась в составе Русского государства на
положении автономной. В первой половине XVII в. там сложилась военная организация казачества в форме
Войска Донского. Главным его назначением была охрана юго-восточных границ государства. Казаки стойко
отстаивали свою независимость и сопротивлялись попыткам русских царей подчинить их. Решительный отказ
получало стремление правительства возвращать беглых с Дона. Донцы твердо придерживались принципа «с
Дона выдачи не бывает».
4    С. Т. Разин был уроженцем донской станицы Зимовейской. Отец Разина, по всей вероятности, не был
потомственным казаком, а переселился на Дон и вошел в среду домовитых (зажиточных) казаков через
кумовство с войсковым атаманом К. Яковлевым. Во всяком случае дядя Разина по отцу Никита Чертой был
жителем Воронежа и в разгар Крестьянской войны тоже сошел на Дон (Кр. война, III, стр. 13).
5    Сообщение автора о казни брата Разина Юрием Долгоруким с указанием вероятной даты (1665 г.) и
со ссылкой на показания самого С. Разина носит вполне правдоподобный характер, принимается историками
за достоверный факт, хотя и не имеет каких-либо других подтверждений.
Прав автор и в том, что это обстоятельство не было единственной и тем более главной причиной
выступления Разина против существующего строя. Однако далекой от действительности, идеалистической и
продиктованной враждебным отношением автора к восстанию и его вождю является ссылка па «злонамеренный и
бунтарский дух Разина».
Причиной Крестьянской войны и выступления С. Разина явились определенные объективные процессы
социально-экономического развития и истории классовой борьбы в России в XVII в. (Об этом см.: И. И.
Смирнов, А. Г. Маньков, Е. П. Подъяпольская и В. В. Мавродин. Крестьянские войны в России XVII-—XVIII
вв. Л., 1966, стр. 94—104).
е В данном рассказе недостоверно только сообщение о взятии города Яика «приступом». Астраханский
воевода И. А. Хилков 7 августа 1667 г. писал в Приказ Казанского дворца, что Разин, укрыв основную
часть своего отряда, с 40 казаками подошел к Яику (ныне Гурьев) и просил пустить его в город «к церкви
помолитца». Стрелецкий голова И. Яцын пустил Разина, и тогда казаки, захватив ворота, впустили в город
все повстанческое войско. Местный гарнизон не оказал сопротивления (Кр. война, I, стр. 138).
7    А. Попов, ссылаясь на книгу Шардана (Chardin. Voyages du chevalier Chardin en Perse et autres
lieux de 1’orient, v. X. Paris, 1811, pp. 135—138), относит этот случай к г. Ферабату (Попов, стр. 39—
40).
8    Согласно известию Л. Фабрициуса, С. Разин не сам «принес повинную», а воевода С. И. Львов,
высланный с большими силами в Каспийское море навстречу Разину, передал ему «милостивую грамоту» царя,
которую предводитель казаков принял, так как находился в бедственном положении (см. стр. 48).
120
«Прощение от великого государя», которое автор относит ко времени' пребывания Разина в Астрахани, и
есть «милостивая грамота» царя.
9    Автор, как и другие иностранцы, не мыслит себе участия народа в восстании иначе, чем в
результате подкупа и соблазна. Возможно, что этот штрих: с дукатами не более как литературный прием. У
нашего автора его заимствовал Стрейс, повторивший ту же сцену в своей книге (С трейс, стр. 202). Других
свидетельств, подтверждающих подобный факт, не имеется. Однако' впечатление, произведенное на жителей
Астрахани богатствами, привезенными казаками из Персии, засвидетельствовано Фабрициусом, Стрейсом и
русскими: источниками.
10    О действиях Разина в отношении церкви и православных обычаев автор’ повторяет официальную
правительственную версию — лишнее доказательство,-что при написании Сообщения автор располагал
источниками правительственного происхождения. Почти в каждой царской грамоте, касающейся любого
вопроса, связанного с восстанием, предпринимались попытки религиозно-идеологической дискриминации
повстанцев. Движение Разина увязывалось с сектантством. Самому Разину приписывалось возведение хулы на
Христа, отрицание церкви и церковного пения, расправа со священниками и практика языческого обряда
венчания «около вербы».
Вот один из многих случаев. В наказной памяти 1670 г. из Разрядного приказа воеводе П. Урусову между
прочим сказано: «И тот вор и изменник Стенька Разин с товарищи, забыв страх божий и крестное целованье,
от святые соборные и апостольские церкви отступили. И про спасителя нашего Иисуса Христа говорит он,
Стенька, всякие хульные слова, и на Дону церквей божиих ставить и никакого пения петь не велел, и
священников з Дону збил. и донским козаком у церквей венчаться не велел, а велел венчаться около»
вербы» (Кр. война, I, стр. 197).
Это же обвинение почти дословно повторено в приговоре по делу Разина: (там же, III, стр. 84).
Под «тамошним правителем» имеется в виду донской воевода Иван Хвостов, которого Разин, по словам
приговора, «бил и изувечил и ограбил, и от’ тех пѳбой умер» (там же). К числу посланцев царя с грамотами
на Дон относится московский житель Герасим Евдокимов, направленный в марте 1670 г. в Черкасск с целью
выведать сведения о готовившемся походе Разина. Разин разоблачил перед казацким кругом в Евдокимове
лазутчика и, бив его «до полусмерти, посадил в воду в Дон реку» (там же, I, стр. 165).
11    Имеется в виду отправка из Москвы для обороны Царицына тысячного отряда стрельцов под
командованием головы И. Лопатина. Лопатин не знал о взятии Царицына Разиным, а Разин, перехватив
царских посланцев с грамотами по городам, узнал о приближении Лопатина и внезапным нападением разбил
его отряд.
12    Речь идет о походе С. И. Львова из Астрахани и о событиях в Черном Яре (см. стр. 50—53). Львов
был убит много позднее.
13    Воевода И. С. Прозоровский при обороне Вознесенских ворот был ранен в живот и отнесен на ковре
в соборную церковь. (П о п о в. Материалы, стр. 251). Там он был схвачен повстанцами и сброшен с
крепостной башни в кремле.
У автора есть и ряд других неточностей. Брат воеводы, Михаил, был убит во время сражения у тех же
Вознесенских ворот (там же; Кр. война, I, стр. 250). В данном случае автор повторяет версию источника —
приговора.
Д. Бутлер, очевидец астраханских событий, сообщает, что английский полковник Томас Бейли был убит
солдатами своего полка как только началась осада крепости разницами (Бутлер, стр. 358). Бутлер и Стрейс
сообщают, что подполковник Я. Виндронг входил в состав войска С. И. Львова, посланного вверх по Волге
навстречу Разину (Стрейс, стр. 207, 353), а Фабрициус засвидетельствовал его убийство повстанцами в
Черном Яре (см. стр. 51).
121
14    Сообщение об отдаче солдатам жены и дочерей воеводы Прозоровского, очевидно, не более как
повторение официальной версии правительственных грамот, ставивших целью дискредитацию восставших. В
действительности дело обстояло, видимо, иначе. Об этом говорит то, что младший сын Прозоровского по
просьбе митрополита был отдан матери (П о п о в. Материалы, стр. 255; см. также стр. 53). П. Золотарев
сообщает, что вдова Прозоровского Прасковья Федоровна при воеводе Милославском «пойдоша в Москву», и
тогда же было в Москву отправлено тело убитого в Астрахани старшего сына воеводы Бориса (там же). С
другой стороны, в материалах следствия, которое вел в Астрахани воевода Одоевский, есть допрос Оринки
Алексеевой, показавшей, что Одоевский, «взяв де нас всех (у Милославского, — А. М.) хочет отдать
боярыне княине Парасковье Федоровне» (Кр. война, III, стр. 211).
Наконец, по сопоставлении показаний ряда источников наиболее вероятным временем взятия Астрахани
Разиным представляется время в ночь на 24 июня 1670 г.
15    Речь идет о действиях в Галицком и других уездах лесного Заволжья повстанческого отряда И.
Пономарева (он же И. Иванов). Отряд стремился пройти к Устюгу, но был разбит, а Пономарев схвачен и
казнен. Позднее, когда Крестьянская война была подавлена в Среднем Поволжье, группы повстанцев проникли
до Устюга Великого, но там были схвачены (Т и х о н о в, стр. 270—282).
16    Всего в одной фразе автор передает содержание так называемых «прелестных» грамот Разина. В этих
словах заключен основной стержень социально-политической программы восстания: уничтожение феодального
землевладения и его носителей — феодалов, как угнетателей народа. В период наивысшего развития
Крестьянской войны, во второй половине 1670—начале 1671 г., «прелестных» грамот рассылалось
значительное количество, но нам известно пока всего несколько (Кр. война, II, стр. 52, 65, 79, 91, 252,
407; III, стр. 285).
Лишь одна из них сохранилась в подлиннике. Именно в ней (сентябрь 1670 г.) с наибольшей определенностью
проявились программные и тактические черты восстания: «Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто
хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичи», и я выслал казаков и
вам бы заодно изменников вывадить и мирских кровапивцев вывадить» (там же, II, ч. 1, стр. 56).
Практически именно к этому сводились действия повстанцев. В одном из документов это выражено
обобщенной, но четкой формулой: «А ездя де они, воровские казаки, по уездам, рубят помещиков и
вотчинников, за которыми крестьяне, а чорных де людей, крестьян и боярских людей, и казаков, и иных
чинов служилых людей, никово не рубят и не грабят» (там же, стр. 109).
Обращения к народу с призывом к восстанию не составляли особенности только второго этапа Крестьянской
войны. Из свидетельств Фабрициуса (см. стр. 48) видно, что с подобными призывами Разин обращался к
населению Астрахани по возвращении из Персии в 1669 г. Тот же Фабрициус говорит об антибоярских
настроениях повстанцев в Черном Яре и при подходе к Астрахани в июне 1670 г. (см. стр. 50—53). Стрейс
обращение Разина к народу с призывом к выступлению против тиранов относит, насколько можно судить по
его изложению, ко времени до событий под Черным Яром (Стрейс, стр. 204).
17    Весьма ценно свидетельство автора о реакции низов населения Москвы на восстание Разина. Эти
сведения получают подкрепление в отписках воевод и других лиц относительно волнений крестьян и
посадских людей в подмосковных уездах (Кр. война, II, ч. 2, стр. 183, 190, 192, 194, 197).
18    Обычно повстанцев казнили на месте сами полковые и городовые воеводы. Наиболее же видных
участников восстания отсылали в Москву, где их подвергали дополнительным допросам под пыткой, а затем
устраивали показные казни, соответственным образом обставленные, когда публично зачитыва-122
лись сказки (приговоры) с изложением вины казнимых. Кого из таких лиц имеет в виду автор, сказать
трудно. В начале октября 1670 г. в Москву были привезены и казнены именно таким образом, как сообщает
наш аноним, три ведущих участника взятия г. Острогожска — атаман Федор Колчев, есаул восставших Федор
Агеев и казак Иван Казачек (Кр. война, II, ч. 2, стр. 53—55).
19    Факт использования повстанцами в агитационных целях имен умершего царевича Алексея Алексеевича
и опального Никона известен из многих русских источников, в том числе из сказки (приговора) по делу
Степана и Фрола Разиных (Кр. война, III, стр. 86).
Отдельные «прелестные» письма писались от имени царевича Алексея, а в ряде захваченных повстанцами
селений народ «целовал крест» царевичу Алексею (там же, II, ч. 2, стр. 168, 186). Царю, который дал
себя обмануть боярам, противопоставлялся сын — невинная жертва боярского произвола.
В отношении Никона события не ограничились использованием только его имени. Из следственного дела о
Никоне известно, что еще в 1668 г. в Ферапонтов монастырь, где был заключен низложенный патриарх, при'
ходили казаки — посланцы Разина — с предложением Никону перейти на их сторону (там же, III, стр. 356,
358—359).
Лицом, представлявшим в стане разинцев царевича Алексея, по всей вероятности, был князь Андрей
Черкасский, сын кабардинского мурзы князя Камбулата Пшимаховича. При взятии Астрахани разницами Андрей
попал в плен, был крещен и обучен грамоте. После подавления восстания с целью не оттолкнуть отца от его
ориентации на Россию дело об Андрее Черкасском не было поднято. Но в дальнейшем известия о нем
пропадают (там же, II, ч. 2, стр. 101; III, стр. 419). Сведения же о том, что и царевич Алексей и Никон
ехали в составе войска Разина на отдельных судах, обитых бархатом красного и черного цвета, принадлежат
только публикуемому нами источнику и получили широкое хождение в литературе о восстании Разина.
20    Войско Ю. А. Долгорукого вышло из Москвы не в конце сентября, а 1 сентября 1670 г., т. е. в
первый день нового года по летосчислению того времени (Кр. война, II, ч. 1, стр. 547).
Долгорукий был послан в Алатырь, но ему не удалось дойти до Алатыря. Сопротивление повстанцев заставило
его остановиться в Арзамасе. На первых порах сил у Долгорукого недоставало, и он был вынужден занять
оборонительную позицию. Лишь начиная с середины октября его отряды начали наносить удары отдельным
группировкам повстанцев (там же, стр. 161, 169, 171, 192 И др.).
21    Это единственная в распоряжении историков общая цифра (200 000) участников восстания в период
его наибольшего развития (конец 1670—начало 1671 г.).
22    Взятие повстанцами в середине октября 1670 г. Макарьевского Желто-водского монастыря в
Нижегородском уезде — крупное событие в ходе Крестьянской войны на территории Среднего Поволжья.
Монастырь был центром насильственной христианизации и форпостом царской власти в Поволжье.
Версия об измене некоего еврея как причине падения монастыря представляется маловероятной и не получает
подкрепления в других источниках. Из материалов допроса 13 ноября 1670 г. людей стольника П. Годунова,
сидевших в монастыре во время его осады, и из «Сказания о нашествии на обитель Макария Желтоводского»
следует, что во время осады из монастыря бежали архимандрит и монастырские старцы, а меньшая братия и
служки — «черный поп Лаврентий, прозвище Гудок, да конюшей старец Иродион» — сообщили об этом
повстанцам и открыли им ворота монастыря (Кр. война, II, ч. 1, стр. 266; Попов. Материалы, стр. 267—
268). Преувеличением является и утверждение автора о предании смерти всех находившихся в монастыре
монахов. В Сказании, резко враждебном к повстанцам, говорится, что «воры. . , начаша монастырь
разорити», а братию и служебников «на
123
плахи ко безглавию полагаху», но «крове неповинныя пролити посечением не дерзнуша» (П о п о в.
Материалы, стр. 268).
23    В отписке 28 октября 1670 г. полкового воеводы Ю. А. Долгорукого сообщалось, что перед приходом
в Лысково воевод К. Щербатова и Ф. Леонтьева «Лысковской съезжей избы подьячей Васька Петровский не со
многими посадцкими людьми изменников и воров, которые бежали з бою ис-под Мурашкина, переимав, посадили
в тюрьму 64 человека» (Кр. война, II. ч. 1, стр. 206). Их-то и выдали воеводам. Ни о каком племяннике
Разина Долгорукий не сообщает. Ничего не известно о нем и из других источников.
24    Все, что мы знаем о славной дочери народа бесстрашной Алене, заключено в отписке Долгорукого от
6 декабря 1670 г. К нему наряду с другими «ворами» привели схваченную во время боя под Темниковом «вора
и еретика старицу, которая воровала и войско себе збирала и с ворами вместе воровала, да с нею ж
принесли воровские заговорные письма и коренья». «А вор старица в роспросе и с пытки сказалась: Аленою
зовут, родиною де, государь, она города Арзамаса, Выездные слободы крестьянская дочь, и была замужем
тое ж слободы за крестьянином; и как де муж ее умер, и она постриглась. И была во многих местех и людей
портила. А в нынешнем де, государь, во 179-м году, пришед она из Арзамаса в Темников, и збирала с собою
на воровство многих людей и с ними воровала, и стояла в Темникове на воевоцком дворе с атаманом с
Федькою Сидоровым и ево учила ведовству». «И мы, холопи твои, — сообщает Долгорукий... — вора старицу
за ее воровство и с нею воровские письма и коренья велели зжечь в струбе» (Кр. война, II, ч. 1, стр.
367).
Взяв за основу своего рассказа этот или подобного рода источник, автор сообщает об Алене ряд
дополнительных сведений, почерпнутых, очевидно, из слухов, ходивших в Москве, или из рассказов
иностранцев, участников подавления восстания.
Алена не была единственной женщиной-предводительницей повстанцев. На допросе у Долгорукого
повстанческий есаул А. Осипов, ссылаясь на вести, слышанные им от казаков, между прочим сообщил, что «в
Шатцком де уезде ходит баба-ведунья, вдова, крестьянка Темниковского уезду Красной Слободы, и собралось
де с нею воровских людей 600 человек» (там же, стр. 129).
25    Неясно, о ком идет речь. В декабре 1670 г. по приказу Долгорукого был повешен (о лишении
конечностей не сказано) видный разинский атаман, предводитель одного из отрядов Василий Федоров (Кр.
война, II, ч. 1, стр. 440). О казни в Москве в октябре 1670 г. трех предводителей восстания из
Слободской Украины см. стр. 123.
26    Действительно, как видно из ряда отписок городовых воевод, с царевичем Алексеем у повстанцев
было связано слово «нечай» (Кр. война, II, ч. 1, стр. 101, 145). Объяснение его смысла имеется только в
данном Сообщении.
27    Определение района действия карательной армии Долгорукого по реке Дон неточно. Долгорукий был
главным воеводой карательных отрядов Среднего Поволжья, включая район верховий притоков Дона — Хопра,
Медведицы и др. (район Тамбова). В Слободской Украине, включая верховья Дона, полковым воеводой был Г.
Г. Ромодановский (Кр. война, II, ч. 2, стр. 7 исл.).
Долгорукий был отозван в Москву в январе 1671 г. и 29 января был на приеме у царя Алексея Михайловича —
«был у руки» (там же, стр. 545).
Воеводу К. О. Щербатова действительно направили под Тамбов, где он действовал против повстанцев
совместно с отрядами воевод И. Бутурлина и Б. Мышецкого (там же, стр. 513). Восстание под Тамбовом было
подавлено в начале февраля 1671- г. (там же, III, стр. 8). Возможно, источником этих сведений была
наказная память из Разрядного приказа стряпчему В. Пущину, посланному 8 января 1671 г. в полки И.
Бутурлина и Ю. Долгорукого.
Мы не располагаем цифрами жертв расправы над восставшими и потому благодарны тем сведениям, которые
сообщает наш автор. В описании характера расправы над повстанцами автор Сообщения далек от
преувеличений.
124
28    Из-под Симбирска Разин бежал в Царицын, а оттуда на Дон, в Ка-гальник, затем в Черкасск, а из
Черкасска снова в Кагальник. В верховых городках им было собрано до 3 тысяч человек и предпринята
неудачная попытка взять Черкасск, цитадель домовитого казачества. Еще ранее Разин заключил соглашение с
калмыцким тайшой Аюком о совместном выступлении на украинные города. Выполнению этих планов помешали
домовитые казаки. В середине апреля 1671 г. во главе с войсковым атаманом К. Яковлевым они осадили
Кагальник и сожгли его. Степан Разин и его брат Фрол были схвачены и под конвоем отправлены в Москву
(Кр. война, II, ч. 2, стр. 100, 101; III, стр. 33—34, 44, 59).
29    Описание того, как ввезли Разина в Москву, и его казни дает полное основание полагать, что
автор был очевидцем этих событий. Другой очевидец тех же событий, Я. Рейтенфельс, подтверждает его
наблюдения: «Этого изменника ввезли в город прикованным цепями к виселице, на возвышении, точно в
триумфальной колеснице, так, чтобы все его видели. За колесницей следовали беспорядочной толпой солдаты
и пленники, улицы все были заполнены невероятным количеством зрителей, которых отовсюду привлекло из
до" мов, одних — необыкновенное зрелище или негодование, а других — даже и сожаление» (Рейтенфельс,
стр. 119). Аналогичные сведения, отличающиеся лишь степенью подробности описания конвоя Разина, имеются
в письме английского купца Томаса Хебдона (см. стр. 130).
Из русских свидетельств известно только одно — письмо к вологодскому архиепископу Симону, в котором
стряпчий Акинфий Горяйнов, проживавший в июне 1671 г. в Москве, писал: «А ныне, государь, привезли к
Москве донские казаки вора Стеньку Разина и с братом, и бояря ныне безпрестанно за тем сидят. ..Ав
город он везен: зделана ларь на четырех колесах, по краям поставлены два столба, да поперешное бревно,
да над головою ево другое поперешное бревно; то он был на ларь поставлен, чтобы всякому было видно, а к
бревнам и к столбам был прикован. А брат ево был прикован к ларе на чепях, а шол пеш, а ноги скованы. .
.» (Вологодские епархиальные ведомости, 1867, Прибавления, № 20, стр. 688—689). Такое же письмо А.
Горяйнов направил своему брату — архимандриту Тотемского монастыря под Ярославлем (Ярославские
губернские ведомости, 1872, № 38, часть неофициальная, стр. 144).
30    Русских свидетельств о казни Разина не имеется. Стряпчий Акинфий Горяйнов видел только
приготовления к ней: «На Красной площади изготовлены ямы и колье вострены» (Ярославские губернские
ведомости, № 38, часть неофициальная, стр. 144). В этой связи не лишено интереса одно место из Сказания
Рейтенфельса: «А дабы предупредить волнения, которых царь опасался со стороны уцелевших случайно
заговорщиков, площадь, на которой преступник понес свое наказание, была по приказанию царя окружена
тройным рядом преданнейших солдат, и только иностранцы допускались в середину огороженного места, а на
перекрестках по всему городу стояли отряды войск».
Подтверждая сведения публикуемого нами Сообщения, тот же автор пишет: «В темнице его (Разина, — А. М.)
били кнутом, жгли огнем, капали ледяную воду на голову и подвергали еще многим другим утонченным
пыткам. Тело его было уже все изъязвлено так, что удары кнута падали на обнаженные кости, и он все-таки
пренебрегал ими, что не только не кричал, но даже не стонал и упрекал брата, разделявшего с ним
страдания и менее выносливого, в малодушии и изнеженности». И в описании самой казни Рейтенфельс близок
тому, что дает автор Сообщения: «А Стенька, выслушав сперва длинный перечень своих преступлений и
смертный приговор, во всеуслышание объявленный судьею, перекрестился, лег на смертную плаху и
последовательно был лишен правой и левой рук и ног, и, наконец, головы. . .» (Рейтенфельс, стр. 119).
См. также письмо Т. Хебдона (стр. 130).
31    Сохранилась запись распросных речей Фрола Разина в Приказе тайных дел. Фрол объяснил: «Как де
ево пытали во всяких ево воровствах, и в то де
125
время он второпях и от многой пытки в память не приінол». И поведал о том, что его брат, Степан,
запрятал в засмоленный кувшин «воровские письма» и закопал его в землю «на острову реки Дону на
урочище, на Прорве, под вербою. А та де верба крива посередке...» (Кр. война, III, стр. 94). Специально
предпринятые по наказу царя полковником Г. Косаговым и дьяком А. Богдановым поиски закопанного кувшина
на острове Прорва не дали результатов (там же, стр. 170).
Тем не менее казнь Ф. Разина была отсрочена почти на шесть лет. Б. Койэтт сообщает, что 26 мая 1676 г.
он с некоторыми членами нидерландского посольства ездил за Москву-реку и по дороге «видел, как вели на
смерть брата великого мятежника Стеньки Разина» (Посольство Кунраада фан-Кленка, стр. 514).
32    Ус Василий Родионович, ближайший соратник С. Разина, первый атаман Астрахани после ухода из нее
Разина в начале июля 1670 г. Астраханский митрополит Иосиф был казнен повстанцами 11 мая 1671 г. за
изменнические сношения с царскими воеводами, Тереком и Доном. В. Ус умер в Астрахани в июне 1671 г. от
тяжелого кожного заболевания (Кр. война, III, стр. 217).
33    В 1701 г. в московском Кремле во время большого пожара сгорел архив Приказа Казанского дворца,
в котором сосредоточивалась основная часть правительственной переписки и других официальных материалов
о восстании Разина. Тогда же, видимо, погиб и подлинник приговора по делу Разина.
Опубликование в качестве приложения к Сообщению этого важного документа в 1671 г. на немецком и
голландском языках, а в 1672 г. — на английском и французском было первым изданием приговора. В России
первоначально стало известно французское издание, откуда А. Попов заимствовал приговор с приведением в
сноске второй половины приговора из русской его копии, найденной до этого в Донских делах за 1671 г.
(Попов. Материалы, стр. 227—235). Попов же установил соответствие французского перевода. русскому
тексту в той его части, разумеется, которая сохранилась (Попов, стр. 10). Это обстоятельство имело
большое значение для использования приговора во французском переводе.
Но еще в 1729 г. в Лейпциге вышла книга Вебера «Преображенная Россия» (Weber, «Das veranderte
Russland»), где в переводе с русского на немецкий дан текст приговора, который Б. Д. Греков считает
ближе других к русскому оригиналу (Греков, стр. 204). В 1869 г. в Чтениях ОЙ ДР, кн. I, была
опубликована новая русская копия приговора, заимствованная из старинного рукописного сборника, снятая
вскоре после суда над Разиным, но тоже с отсутствием начала — недоставало примерно четвертой части
текста. В «Русском архиве» за 1872 г. помещен перевод записок Вебера. Начальная часть приговора дана
здесь в переводе с текста, приведенного Вебером, а остальная (большая)—по публикации 1869 г. в Чтениях
ОИДР. В Чтениях ОИДР (кн. III за 1895 г.) помещен перевод с английского издания 1672 г. Сообщения о
восстании Разина с приложением приговора. Перевод сделан А. Станкевичем. В 1927 г. в ЛЗАК, вып. 34, Б.
Д. Греков опубликовал приговор, начало которого составляет перевод из Вебера, сверенный с другим
немецким переводом и несколько стилизованный под язык XVII в., а большую часть — текст из публикации
ОИДР 1869 г. В 1931 г. в сборнике Центрархива «Крестьянство и националы в революционном движении.
Разинщина» (М.—Л., 1931, стр. 252) впервые опубликован полный русский текст приговора, обнаруженный в
книге копий Донских дел, озаглавленный «Списак с скаски, какова сказана у казни вору, богоотступнику и
изменнику Стеньке Разину, имано для списку из Земского приказу». Этот текст приговора опубликован и в
1962 г. (Кр. война, III, стр. 83—87).
НОВОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О КАЗНИ С. РАЗИНА
Письмо Томаса Хебдона к Ричарду Даниелю представляет собой описание казни С. Разина, принадлежащее
иностранцу, бывшему в это время в Москве и, очевидно, видевшему казнь. Такие же описания, как указано
выше, принадлежат автору Сообщения, Я. Рейтенфельсу и И. Марцию.1 Тем самым получает еще одно
подтверждение высказанная в литературе мысль, что ввиду распространения за границей слухов об успехах
Разина и шаткого положения царской власти «русское правительство заинтересовано было в том, чтобы иметь
свидетелей казни Разина из числа проживающих в Москве иностранцев. . .».1 2 Вспомним в связи с этим
слова Рейтенфельса о том, что к помосту, на котором производилась казнь, окруженному «тройным рядом
преданнейших солдат», допускались только иностранцы.3
Письмо Т. Хебдона обнаружено С. А. Коноваловым в Государственном архиве Англии (Public Record Office,
Russia, 91/3, f. 204) и опубликовано им в Оксфордских славянских записках.4 В предисловии к письму С.
А. Коновалов отметил, что Томас Хебдон был одним из наиболее влиятельных в Москве английских купцов,
братом торгового посредника и посла Джона Хебдона (в русских источниках известен как Иван Гебдон),
который в 60-х годах XVII в. был облечен полномочиями русского «комиссариуса и резидента», выполнял ряд
деловых и дипломатических поручений и одновременно был доверенным лицом английской Русской компании и
короля.
Адресат письма, Ричард Даниель, был английским торговым представителем и в течение многих лет
резидентом в Риге.5
Примечательной особенностью письма служит то, что оно написано в день казни Разина, 6 июня 1671 г., т.
е. буквально по свежим следам событий и под их впечатлением. Это один из аргументов, позволяющих нам
взять под сомнение допущение С. А. Коновалова, что, «по всей вероятности, он (Хебдон,— А. М.) получил
все сведения от очевидца, находившегося там, где разыгрывались события».5 В письме есть одна фраза, в
которой Т. Хебдон сообщает о пытках Разина, добавляя: «. . . но в чем признался он, пока до-
1 Последний, по всей вероятности, получил сведения от какого-то очевидца событий (см. стр. 87).
2 М. И. Сменцовский. К истории казни Степана Разина. Каторга и ссылка, 1932, № 3, стр. 133.
3 Я. Рейтенфельс. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. М., 1905, стр.
119.
4 Oxford Slavonic Papers, v. XII, 1965, pp. 97—98.
5 Там же, p. 4.
5 Там же. С. А. Коновалов отмечает, что Т. Хебдон не ссылается на то, что лично видел описываемое им.
Но у него нет и обратного — ссылки на то, что он получил сведения о привозе Разина и его казни от
какого-то лица.
127
подлинно Неизвестно. Ходят разные слухи, однако докучать пересказом их Не стану». Если бы сведения о
привозе и казни Разина автор получил от ка-кого'то лица, едва ли бы он с такой определенностью
противопоставлял слышанное от этого лица слухам.
В пользу нашего предположения говорит и общая обстановка: непосредственно к месту казни допускались
только иностранцы, интерес которых к Разину, и тем более к казни, был очень велик.
Наконец, еще одно: необычайная конкретность описания, вплоть до многих деталей, которых мы не найдем у
других очевидцев. Особенно касается это того, каким образом ввезли Разина в Москву. Автор Сообщения и
Рейтенфельс сосредоточивают внимание на положении Разина и его брата и их состоянии, указывая
одновременно на большое стечение народа.7 О том же говорится в письме А. Горяйнова.8 У Т. Хебдона при
всем совпадении основных сведений подобного рода имеются и дополнительные штрихи: на виселице, лод
которой стоял Разин, была петля, от пояса Разина шла цепь, прикованная к обоим столбам виселицы, помост
везли три лошади,9 наконец, Разин был доставлен в Москву между 9 и 10 часами утра. Указан и день, когда
это произошло, — пятница, предшествующая 6 июня, которая в 1671 г. приходится на 2 июня. Кроме того,
Хебдон дает детальное описание конвоя, его состава и порядка следования. Из письма очевидно, что
правительство придало акту привоза Разина в Москву характер торжественной публичной церемонии,
знаменующей победу царской власти над силами, угрожавшими ее ■существованию. И предназначено это было,
разумеется, не только для устрашения народа, но и для демонстрации несокрушимой мощи власти русского
царя перед иностранными наблюдателями. Письмо Т. Хебдона — ценный источник, обогащающий наши сведения о
трагическом конце второй Крестьянской войны в России — казни ее предводителя Степана Разина.
7 См. стр. 114, 125.
8 См. стр. 125.
9 Совокупность всех имеющихся у нас описаний привоза Разина в Москву позволяет заключить, что
приложенная к английскому изданию Сообщения гравюра точно воспроизводит эту сцену (см. стр. 94).
128
Th. HEBDON. ПИСЬМО РИЧАРДУ ДАНИЕЛЮ
Nova Sloboda, ye 6th of June 1671.
Richard Daniell.
Sir, my last to you was of the 30th past, in answere to yours of the 11th ditto; these are only to give
you notice that on Fryday last, the great Rebe.ll Razin was brought in, in manner thus: a guard of
about 300 soldiers on foote marcht before him with flying cullers, and lighted match but the mussell of
there musketts downwards beehind him about the same number and in the same manner only but 6 cullers;
then about him were a Partye of the Cazacks that took him, the cheife (by name Cornela Yakolowich)
riding just before with his cullers, and all the rest likewise on horseback about 50 or 60, Razin
himself placed upon a scaffold under a gallows standing with a chaine about his neck & soe thrown over
the gallows with a halter hanging by it, then another chaine from his middle and fastened to each post
of the gallowes where unto his hands were likewise fastened (upon his feete haveing only stockings); he
was alsoe fettered; then on the scaffold was fastened another chain which was about his brothers песке,
and beeinge shackled had followed on foote; the scaffold being drawn with 3 horses, beetween 9 and 10
aclocke in the forenoon hee was brought in and presently put to the pine, where the (sic) had about 30
stripes, beesides the tryall of the fire; but what confession hee made is not yett certainely known,
severall reports there is, to tedious to relate, but the same day hee was condemned to suffer the next
day, and preparation accordingly made for his execution, which after a long expectation, was put off
till the Tewsday following; yesterday he was againe pined but not much; and to-day hee was brought to
the place of execution where after a long scrowle read of all his Roguerry from the yeare 1663 to his
being taken sentence of death was pronounced against him, and soe presently brought to the blocke which
was in the open place beefore the castle, and there hee had his armes, his leggs, and then his head cut
off which were presently sett up upon 5 poles, the trunke of his body left upon the earth to bee eaten
by the doggs — a fitt death for such a villaine. His brother stood by till execution was done and was
then carryed backe to the pine where he was againe pined and then returned to prison; what will be his
sentence as yet not known, though as many poles were provided for him as for his brother. This is the
certaintye for the present — what may further come forth wee must waite a little tyme, and as occasion
serves I shall advise you. Soe take leave and rest,
Yours to serve you, Thomas Hebdon,
9 Записки иностранцев
129
Приписка на поле: It is reported that Astracan hath sworn al-leegeance to his Majestie which if true I
hope those troubles will bee at an end.
Oxford Slavonic papers, v. XII, 1965, pp. 97—98.
T. ХЕБДОН. ПИСЬМО РИЧАРДУ ДАНИЕЛЮ.*
Новая Слобода,1 июня 6-го дня 1671 г.
Ричард Даниель.
Сэр, мое последнее к вам письмо было от прошедшего 30-го в ответ на ваше от 11-го того же месяца. Сим я
лишь хочу известить вас, что в прошлую пятницу2 великий мятежник Разин был доставлен сюда таким
образом: впереди шел конвой из 300 пеших солдат с развевающимися знаменами, зажженными факелами, но
опущенными книзу дулами мушкетов. Позади Разина тем же порядком шло почти то же число солдат, но знамен
было всего шесть. Окружал Разина отряд захвативших его казаков, перед ним верхом ехал со своим знаменем
казачий предводитель (по имени Корнила Яковлев), остальные казаки, числом 50, а то и 60, были тоже на
лошадях. А сам Разин на помосте под виселицей стоял с цепью вокруг шеи, и конец цепи был переброшен
через верхнюю перекладину виселицы, у самой петли. От его пояса шла другая цепь, прикованная к обоим
столбам виселицы, к тем же столбам были прикованы и руки его. Ноги (в одних только чулках) тоже были
закованы. От помоста тянулась еще одна цепь, которая охватывала шею его брата, шедшего в оковах пешком.
Помост везли 3 лошади. Разин был привезен между 9 и 10 часами утра и тотчас же предан пытке: сверх 30
ударов плетьми он был пытан огнем, но в чем признался он, пока доподлинно неизвестно. Ходят разные
слухи, однако докучать пересказом их не стану. В тот же день его присудили к казни, которую назначили
на следующий день, и для того были сделаны должные приготовления, но после долгого ожидания казнь была
перенесена на вторник.3 Вчера его снова пытали, но недолго, а сегодня привезли на место казни, где ему
прочтен был длинный свиток с перечнем всех его преступлений от 1663 года 4 до того дня, как его
захватили, и объявлен смертный приговор. Тут же его подвели к плахе на площади перед крепостью и там
отрубили руки, ноги, потом и голову и насадили их на пять кольев, а туловище оставили на земле, псам на
съедение — смерть, достойная такого злодея.5 Его брат стоял тут же до конца казни,
* Перевод Л. Е. Поляковой.
130
потом был уведен на пытку, снова пытан и брошен опять в тюрьму. Каков будет ему приговор, еще
неизвестно, хотя для него заготовлено столько же кольев, сколько и для его брата.6 Вот все, что пока
знаю, а что за тем последует, увидим в скором времени, и как только представится случай, я извещу вас.
На сем кончаю и прощаюсь с вами
Ваш покорный слуга Томас Хебдон.
Приписка на поле: Доносят, что Астрахань поклялась в верности его царскому величеству, и ежели это так,
то я надеюсь, что всем смутам пришел конец.7
КОММЕНТАРИЙ
1    Новая Слобода, — по всей вероятности, новая Немецкая Слобода, основанная в 1652 г. на Яузе на
месте сгоревшей в период интервенции. Она была основным местом поселения в Москве иностранцев, выходцев
из Западной Европы (История Москвы, т. I, М., 1952, 488—490).
2    Пятница перед 6 июня 1671 г. приходится на 2 июня, а день казни Разина — на вторник, как это
верно указано ниже в письме Хебдона. Эти данные подтверждаются автором анонимного Сообщения: «Спустя
четыре дня по прибытии в Москву повезли его с братом в крепость к месту казни» (стр. 114) — со 2 по 6
июня прошло четыре дня.
3    О приготовлениях к казни и о том, что казнь была несколько отсрочена, сообщает и Горяйнов:
«...по оба дни сказано ему вершение, по се число не вершен» (Вологодские епархиальные ведомости, 1867,
Прибавления, № 20, стр. 689).
4    Приговор начинает изложение действий Разина с 1667 г., с похода на Волгу и Каспийское море (Кр.
война, III, стр. 83).
5    И. Марций пишет: «. . . его голова, руки и ноги были надеты на заостренные колья, а туловище,
брошенное (ради его позора и в пример другим) собакам, терзаемое и пожираемое ими, представляло
отвратительное зрелище» (М. И. Сменцовский. К истории казни Степана Разина, стр. 132). Позднее останки
Разина были перенесены в Замоскворечье, на Болото, и воткнуты на колья «до исчезнутия» (Кр. война, III,
стр. 366). Член голландского посольства Б. Койэтт ездил смотреть их еще в 1676 г.
6    О следствии по делу Фрола Разина и его казни см. стр. 126.
7    Распространение слухов, опережающих прекращение восстания в Астрахани, очевидно, исходило из
правительственных кругов. Цель их ясна: успокоение народа и достижение желательного для правительства
впечатления за рубежом. В действительности Астрахань перешла в руки правительственных войск только 27
ноября 1671 г.
9*
Приложе ни я
РЕЛЯЦИЯ Л. ФАБРИЦИУСА О ЕГО ПОЕЗДКАХ В ПЕРСИЮ ЧЕРЕЗ РОССИЮ В КОНЦЕ XVII в.
Опубликование «Краткой реляции» Л. Фабрициуса дает в руки исследователей и всех интересующихся историей
нашей Родины не использованный еще в русской литературе источник о русско-шведских отношениях в
последние два десятилетия XVII в., а в более широком плане — источник по истории персидского вопроса в
русско-европейских отношениях XVII в.1
Стремление ряда европейских государств, в том числе Швеции, к установлению транзитной торговли с
Персией через Россию для получения шелка-сырца и шелковых тканей, а в ряде случаев и к заключению
политического союза с шахом против Турции составляет существенную часть персидского вопроса в русско-
европейских отношениях XVII в.
В    начале XVI в. в Персии сложилось централизованное государство Се-февидов, достигшее наибольшего
могущества на рубеже XVI и XVII вв.1 2
Касаясь торговли европейских держав с Персией, исследователь мусульманского Востока В. В. Бартольд
писал: «В мировой торговле Персия могла играть только второстепенную роль, потому что караванная
торговля не занимала главного места, а морская торговля с Персией была для европейцев только
дополнением торговли с Индией, дававшей наибольшие выгоды».3 И все же, как говорит тот же автор в
другой работе, «несмотря на изменение путей мировой торговли, торговля с Персией и в эту эпоху еще
имела для европейцев некоторое значение. Европейские купцы приезжали в Персию главным образом для
покупки гилянского шелка. . . и драгоценных камней».4 5
Весьма существенную роль в экономической и политической жизни Европы и Ближнего Востока в XVI и XVII
вв. играла огромная Турецкая империя. К началу XVII в. Османская феодальная империя раскинулась на трех
материках. В ее границы были насильственно включены обширные территории юго-восточной Европы, Передней
Азии и Северной Африки.0 Турецкое завоевание привело к заметному падению торговли по Средиземному и
Черному морям и к значительному сокращению торговых связей между Европой и странами Востока. Турецкие
правители стремились извлекать выгоду из транзитной торговли армянских, греческих и других купцов,
налагая высокие таможенные поборы. Приход турок к восточному побережью Средиземного моря и затем к
Черному и Азовскому морям вызвал для купечества европейских стран необходимость искать обходные пути с
целью транзита товаров с Вос
1 В шведской литературе Реляция использована, см.: E. E k e g а г d. Studier i svensk handelspolitik
under den tidigare frihetstiden. Upsala, 1924; T. J. Arne. 1) Europa upptacker Ryssland, Stockholm,
1944; 2) Swenskarna och osterlandel. Stockholm, 1952.
2 Всемирная история, т. IV. M., 1958, стр. 556—565.
3 В. В. Бартольд, Сочинения, т. II, ч. 1, М., 1963, стр. 759.
4 В. В. Бартольд. История изучения Востока в Европе и России. Л., 1925, стр. 111—112.
5 Всемирная история, т. IV, стр. 544.
132
тока в Европу. Несомненным свидетельством этого служит то, что с 1475 по 1700 г. около 50 европейских
путешественников, оставивших нам свои записки, посетило Русское государство с целью разведки
возможности транзита товаров с Востока и на Восток через территорию России.6 Именно Россия в силу
своего исключительно благоприятного положения как плацдарма между Востоком и Западом привлекала
внимание европейских правительств и торгового капитала Европы. Транзит шелка через Турцию обходился
дорого. Турецкие султаны, установившие государственную монополию на торговлю персидским шелком, брали
пошлину в размере 100% стоимости купленного товара. Провоз того же шелка через Россию хотя и был не
менее длительным и не менее опасным из-за постоянных грабежей на дорогах, обходился все же дешевле,
особенно по условиям 1667 г.7
Помимо экономических соображений, в основе стремления европейских государств к контакту с Персией через
Россию лежали и соображения политические: опасность экспансии Турецкой империи вынуждала искать союза с
Персией против Турции.
Все вместе взятое и объясняет энергичные попытки Англии, Нидерландов, Франции, Голштинии, Польши,
Пруссии, Австрии и некоторых других государств Европы к установлению дипломатических и торговых связей
с Персией через Россию.8
Но эти же интересы ближайшим образом затрагивали и Россию, ставшую в XVII в. сильным феодально-
самодержавным государством с более слабым, чем в Европе, но все же высоко развитым торговым капиталом.
Торговля персидским шелком была царской монополией. Она приносила прибыли не менее 50%. Некоторые
товары экспорта в восточные страны, в том числе в Персию, — пенька, смола, юфть, сало п соболиные меха
— составляли тоже монополию казны.9 Сколь была выгодна торговля персидскими шелками, видно из «Скаски»
1620 г. одного русского купца: «А которые государевы люди шолк купят в Кызылбашех. . ,10 11 12 по 15 и
по 16 руб. пуд, и они, пришед в Ярославль, продают немцам в 50 и 60 руб. пуд, а у города (Архангельска)
и по 70 руб. пуд и болши».11 Понятно поэтому, что царское правительство и русские торговые люди
стремились удержать экспорт и реэкспорт шелка в своих руках, всячески оттесняя от этого иностранную
агентуру.
Заинтересованность в торговле шелком с Россией и через Россию проявляла и Персия, давним и страшным
врагом которой была Турция.
Член шведского посольства Кильбургер, побывавший в России в 1674 г., сообщает, что «шах очень неохотно
видит, что ежегодно идет караванами в Алеппо через Турцию еще значительное количество (шелка), которое
потом продается из Смирны, Триполя, Александретты и других мест в Италию и Францию, ввиду того, что
наибольший его враг — турок — извлекает из этого такую большую пользу и этим увеличивает свою казну; он
потому тем более и старается отвлечь эту торговлю и всецело направить ее в Рос-12
СИЮ».и
6 А. Зонненштраль-Пискорский. Международные торговые договоры Персии. М., 1931, стр. 88.
7 См. стр. 134; Б. Г. Курц. Состояние России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса. М., 1914, стр. 157,
209.
8 Об этом см.: Е. С. Зевакин. Персидский вопрос в русско-европейских отношениях XVII в. Исторические
записки, 1940, № 8, стр. 132—156.
9 А. Зонненштраль-Пискорский. Международные торговые договоры Персии, стр. 87, 93—94.
10 Кызылбаши — «красноголовые». Так в России в XVI—XVII вв. именовали всех персов по головному убору,
имевшему двенадцать красных складок, который носили племена сторонников Исмаила Сефевида, основателя
государства, в знак принадлежности к шиизму (религиозная секта).
11 Цитирую по: Е. С. Зевакин. Персидский вопрос..., стр. 130.
12 Б. Г. Кур ц. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев,
1915, стр. 149—150,
133
Естественно, что при таких обстоятельствах торгово-дипломатические связи между Россией и Персией
продолжали крепнуть. Г. Котошихин писал, что в его время шла оживленная торговля «с персидскими
купчинами шелком-сырцом и вареным и всякими тамошними товарами в Астрахани, в Казани и на Москве».13
При Алексее Михайловиче в Китайгороде был открыт Персидский торговый двор. Неоднократно направлялись
посольства в Персию. А в 1667 г. в результате переговоров с прибывшими из Персии представителями
Армянской торговой компании С. Ромодановским и Г. Лусико-вым русское правительство дало этой компании
жалованную грамоту на право торговли шелком в России и вывоза его в Европу через пограничные и портовые
города Архангельск, Новгород, Смоленск. За ввозимый в Россию шелк, начиная с Астрахани, налагалась
пошлина с продажи товара, в общей сложности не превышающая 15°/о от его стоимости, и пошлина за провоз
товара.14 В ответ на жалованную грамоту 1667 г. представители Армянской компании дали свою запись,
подтверждавшую взятые ими обязательства. Совокупность обоих документов придавала отношениям между
Россией и Персией характер взаимного договора.15
Осуществлению условий соглашения 1667 г. помешало восстание С. Разина. Привилегии Армянской компании
вызвали и отрицательную реакцию русского купечества. Когда в 1673 г. Г. Лусиков в качестве шахского
посланника и представителя Армянской компании вновь появился в Москве, царское правительство, стремясь
в интересах казны и русского купечества использовать выгоды от посредничества между Персией и Западной
Европой и желая получать валюту, привозимую из Европы, потребовало предоставления ему права закупать у
армян шелк для дальнейшего вывоза за рубеж.16 Политические же соображения, связанные с возросшей
турецкой опасностью, не позволили полностью исключить персидский транзит шелка через Россию в Европу:
17 Россия видела в Персии возможного союзника против Турции. Эти же мотивы определяют позицию русского
правительства начиная с 70-х годов XVII в. в отношении домогательств европейских держав завязать
торговые и политические связи с Персией через территорию России.
В XVII в. за русский рынок и транзитную торговлю через Россию боролись прежде всего два наиболее
передовых государства Европы — Англия и Голландия. В середине столетия третьим соперником в борьбе за
русский рынок выступила Швеция, усилившаяся в итоге Тридцатилетней войны с Германией. Но еще задолго до
этого в периоды мирных отношений с Россией Швеция неоднократно стремилась получить право торговли с
персидскими купцами и транзита в Персию. Этот вопрос всплыл при заключении Стохбов-ского мира 1617 г.
На домогательства шведской стороны русские дипломаты отвечали, что «в Перейду свейские торговые люди
преж того не хаживали и впредь тому быть нельзя». По Столбовскому договору право проезда через Россию в
восточные страны — Персию, Турцию и Крым — получили только послы, посланники и гонцы Швеции при
условии, если Россия находится с этими странами в мирных отношениях. Торговым людям, даже в составе
посольства, проезд был закрыт.18 Такое положение сохранялось длительное
13 Г. Котошихин. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1859, стр. 120.
14 СГГ И Д, Ч. IV, № 56.
15 А. Зонненштраль-П иск о р ски й. Международные торговые договоры Персии, стр. 101.
16 СГГ И Д, ч. IV, № 83.
17 До 1676 г., несмотря на формальное право, армяне не пропускались дальше Москвы. С 1676 г. их начали
пропускать в Архангельск, а с 1687 г.— в Европу через Новгород (Е. С. Зевакин. Персидский вопрос...,
стр. 161; см. также; E. E k e g а г d. Studier i svensk handelspolitik. ..).
18 И. П. Ш а с к p л ь с к и й. Столбовский мир 1617 г. и торговые отношения России со Шведским
государством. М.—Л., 1964, стр. 109.
134
время. При каждых переговорах о возможности заключения русско-шведского союза против Польши — в 1618,
1634 г. — шведская сторона в числе экономических условий неизменно выдвигала требование свободного
проезда купцов Швеции в Персию.19 Немало усилий в этом отношении прилагали шведские резиденты в России.
После Тридцатилетней войны, завершившейся Вестфальским миром 1648 г., Шведское государство прочно
закрепилось на южном берегу Балтийского моря, которое стало внутренним морем Швеции. С этим обстоятель*
ством связан проект шведского правительства о переводе русской торговли из Архангельска на Балтийское
море через Новгород и балтийские порты. Попытка шведского резидента в Москве К. Поммеренинга соблазнить
такой перспективой голландских и английских купцов не имела успеха, так как пошлины и фрахт через
Архангельск были меньше, чем через Балтику. В самом деле, при торговле через балтийские порты
европейские государства имели бы дело со Швецией и Данией, тогда как в Архангельске — с одной Россией.
Не удалось и другому резиденту, Родесу, убедить в этом Россию.20 21 При отсутствии у России собственных
портов на Балтике перенос внешней торговли на Балтийское море означал бы передачу ее под контроль
Швеции.
В основе стремлений Швеции проникнуть на восточный, и в частности персидский, рынок лежит развитие ее
промышленности и торгового капитала. Крупные торговые фирмы Нюена, Ревеля и Риги готовы были вложить
свои капиталы в это дело/1
После короткого перерыва на время военных действий 1656—1658 гг., когда Швеция выступала против России
на стороне Польши, а Россия предприняла безуспешную попытку отвоевать выход к Балтийскому морю, мирные
отношения между двумя государствами возобновились, что получило закрепление в Кардисском мирном
договоре 1661 г. И по условиям этого трактата в Персию могли проезжать только дипломатические
представители Швеции.
В середине столетия царское правительство под давлением русского ку* печества и в его интересах
проводит ряд мер по ограничению иностранной торговли в России. Но уже с конца 60-х годов, после
окончания войны с Польшей и в связи с возраставшей для России турецкой опасностью, русское
правительство в целях сближения и усиления антитурецких сил встает на путь частичного послабления в
персидском вопросе. Это послабление касалось ряда стран Запада и Востока, но прежде и больше всего
Персии и Польши. С 80-х годов, когда столкновение с Турцией стало реальностью, Россия из политических
соображений, не считаясь с ущемлением экономических интересов казны и русского купечества, допускает
расширение транзита персидских товаров в Европу. В эту орбиту попадает и Швеция.
Установление непосредственных торговых сношений Швеции с Персией принадлежит как раз Л. Фабрициусу, а
его «Краткая реляция» и является тем документом, который рассказывает нам об этом. Фабрициусу, умело
использовавшему политическую ситуацию, удалось добиться осуществления и другого плана шведского
правительства — переноса торговли Персии со Швецией из Архангельска в порты Балтийского моря. С 1687 г.
персидских армян пропускали через Новгород и Нарву в Швецию и далее на запад.22 Такой оборот дела был
выгоден и для персидской стороны, поскольку путь в Европу через Балтику был ближе, нежели через
Архангельск.
Как видно из Реляции, Фабрициус вел переговоры с шахом о разрыве Персии с Турцией и выступлении против
нее (стр. 151). Но Швеции, далеко
19 К. Якубов. Россия и Швеция в первой половине XVII в. Чтения ОИДР, КН. III, М„ 1897, стр. 91.
20 Б. Г. К у р ц. Состояние России..., стр. 131 —132, 191 —196, 231—232.
21 Е. С. Зевакин. Персидский вопрос..., стр. 153.
22 E. Ekegard. Studier i svensk handelspolitik. . ., ss. 91—92.
135
расположенной от Турции, ни к чему было вмешиваться в борьбу с Оттоманской империей, а потому все
переговоры с Персией на эту тему были не более, чем тактическим маневром, ставившим целью добиться
благосклонного отношения России к транзиту персидских товаров в Швецию.
Пропуская армянских купцов в Европу через балтийские порты, Россия тем самым удовлетворяла обе стороны
(Швецию и Персию), но по-прежнему препятствовала проезду шведских купцов в Персию. Уступка,
следовательно, была частичной. И все же таким образом русское правительство, если не получило в лице
Персии и Швеции союзников в борьбе с Турцией, на что могло надеяться (по крайней мере в отношении
Персии), то во всяком случае могло рассчитывать на благожелательный нейтралитет обоих государств.23
Итак, Реляция Фабрициуса содержит ценный материал о повороте в русско-шведских мирных отношениях в
аспекте персидского вопроса в последние почти полтора десятилетия XVII в. Ее содержание, однако, не
сводится только к этому. Реляция дает ряд интересных наблюдений и суждений, касающихся русской
дипломатической среды конца XVII в., не лишенные интереса характеристики как русских государственных
деятелей, так и иностранных дипломатов при русском дворе. Реляция вскрывает атмосферу дипломатической
борьбы европейских государств за влияние на русский двор.
Мимо Реляции Фабрициуса не пройдет, видимо, и историк Ирана. Пусть автор не дает здесь ничего нового и
неожиданного, но показ лиц и дипломатической кухни шахского двора, предпринятый дипломатом, приехавшим
добиться вывоза персидского шелка в Швецию, несомненно, вносит своеобразие в описание торгового и
политического мира Персии конца XVII в. Эги наблюдения дополняются Записками Фабрициуса, дающими, с
одной стороны, ряд бытовых штрихов, связанных с его первым невольным пребыванием в Персии в 1670—1671
гг., а с другой стороны, — описанием прибытия его как посланника в Персию в 1680 г. (стр. 62—68 и 73).
Реляция составлена как отчет о ходе исполнения и результатах троекратной дипломатической миссии ее
автора. Отличие Реляции от Записок особенно заметно там, где говорится о первой поездке Фабрициуса в
Персию (стр. 72). Реляция лишена ряда подробностей и касается только дипломатической и
правительственной сфер и существа самих переговоров с представителями государственного аппарата России
и Персии.
Время написания Реляции неизвестно. Публикатор документа С. А. Коновалов не дает ответа на этот вопрос.
Вероятно, «Краткая реляция» написана вскоре по окончании третьей миссии, т. е. в первые годы XVIII в.
Начавшаяся Северная война и прекращение дипломатических и торговых связей Швеции с Персией через Россию
могли быть причиной для подведения итогов предшествующего периода.
Подлинный экземпляр «Краткой реляции» хранится в Шведском государственном архиве (Riksarkivet:
Collection Persica). Мы воспроизводим Реляцию по изданию С. А. Коновалова, где она дана на языке
подлинника. Публикатор сообщает, что при подготовке текста к печати им внесена пунктуация, упразднен
диакритический знак «у», текст разбит на абзацы.24 В дополнение к этому внесены изменения, указанные во
введении к Запискам Л. Фабрициуса (стр. 13).
23 Е. С. 3 е в а к и н. Персидский вопрос. . ., стр. 150—151.
24 Oxford Slavonic Papers, v. VI, 1965, pp. 95—101.
136
L. FABRITIUS. KURTZE RELATION VON MEINE DREI GETHANE REISEN
[1679—1682]
Anno 1679 den 30 Junii wurde ich zum ehrsten Mahl nach Persien geschicket, um zu vernehmen, ob es
myglig wehre den persianischen Handell durch Ruslandt auf Sweden zu bringen, welches ich auch mitt
alien Fleis verrichtet habe. Allein weilen die Herren Persianer wen-nich Kundtschaft von Sweeden
hetten, war es sweer, denen Leuten bey-zubringen, was Sweeden vor ein Konigreich undt beqwemes Landt
war vor dero Komertien.
Nun haben die Reusen vor fielen Jaren grosen Fleis angewendt, umb den persianischen Handell durch ihro
Lander zu bringen; nun hatten die Persianer ein Tractat mitt dem Tiircken, das ihre Wahren solten auf
undt durch die Tiirckey gehen als auff Smirna undt andere Sehestaatte. Weilen aber die Reusen mitt
grosse Ambassaden undt Pre-senten es dahin brachten, so haben die Perser ein Commersi Tractat mit dem
Reusen gemacht, nemligen, das die persische Untertahnen solten auff undt durch Reuslandt midt ihro
Wahren Handell undt Wan-dell treiben, alis nemlig durch Reuslandt auff Novigrott oder auf Smolensk oder
auff Argangel.
Dieses Tracktat habe gern von Reusen haben wollen, habe es aber durch Geld nicht konnen bekommen,
weilen sie den Sweden diese for-teilige Commertien nicht geiinnen wolten, sondern wiesen die Persianer
nach Argangell. Das ehrste Mahl, das diese Persianer auf Argangell reisten, hedten sie ein Kargesun von
400 Balen Seide. Weilen es aber mitt Franckreich undt Hollandt Krich war, hedten die Hollander woll 2
od[er] 3 von ihro Konvoyschiffe bey der Argangellsche Flotte, konte abei nicht verschlagen, sondern die
Fransosen nahmen die guten Persianer beim Kopp undt declarirten die Seide vor Preys, weilen sie auff
dehro Feinde Schiff e wahren gewehsen; dieses tahte den Persianer grosen Schaden, wurden auch bange,
weiter auff Reuslandt zu handeln.
Ich bekam endtlig das Commersie Tracktat, so sie mitt den Reusen gemacht hatten. Da wiese ich ihnen,
mit was vor grosen Forteil sie die Reise auf und durch die swedischen Provintien konten tuhn, worauf
einige sich resolvirten, nach Narva zu gehen. Wie sie aber zu Mosko kamen, wurd es ihnen abgerahten von
Reusen wie auch von andern * Nationen, ja gar von schwedische Untertahnen, mitt Bericht, das in
Schweden keiner ihnen ein Bahlen Seide wurd abkauffen.
Mitlerweil war ich von meiner ehrsten Reise in Stockholm angekom-men mitt diese guten Verrichtung, das
der Konig in Persien sich ge-neigt erklarte und befolen hatte, das seine Untertahnen midt ihre Wahren
solten uber Schwedische Provincien dero Handell treiben undt fordtseBen,
137
11683—1688]
Weilen hirauff aber noch kein Effect geschehen, wurde ich inner-halb sex Wochen wieder vordtgesandt:
nemlig Anno 1683 an dem Zarn wie auch an dem Konig in Persien, Schag Souliman.
Bey meiner Ankunft in Mosko wurde ich mitt 50 weise Ferde vor meine Swite eingeholet undt auff dem
Gesanthofe gelogiret. Nach drei Tage kam ein Schreiber aus der Posollisgen Prekas oder Cancelley, sagte
einen Grus von dem Bojaren Knes Wasili Wasilevits Gallittsin mitt Befehl, das ich alls Morgen bey dero
Zarige Magesteten komen zur Oudiens solte. Es stande 2 Regimenten Strelittsen von dem Gesan-tenhause
bis an die Zarentreppe gerengiret auff beyden Seiten. Wie ich hineingefuhret wurde, sasen beyde Zaren
auff ihrem Thron. Auff beyden Seiten stunden sex junge Herren mitt weise Kleider undt grose
Schlachswerter jn der Handt haltend, alls wen sie wolten zuhauen.
Nach vermelten Grus gab ich die Kreditiff. Da standen die beiden Zaren auf, fragten nach des Konigs
seine Gesuntheit undt wie lange es were, das ich von dem Konige wehre. Hierauff sagte mier der Bojar
Knees Wasili Wasilivits Galittsin selber, es hetten Ihre Zarisge Ma-jesteten bevolen, meine Kreditiven
zu translatiren. Darauff solte ich Conferens haben.
Wie ich den auch nach dreien Tagen wurde zu dem Bojaren auffge-holet mitt dieselbige Ferde, so im
Einholen gehabt. An der Treppen stunden 2 Diacken mitt ein Hauffen Edleute. Sie furten mier gleich zu
dem Bajaren in ein schon Gemach. Da stont eine kleine Tafell, mitt eine von Seidene undt midt Goldt
durchwirckte Tapet belegt. Der Herr Boiar bate mihr zu sitsen. Ich wolte mihr an dehr einen Seiten
setsen, aber ehr nahm mier bey der Handt undt settste mich obenan. Selbst setste ehr sich zur Rechten
undt der Cansler zur Linken, welcher schel sahe, der Boiar ahber sagte, der Herr Abgesanter ist von
unsern Herren Nachbar, dem Konige in Schweden, geschicket in alle Liebe undt Freundtligkeit; ehr
representiret einen grosen Potentaten. In dieser Converens wurde mier alle Assistans lout die Pacta
zu-gestanden.
Innerhalb 14 Tage reiste ich von Mosko undt nach ein Jahrs Reyse arrevirte ich in Hispahan. Was zu
schreiben wehre von dehr Persianer Landt, Sitten undt Leben, ist genuchsahm beschriben; ich bleibe bey
meine Verrichtung. Nachdem die Prasenten wurden auffgezeignet, kam der Mehemandar, oder Sermonimeister,
bestimte miher zur Konigligen Audients undt zur Mahlzeit, den es ist bey denen Persianern der Gebrauch:
wen man Audiens hadt gehapt, wirdt man getracktiret.
Um ein par Stunden kam der Mehemandar wieder undt berichte, wie das einige Jahren keine feyne Zobeln
wehren gebracht worden, undt weilen ich vor 4000 Rubell Zoblen hette, begehrt ehr eynige Zimmer zu
haben vor dem Konige, den der Minadsi, oder Sternseher, hette gesagt, es wehre eine glucklige Stunde,
Kleider vor dehm Konige zu
138
machen. Ich lies die Zobeln volgen. Den andern Mittag hette dehr Konig ein Pels von meinen Zoblen an.
Wie meine Kreditiven waren getranslatiret, hette ich Audiens beydem GroBwesier. Der fragte nach fielen
Umstenden, wie weidt Schweden von dannen wehre, undt wie weidt Schweden von Reuslandt wehre, ob die
Reise zu Wasser oder zu Landt getahn muste werden. Wie ich ihm hierauff geburend Bericht getahn hette,
gab ehr mihr nach fielen Diskursen, das ich mich wolte beliben lassen, mitt dehm Stathalter von die
Christen zu sprechen, weilen diese Leuten Europa undt die Commertien an, besten bekandt wehre.
Nach etslige Tagen kam der armenisge Stathalter bey mihr, berichte, wie das ehr Ordre von dem Groswesir
hatte bekomen, um mitt mier zu iiberlagen, wie der Handell von Persien durch Reuslandt auff Schweden am
besten konte eingerichtet werden. Weilen es aber eine Sache were von grose Wichtigkeit, so muste ehr
einige von die principahlsten Kauffleuten dahrzu fordern lassen, wolte mier also wissen lassen, wen sie
wurden zusammenkommen.
Nach etsligen Tagen sante der Stadthalter zu mihr, lies mier ersagen, ob ich ihnen die Ehre tuhn wolte
undt kommen zu dehro bewuste Con-verens. Ich seiimte nicht lang, seste mich zu Ferd. Wie ich bey dem
Stathalter kam, waren dahr wol 20 von die eltsten undt vermogensten Leuten versamlet. Dehr Stathalter
nach vielen Komplimenten batt mier, auff ein Stuhl zu sittsen, ehr aber undt alle die andere sassen
auff die Erde. Hierauff stundt dehr Stathalter auff undt segnete sich mitt dem Creiits undt sagte: «Auf
Befehl Schag Soliman seint wier hier versamlet, um eine Unterrichtung von dem Hern Envoie zu begiaren,
wie und auff was Weise unsere Negotianten konnen den Handell auff Sweden vortsedtsen, den wier haben es
mit unseren grosen Schaden erfahren, wie vor einige Jahren unsere Mitbruder auff Reusland undt so
weiter uber Argangell nach Holland gehen wolten; allein das Ungeliick traff ihnen, das die Fransosen
die Flotte gans ruwenirten undt nach Dun-kiircken auffbrachten, welches uns ein unwiderbringlichen
Schaden ver-ursachet hatt, den die Cargesun bestundt von 400 Bahlen feine Seide, wolten sie sich also
hinfiiro wol prekawiren weiter auff oder durch Reuslandt ihre Wahren zugehen lassen.
Hierauff gab ich ihnen zur Antwort, das was geschehen, were schwerlig zu veranderen; sie hadten sich
nicht sollen von die Reusen, Hollander undt Engellander so verfiihren lassen, den dero bester Wech
wehre fiber Novogrot undt so auff Narwa oder Rewel undt so weiter auff Lybeck fiber die Ostseh, zumehr
weilen der Zar ihnen schriftlich versprochen, durch seine Lender hin undt her ihre Negotien zu treiben
mitt Versicherung vor Wasser undt vor Brandt, undt was vor Ungela-genheiten mehr sein konten, so lang
seine Lender sich streckten. Also konten sie sich von diese Sekuritet bedienen undt wurden nicht minder
von dem Konig in Schweden zu gewarten haben. Wen sie mit ihi e Wahren wurden nach Narva kommen, wiirde
man sie vor andere Na-tjonen mit Furzeiig versehen; doch wen von dehro Waren solten nach
139
Stockholm begart werden, solten sie die vor alien anderen ihnen die zukommen lassen. Dabey versprach
ich ihnen zwey Jahren Freyheit im Zoll auff konigligen Befehl. Doch hette ich fiel mitt den Leuten zu
tuhn undt nicht so viel mitt die Persianer, als mitt obengenante Europeer. Sie gaben for, die Schweden
weren Leiite, die nuhr mitt den Dehgen wusten umzugehen undt wusten von keine Komertien, hilten auch
seiten Parol. Ich konte ahber nicht dahrhinten kommen, welche Nation es sein mochte, die mihr so
verhinderlich in meine Sachen waren— wie wol sie alle nichts Gutts vor mihr procurirten. Ich begerte zu
wissen von die Herren Armener, welche die sein mochten, die so iibell von die schwedische Nation
gesprochen hetten; ich wolte ihnen das Maul baldt stopfen. Weilen diese Leiite aber von vielen Jahren
hero ihre Gewerbe mitteinander haben, so blieb es dabey. Ich lis es aber an den Groswesier gelangen,
das weilen die armenische Kouffleute wol gesonnen wehren, um ihren Handell durch die schwedische Pro-
vinsien vortzusetsen, nur das sie von ein oder ander Verleiimder wurden abgeschreket, so wolte ich mich
selbst so lange in Pfande settsen, bis sie eine Reise getahn hatten, worauff der Groswesier zur Antwort
gab, es wurde die groste Unbiligkeit sein, weilen mein allergnadigster Konig schreibt an dem Konig in
Persien, seinen Herren, das man mihr in alien meinen Anbringen Trey undt Glauben solte zustallen; allso
solten die Kauffleiite mitt mihr ihn Geselschaft ihn Gottes Nahmen nach Schweden reysen.
Hierauff meinte ich gleich meine Depege zu haben, allein es werhte noch iiber zwey Jahr, den der Konig
war von lustiger Humor, wolte zu unterschidlichen Mahlen Unterredung mitt mihr halten, da ehr mihr den
fragte, wie allt der Konig in Schweden wehre undt wiefiel Soldaten ehr hette undt wieviell
Krigesschiffe ehr hatte undt ob es nun Friede mitt dem Konige in Danmarck were undt ob unser Konig die
Prinses bekommen hatte, da sie so lang um Krig gefiihret hatten, den sie waren in dehr Meinung, das der
Krig wehre entstanden um die Prinses halben, worauf ich ihnen berichte, das der Krig keinesweges um die
Prinses, sondern umb andere wichtige Statsraisons wehre gewehsen undt das der Konig, mein
allergnadigster Herr, die Prinses in seine Armen hatte, wie das Godt sie auch schon mitt Erben begabet
hette. Hierauff fragte mier der Konig, wiefiel Weiber der Konig in Schweden hette. Ich antworte eyne,
worauff ehr hertslig fing an zu lachen undt sagte: «Eyn Konig ein Weib, wie ist das myglig!». Der
Groswesier, der sagte: «Ja, es ist bey denen Christen der Gebrauch, das sie sich mit eine [m]iissen
ver-gniigen lassen». Der Konig sagte wieder: «Aber ein Konig mit ein Weib». Das dachte ihm eine
unmyglige Sache zu sein.
Hierauf lies der Konig eine Schale Wein geben, tranck seines gutten Freundes des Konigs in Schweden
Gesundheit, fragte mihr, ob ich die Gesuntheit aus die Hasarpesa wolte bescheiden tuhn (die Hasarpescha
ist ein groser Leffell von Goldt, da ungefehr etwas mehr als eine Kanne eingehet). Ich sagte, das ich
meines Herren Gesuntheit gerne trincken wolte, allein der Docis wehre vor mihr zu fiel auff einmahl.
Hierauf
140
Sagte der Konig: «Ich weis, das die Frengi nicht so viel trincken», lies mihr eine kleine guldene
Schale geben. Wie ich getruncken hatte, fiirte mihr der Memandar wieder an meinen Orth. Wie [ich] ein
wenig ge-sessen hette, kam der Memandar wieder undt sagte: «Der Konig begiaret mitt dier zu reden». Ich
stunt auff, kam vor dem Konig, neichte mich. Er winckte mitt der Handt undt sagte: «Kom was nader», so
fragte ehr mihr, ob der Konig in Schweden auch Krig mitt dem Keyser hatten gehabt, wie auch mitt Polen
undt Reuslandt. Ich sagte, wie undt das der Konig, mein allergnadigster Herr, von alle ihre Nachbaren
einige Provintien in Krige erobert hetten, besitsen sie auch noch, worauff ehr zu dem GroBwesier sagte:
«Ehr hadt genommen undt behalt, was ehr hadt, nicht so, wie der Konig in Franckreich, der nimt fiel
undt morgen gibt ehr s wieder». Wie hiernach zimlich getruncken wurden, stundt ich auff, der Mehemandar
kam zu mihr, meinte, das ich mitt dem Ko-nige reden wolte, allein ich ersuchte, weilen es spaet wehre,
um nach Hause zu gehen. Ehr sagte: «Gehe mitt Godt! Was weiter vorfallen wirdt, werde ich dier zu
wissen tuhn».
Nach etslige Tage kam der Mehemandar zu mihr undt sagte, es wurde der Konig in etslige Tage wieder ein
gros Festen machen, ehr wolte dem Osbecksen Gesanten zur Oudiens kommen lassen. Ich fragte, ob ich ein
Memorial solte verfartigen, um meine Verrichtung undt Abscheidt zu befordern. Ehr antwortete mihr: «Ja,
ehr zweifelte ahber, das ich wurde so baldt Abscheidt bekommen, es wehre noch kein Jahr, das ich wehre
dahr gewehsen.
Nach etsligen Tagen kam der Mehemandar zu mihr undt sagte, der Konig hette bevolen, ich solte kommen
undt Salts undt Brott mitt ihm essen. Es waren auch von Europeren eyn Keuserliger Ertsbischoff, Bastian
Knap genant, ein Polnischer Conte de Sieri, wie auch ein Rus-sischer undt eyn Portegies; uber alle
diese wiirde ich geplattsiret bey dem Groswesier. Hierauf protestirte der Mouskoviter; der Memandar
aber sagte zu ihm, es wehre hier ein konigligs Gemach undt es wehren alle des Konigs angenahme Geste;
ehr solte sich nur lustig erzeigen undt dem Konige kein Verdrus antuhn.
Der Tartehr, oder Osbegscher Gesanter, kam bis auff den halben Sahl, settste sich auff die Knie undt so
vermelde ehr ein Grus von seinen Herrn, begerte einen Securs wieder ihre Feinde, welges ihm auch
versprochen wardt. Es wurde braff herummer getruncken bey gutter Mussic undt Danserrinnen. Wie der
Konig ungefehr genuck hatte, kam der Mehemandar undt wenckte uns, das es nun Zeit wehre, um
auffzustehen. Wier gingen unsere Wege ohne einige Sermonie, welges bey den Persem der Gebrauch ist.
Undt so bin ich ellff Mahlen in drey Jaren von dem Konige be-wirtet; in diese Zeytt habe woll 10
Memorialen iibergegeben, allein kein Antwort erhalten. Entlig wurde mier die Zeit lang, so schickte ich
dem Herren Klingstierna mitt ein Memorial undt begiarte zu wissen, ob ich noch lange solte in Arrest
Verbleiben; ich hatte so fielen Memorialen iibergeben undt auff keines rein Antwort erhalten, wuste
also
141
nicht, was ich meynen allergnadigsten Konig undt Herren solte be-richten, so viell Jaren wechgewehsen
undt insonderheit in Hispahan: es konte mier iibell angedeutet werden, befurchte mihr also vor einige
Ungenaden von meinen allergnadigsten Konige. Hierauf gab der Groswesier an Klingstierna dise Antwort:
«Sage dem Herren Envoige, das warlig alle seine Memorialen seindt dem Konige eingehandiget undt dieses
soil dem Konige, ehr 2 Stunden verbey seindt, auch gehandiget werden. Ich habe dem Konige in fielen
Wochen nicht konnen personlig aufwarten wehgen seiner Unpasligkeit». Er wolte nicht sagen oder durffte
nicht, den der Konig war eine gros Liebhaber vom Wein, hielt sich bisweilen 5 od[er] 6 Wochen in der
Haram, oder Weiberhause; wen ehr den miide wahr, so kam ehr einige Mahlen zu Vorschein undt depeschirte
ettslige Sachen, so gink es wieder von frischen.
Entlig kam das Novrus, oder Neiijahr der Perser, auf den 10 Marti, da kam dehr Memandar, mihr die gutte
Zeitung zu bringen, das der Konig hette sich an einem Kastraten verlauten lassen, alle die Fremde jhren
Abscheidt zu geben. Fro wahr ich, das nach drey Jaren undt fier Monat meine Erldsung vorhanden wahr. 2
Tage vor das Fest kam der Memandar undt brachte mihr den, sagte mihr, ich mochte mich fertig halten,
der Konig wolte mich auf den Novrustag sehen (so ist ihre Redensart).
Auf dem Neujahr kam der Memandar undt fiirte mich zum Konige. Es wahr alles sehr prechtig anzusehen,
Kerl undt Ferde waren alle in Goldt, Eddelsteine geschmidet, die Olifanten, Liewen, Tiger, Reno-ster,
Ferde hetten alle ihre gulden Gefasser vor sich. Sobaldt ich in dem Sahl vor dem Konige gefiihret
wardt, winckte ehr mihr der Handt, sagte: «Kom was nader, es ist mihr lieb, das ich mitt dier selber
ohne Tolecken rehden kan; du hast dich zu unterschiden Mahlen in deine Memorialen besweret uber deines
lang Aufhalten. So wisse den, das dein Konig, mein gutter Freundt, hatt dier zu mier gesandt wehgen
einige Verrichtungen undt alles, was dein Begehren ist gewehsen im Namen deines Koniges, ist von mihr
beliebet undt solte mihr lieb sein, dem Konige von Schweden, meinen guten Freundt, in alien sein
Begiahren zu willen konnen leben, excepto, das ich solte mit den Turcken was Feindtliges anfangen, ist
nicht miiglig, den meine Vorfahren haben Friede gemacht undt ich habe denselben vor ewig gekonvormiret
mitt die Vormalien. Verflucht ist, der am ehrsten den Sebell zihen solte. Ich will kein Verfluchter
sein. So ist es noch in frischen Gedachtnis, wier haben uns lassen bewegen von den christligen
Potentaten, haben dem Turcken eine grose Diversion zugebracht, damitt machten die christ-lige
Potentaten Friede undt nenten uns nicht einmahl. Darauff kam der Tiirck mitt seine ganste Macht uns auf
dem Haise: wen nicht Godtes Gnade undt die Perser taffere Bruste wehren gewehsen, hetten sie uns was
Houbtsagliges konnen beybringen».
Ich antwortete hierauff, das ich nicht hoffen wolte, das mein Konig dar einige Part anhaben wiirde.
Darauf sagte ehr zu mihr: «Nein — Alla, Elie, Masun — Godt behiitte, es war der Keyser, Konig in Polen
142
undt Wenetien. Nun sage ich dier noch einmahl, das dein Herkommerl hadt dependiret von deinem Konige,
meinen gutten Freiindt, dein Wech-gehen aber stehet bey mihr; ich habe dich ein zeittlang bey meinem
Hobe aufgehalten, das ist war, du must aber wissen, das, dem ich nicht liebe, halt ich nicht. Diene
Ungenade, die du dich befiirchtest bey deinem Herren, habe ich Sorge vortgetragen. Ich wiinsche deinem
Herren, dem Konige in Schweden, meinem gutten Freiinde, alle Geliick, Heill undt Segen, hier zeitlig
undt dortt ewich, undt versichere, das ich sein Freiindt bin». Hierauf wincket ehr dem Groswesir, der
trat hervor undt nam die Rekreditis, so vor dem Konige auf ein Kussen lagen, kuste es undt gabe es mier
undt sagte: «Reise mitt Godt, die Koufleute werden sich bey dihr einfinden, so habt ihr Geselschaft
aneinander. Der Anfang ist slim gewehsen, das ende wirdt beser sein».
Hierauf nahm ich mitt Vergnygen mein Abscheidt undt reiste in Nahmen Gottes wieder nach Schweden. Die
Koufleiite waren schon ein wenig vorausgereist.
Wie ich Mosko kam, intrigirten sie wieder undt wolten die Reiisen die Persianer gerne wieder auf
Argangell haben, allein ich wiese ihnen, das diese gute Leiite wehren abgeschrecket von der
Argangellschen Reise undt hetten sie sich intsundt eine besere undt viel beqwemere Reise mitt dero
Wahren vorgenommen; sie bezalen den gebiirenden Zoll lout Contract, wolten also nicht gebunden sein,
sondern der Ohrt, den sie vor sich am besten finden werden, wolten sie beybleyben conform des
Contracts, so die hohe Potentaten hieriiber gemacht hetten.
In diese Tagen muste der gute Bo jar Knees Wasile Galittzin zu Felde gehen gegen die krimse Tartern.
Seinem Sohn wiirden die Affe-ren interim anbefohlen. Dieser hielt mich undt Kaufleiite auf undt weil es
schon gegen den Freiiling war, hetten wir unsere Zeitt vonnohten, um mitt Schlitten noch nach die
schwedische Grantsen zu kommen. Dieser iunge Gallitzin wiirde von die Printssesin Soffia wehgen des
Vatters Meriten auch zum Boiaren gemacht. Ehr machte mier allerhandt Zvinten. Die Zeit war mihr
angelagen, ich schickte durch dem Herren Klingstierna 100 Ducaten mitt Begehren, mihr mitt die
Kaufleiite reisen zu lassen, sonsten wolte ich seinem Herren Fatter zuschreiben undt mich beklagen.
Allein die 100 Ducaten hetten die Krafft, das ich den ander Tag Pas undt Pristav bekam, undt so reisten
wir mitt der Karevan nach Schweden.
Wie ich den auch in Schweden geliicklig ankam, es war dem Konige sehr lieb, das ich nach so vielen
ausgestandene Verdrisligkeiten zu dero Zweck es gebracht hatte, ordinirte gleich eine Commission, um
mitt den Leuten weiter zu handeln: Cammerrahdt Chronschiildt, Commertiratt Stiernhock undt Leionancker.
Es war der Konig so genedig undt gab ihnen fiber die zwei Jahren, wie oben erwehnet, noch drey Jahren
Frey heit; darzu hernacher solten sie zwey Prosent im Zoll erlegen undt ein von dero Retur. Damitt
ginck der Handell undt Wandel vor sich undt bekamen hierauf das Koniglige Octroy.
143
[1697—1700]
Anno 1697. So ginck die dritte Reise an. Ich solte dem Zaren gra-tuliren iiber die gliicklige Eroberung
von Assoff, undt weilen ehr be-giaret hatte, durch den schwedischen Residenten Knipserkrona 300 ey-
serne Kanonen hier zu kaufen, so resolvirte der Konig, ihm die zu schenken, wolte sie auch nach Narva
abfyren lassen. Daa solte der Gouverneur von Novogrott sie lasse abholen, wie den auch der damaligen
Hoffsjuncker Klingstierna sie nach Narva undt gar nach Mosko gebracht. Weiter wurde ich beordert, des
bekanten Landtlauffers Grafi-ren von Sanits seyn leychtfertiges Beginnen auf alle Manier zu hinter-
treiben, weilen ehr vorhatte, den persianischen Handell gans von Schweden ab undt nach Polen zu
bringen, dieses koste Geldt. Auch solte ich den damaligen jungen Konige von Persien Schach Sultan
Hussein con-douliren iiber den totligen Hintridt von seinem Fatter Schach Souliman undt dem jungen
Sultan Hussein gratuliren zur Erhabung auf seines Vatters Troon. Bey dieses solte man die angefangne
gutte Inteligans weyter contineviren. Soweidt die Instruction von Konig Carl den 11.
Nach Absterben Konig Carl des 11-ten wurde ich aufs neiu instruiret von Konig Carl den 12-ten, um nach
Mosko undt Persien seines Herren Vatters Absterben undt seine Erhebung auf dem Troon zu notificiren;
auch das in kurtsen eine grose Legation solte kommen, um den ewigen Frieden zu conformiren.
Ich reiste von Stockholm 1697 dsr. 10 May. Den 12 Augusty kam ich in Mosko. Hier fandt ich vor mier den
danischen Envoie Heyns undt weilen der Zar verreiset war, so wolte dieser bey deh vornehmsten Hern
Ministri keine Audiens nehmen, einwendent, ehr hatte Ordre von seinem Konige, seine Kreditiven an dem
Zaren personlig abzugeben. Der Bojar Leff Nariskin schickte zu mihr undt lies mihr sagen, ob ich
Oudiens begehrte bey ihnen zu nehmen. Sie hetten Ordre von dem Zaren, das in dehro Absens sie alle
fremde, sowoil alls einheimische Sachen solten depesschiren. Hierauf begehrte ich einige Tage Be-
denckzeit. Ich hette aber Ordre bey mier, das ich kein Bedencken solte haben, wen der Zar selber nicht
solte zu Stell sein, das ich meine Ge-werbe an die Ministri solte gelangen lassen. Ich trenirte aber
dieses Wehsen, weilen ich beordert war, um wo myglich mich zu erkundigen, was des Dahnen Anbringen sein
mohte. Hier ginck die vermeinte Hoflichkeit an: der Dahne wolte, wie ehr sagte, mier gerne die
Preferens lassen, insonderheit weil ich noch weiter solte reisen. Ich entschul-digte mich aber auf das
beste ich kunte; ich gab vor, das ihm vor dieses Mahl die Ehre zukam, weilen ehr schon 14 Tage vor mihr
wehre dar gewesen undt wurde ich ihm vor dieses Mahl den Vortritt nicht disputiren. Dieses alien aber
machte ein Sacken mitt alte Kopeken gutt. Der Leff Nariskin lies den Hern Danischen Minister sagen,
wofern ehr seine Gewerbe nicht gesonnen were an ihnen abzugeben, so solte ehr innerhalb 3 Tage
returniren undt seine Reise wieder nach seinem Konige nehmen, undt wurde hiemitt auch das taglige
Tracktament aufgesagt.
144
Hiera[u]f lies ehr sich beqwemen undt ridt zur Audiens. Sobaid seine Sachen getranslatiret waren,
spendirte ich einige Ducaten. Es war gewis der ehrste Eckstein zu den verdamligen Kriege. Hierauf hette
ich Audiens undt 2 Mahl Converens mitt allem Vergeniigen. Wie den von alles Bericht getahn hette, nam
Ich meine Reise weiter vor mich nach Persien, da ich den nach fielen Beschweren den persischen Grundt,
nemlig Nisova, erlangte dsr. 22 May 1698.
Dsr. 8 Novembr kam ich in die Houbtstat Hispahan. 19 kam der Mehmandar bey mihr undt zeignete die
Presenten auf. Dsr. 13 Decembr hatte ich zum ehrsten Mahl Audiens nachdem meine Kreditiven trans-
latiret. Dsr. 14 war ich bey den Groswesier zur geheimen Coverens. Dsr. 1 January 1699 lies mich der
Konig bitten, Salts undt Brodt mitt ihm zu essen. Dsr. 7 hette ich mein Abschidtsaudiens. Dsr. 21 war
ich bey dem Reychsmarschal zur Conferens, weilen ehr war Grosweisir war geworden, weilen dem vorigen
109jarigen man das Gedachtnis wolte manckiren. Weilen ich nun meinte gans fertig zu sein, um meine
Reise nach Hause wieder vortzusettsen, sagte mihr der Weisir, der Konig hette geresolviret, einen
Abgesanten nach Schweden zu schicken, begerte also ich mochte mich noch einige Tage aufhalten. Dieses
war wol ein begehren! Ich war reisfartig undt muste mich noch 4 Wochen aufhalten, den der Konig sagte:
«Dieser mein Gesanter sol dein Pristaff sein undt wen ihr in Sweden komdt, so кап ehr ihm wieder an die
Handt gehen». Dieses Begiaren muste ich mitt Danck ein Vergeniigen leisten. Bey mein Abscheidt sagte
der Konig zulest: «Griise dem Konige in Schweden, meinem gutem Freiinde, das ich will seine Freiinde
Freiindt undt seine Feinde Feindt sein».
Oxford Slavonic papers, v. VI, 1955, Oxford, 1956, pp. 95—101.
Л. ФАБРИЦИУС. КРАТКАЯ РЕЛЯЦИЯ О ТРЕХ СОВЕРШЕННЫХ МНОЮ ПУТЕШЕСТВИЯХ*
[1679—1682]
Леіа 1679 июня 30 дня я был впервые послан в Персию, чтобы разведать, возможно ли направить персидскую
торговлю через Россию в Швецию, что я и выполнил со всем усердием. 1 Однако поскольку персы имели
весьма малое представление о Швеции, то мне стоило большого труда растолковать им, что за королевство
Швеция и какая это удобная для их торговли страна.
А надобно знать, что русские много лет тому назад положили немало сил, чтобы торговлю персидскими
товарами направить через свои земли; у персов же был заключен трактат с турками
Перевод Г. И. Федоровой, под редакцией С. А. Акулянц.
10 Записки иностранцев
145
о том, чтобы персидские товары шли в Турцию и через Турцию, а именно в Смирну и другие портовые города.
Но так как русские, засылая большие посольства со всевозможными дарами, добились своего, персы
заключили с русскими торговое соглашение, согласно которому персидские подданные имели право торговли и
проезда с товарами в России и через Россию, а через Россию либо на Новгород, либо на Смоленск, либо на
Архангельск. Мне хотелось получить это соглашение от русских, но деньгами я не мог ничего добиться, ибо
русские не хотели предоставить шведам такие выгодные коммерции и отослали персов в Архангельск.2
Во время первой поездки в Архангельск у персов был груз в 400 тюков шелка. Поскольку в это время шла
война между Францией и Голландией, голландцы держали при архангельском флоте 2 или 3 своих конвойных
судна, но они не смогли отбиться, и французы, захватив бедных персов, объявили шелка своей добычей, ибо
последние находились на судах их врагов. Это нанесло персам большой ущерб, и они, напуганные, не
решались больше торговать в России.3
В конце концов я получил торговое соглашение, которое персы заключили с Россией. Тут я им указал на
великую выгоду для них от поездок в шведские провинции и через них, после чего некоторые купцы решились
направиться в Нарву. Но когда они прибыли в Москву, их стали отговаривать от их намерения как русские,
так и иноземцы и даже подданные шведской короны, уверяя, что в Швеции никто не купит у них и одного
тюка щелка.
Я же в это время был уже в Стокгольме, вернувшись из моего первого путешествия с доброй вестью о том,
что персидский государь благосклонно отнесся к предложению о торговле и повелел, чтобы его подданные
начали торговлю своими товарами в шведских провинциях и продолжали вести ее постоянно.4
[1683—1688]
Но поскольку это все еще не подтверждалось делом, я через 6 недель, а именно в 1683 году, вновь был
послан к царю, а также и к государю Персии, шаху Сулейману.5
При въезде в Москву я был встречен отрядом в 50 всадников на белых лошадях, которые ехали впереди моей
свиты, и был доставлен на Посольский двор, где меня и поместили. Спустя три дня ко мне явился писарь из
Посольского приказа, или канцелярии, передал приветы от боярина князя Василия Васильевича Голицына и
его приказ наутро явиться на аудиенцию к их царским величествам. От Посольского двора до царского
крыльца по обе стороны были выстроены два полка стрельцов. Когда меня ввели в зал, оба царя восседали
на троне. По обеим сторонам трона
146
стояло шесть молодых дворян в белых одеждах, держа в руках как бы наготове большие боевые топоры.
После приветствия я вручил свои верительные грамоты. Тут оба царя встали, осведомились о здоровье
короля и спросили, давно ли я отпущен от короля. Затем сам боярин князь Василий Васильевич Голицын
скаізал мне, что их царские величества соизволили приказать, чтобы мои грамоты перевели, после чего мне
будет устроена конференция.6
И действительно, спустя три дня меня проводили к боярину те же всадники, которые сопровождали меня при
въезде в Москву. У крыльца стояли два дьяка с целой толпой дворян. Они тотчас отвели меня к боярину в
прекрасную палату. Там стоял небольшой стол, накрытый шелковой, шитой золотом скатертью. Господин
боярин попросил меня занять место. Я хотел было сесть сбоку, но он взял меня за руку и усадил во главе
стола. Сам он занял место по правую руку от меня, а по левую сел канцлер, который глядел исподлобья. Но
боярин сказал: «Господин посланник направлен к нам нашим соседом, королем Швеции, по любви и дружбе, он
представляет великого государя». На этой конференции мне была обещана всяческая поддержка согласно
пактам.7
Спустя 14 дней я отбыл из Москвы и после годичного путешествия прибыл в Исфаган.8 О стране, обычаях и
жизни персов все, что можно было написать, написано, поэтому я буду писать только о порученном мне
деле. После того как были переписаны подарки, явился михмандар (Mehemandar), или церемониймейстер,9 и
сообщил мне время, назначенное для аудиенции и обеда, ибо у персов обычай таков, что после аудиенции
потчуют.
Через несколько часов михмандар вернулся, рассказал, что вот уже несколько лет, как им не привозили
хороших соболей, и, |зная, что у меня было соболей на 4000 рублей, пожелал взять несколько сороков для
государя, ибо мунаджим (Minadsi), т. е. звездочет, известил, что сейчас самое благоприятное время шить
одежды для государя. Я не замедлил отдать соболей. На следующий день на государе была шуба из моих
соболей.
После того как мои верительные грамоты были переведены, я получил аудиенцию у великого везиря. Тот
справлялся о разных вещах: как далеко до Швеции и как далеко от Швеции до России, по воде или по суше
нужно туда добираться. Получив от меня на все вопросы надлежащие ответы, он заявил после долгих
разговоров, что мне надобно переговорить со старшиной (Stathalter) купцов-христиан, поскольку эти люди
лучше всех знакомы с Европой и знают толк в торговых делах.
Спустя несколько дней ко мне явился армянский старшина и сообщил, что он получил от великого везиря
распоряжение обсудить и обдумать со мной, как лучше всего направить персидскую торговлю в Швецию через
Россию, и что ввиду большой важности дела ему нужно будет позвать на это обсуждение некото-
10*
147
рых самых именитых купцов и он сообщит мне, когда они соберутся.
Спустя несколько дней старшина спросил меня через посланного, іне окажу ли я им чести прийти на
условленную беседу. Я без промедления вскочил в седло. Когда я приехал к старшине, там находилось около
20 человек из старейших и самых богатых купцов. После длительных раскланиваний старшина попросил меня
сесть в кресло, он же и все остальные сели на пол. Затем старшина поднялся, осенил себя крестным
знамением и сказал: «По повелению государя Сулеймана мы собрались здесь, чтобы получить от господина
посланника разъяснения, как, каким путем наши негоцианты смогут вести торговлю в Швеции, ибо мы
памятуем великий урон, понесенный нами, когда наши сотоварищи несколько лет тому назад собрались идти с
товарами в Россию и далее через Архангельск в Голландию, а их постигло несчастье: французы полностью
разгромили флотилию и отвезли ее в Дюнкерк, что нанесло нам невозместимый ущерб, ибо груз состоял из
400 тюков лучших шелков, вследствие чего наши сотоварищи остерегаются направлять впредь свои товары в
Россию или через нее».    4
На это я им ответил, что случившегося не исправишь, им не следовало поддаваться уговорам русских,
голландцев и англичан, ибо лучший путь для них идет через Новгород на Нарву или Ревель и далее на Любек
по Балтийскому морю, тем более что царь письменно обещал разрешить им провозить товары через его
владения в оба конца и торговать ими с обеспечением на случай бедствия от воды, огня и всяких прочих
невзгод, приключись они где-либо на его земле.10 Поэтому они могут пользоваться этой гарантией и могут
ожидать не меньшего от короля Швеции. По прибытии в Нарву они будут обеспечены судами раньше других
иноземцев, но товары, которых ждут в Стокгольме, они должны в первую очередь отсылать туда. При этом я
обещал им от имени короля, что они два года будут торговать без пошлин. Все же мне пришлось долго
уговаривать этих людей, и не столько персов, сколько уже упоминавшихся европейцев. Они утверждали, что
шведы будто такие люди, которые хорошо умеют только размахивать шпагой, ничего не смыслят в торговых
делах и к тому же редко держат свое слово. Но дознаться, подданные какого государства встали мне
поперек дороги, я не мог, хотя и все они ничего хорошего мне не сделали.11 Я попытался узнать у господ
армян, кто же так плохо отзывается о шведах, я мол живо заткнул бы ему глотку. Но поскольку эти люди с
давних пор состояли в деловых отношениях друг с другом, я ничего не смог дознаться. Однако я доложил
великому везирю, что хотя армянские купцы весьма склонны вести торговлю через шведские провинции, они
все же запуганы каким-то клеветником; Поэтому я готов остаться заложником до тех пор, пока они не
вернутся
148
из своей первой поездки. В ответ великий везирь сказал, что это было бы величайшей несправедливостью,
поскольку мой все-милостивейший король пишет его господину и повелителю государю Персидскому, чтобы мне
сполна доверяли во всех моих начинаниях; а посему купцам придется, благословясь, отправиться в Швецию в
моем сопровождении.
Тут я уже решил, что тотчас получу отпускное письмо, однако все затянулось более чем на 2 года,
поскольку государь, будучи весьма общительного нрава, неоднократно вызывал меня для беседы,
расспрашивал, сколько лет шведскому королю, да сколько у него солдат и сколько военных кораблей, и
заключил ли он мир с королем Дании, и получил ли наш король в жены принцессу, ради которой он так долго
воевал, ибо государь полагал, что война началась из-за принцессы, на что я ему отвечал, что война
велась никак не из-за принцессы, а были на то важные государственные причины, и что король, мой
всемилостивейший господин, уже давно супруг принцессы и бог уже даровал ему наследника. Затем государь
спросил меня, сколько жен у шведского короля-Когда я ему ответил: «Одна», — он от всего сердца
рассмеялся и воскликнул: «Король — и одна жена! Как же это можно?». А великий везирь ответил: «Да, у
христиан обычай таков, что они должны довольствоваться одной». Государь же повторил: «Король— и одна
жена!». Это казалось ему невероятным.
Затем государь повелел принести чашу вина, выпил за здоровье своего доброго друга короля Швеции,
спросил меня, не желаю ли я осушить гасарпесу за здоровье моего короля (га-сарпеса — большой золотой
ковш, в который входит более кружки). Я ответил, что с большим удовольствием выпью за здоровье моего
господина, однако доза по мне слишком велика для одного раза. На это государь сказал: «Я знаю, что
франки (Frengi) не пьют так много», и повелел принести мне небольшую золотую чашу. После того как я
осушил эту чашу, михмандар проводил меня на мое место. Через некоторое время он снова подошел ко мне и
сказал: «Государь желает с тобой говорить». Я поднялся, подошел к государю и поклонился. Он, сделав
знак рукой, промолвил: «Подойди поближе» — и спросил меня, воевал ли король Швеции с императором, а
также с Польшей и Россией. Я рассказал, как все было, а также, что король, мой всемилостивейший
господин, у всех своих соседей завоевал кое-какие провинции и владеет ими доныне. На это государь
заметил великому везирю: «Он завоевал и удерживает то, что имеет, — не так, как король Франции, тот
захватывает много, а назавтра отдает все обратно».12 После того как все изрядно захмелели, я поднялся,
михмандар подошел ко мне, полагая, что я желаю говорить с государем, я же попросил разрешения
удалиться, ибо было уже поздно. Он отвечал: «Иди с богом! О дальнейшем я оповещу тебя».
149
Спустя несколько дней михмандар пришел ко мне и сказал: «Государь чере^з несколько дней устраивает
опять большое празднество. Он желает дать аудиенцию узбекскому послу». Я спросил, іне составить ли мне
мемориал, чтобы ускорить решение моего дела и мой отъезд. Он ответил: «Да», — но выразил сомнение в
том, что я так скоро получу разрешение на отъезд; я ведь не прожил здесь еще и года.
Спустя несколько дней михмандар опять пришел ко мне и сказал, что государь повелел мне явиться и
откушать с ним хлеба-соли. Там были и европейцы: императорский архиепископ по имени Бастиан Кнап,
польский граф де Сьери, один русский и один португалец.13 Мне было оказано предпочтение, и я был
посажен рядом с великим везирем. Против этого московит протестовал; но михмандар сказал ему, что здесь
покои государя и все здесь — любезные государю гости, пусть он веселится и не наносит обиды государю.
Татарин, т. е. узбекский посол, вышел на середину зала, опустился на колени и в таком положении передал
приветствия от своего господина и просьбу о помощи против врагов, что ему и было обещано. Пили вволю, а
музыка и танцовщицы были отменные. Когда государь захмелел, к нам подошел михмандар и подал знак, что
пора подниматься из-за стола. Мы разошлись по домам без какого-либо церемониала, что принято у персов.
И вот так я в течение трех лет одиннадцать раз был в гостях у государя. За это время я передал,
наверное, 10 мемориалов, но не получил никакого ответа. Наконец мне это надоело, и я послал господина
Клингшерну 14 с новым мемориалом, чтобы узнать, долго ли мне еще пребывать под арестом; столько
мемориалов я уже передал, а ни на один не получил ясного ответа и не знаю поэтому, что мне сообщить
моему всемилостивейшему королю и господину о причинах столь многолетней задержки, особенно в Исфахане;
это могло быть дурно истолковано, и поэтому я весьма опасаюсь немилости со стороны моего
всемилостивей-шего короля. Великий везирь дал такой ответ Клингшерне: «Скажи господину посланнику, что
все его мемориалы честно вручены государю, и этот новый мемориал будет передан ему прежде, чем истекут
2 часа. Вот уже несколько недель, как я не мог свидеться с государем по причине его нездоровья». Он не
хотел или не смел сказать, что государь был великим почитателем вина, а в гареме, т. е. на женской
половине, пребывал иногда по 5—6 недель; когда же ему там надоедало, он иной раз появлялся и разрешал
некоторые дела, а затем все начиналось сначала.
Наконец подошел Новрус, или Новый год персиян, 10 марта ко мне пришел михмандар с радостной вестью:
государь сказал одному кастрату, что он собирается отпустить всех иноземцев. Я был несказанно рад, что
через 3 года и 4 месяца пришло на-
150
конец мое избавление. За два дня до праздника михмандар принес мне отпускное письмо и сказал, чтобы я
приготовился, ибо государь желает видеть меня в Новрус (это у них принято так говорить).    •
В день Нового года михмандар пришел за мной и повел меня к государю. Зрелище было великолепное.
Всадники и лошади — все было усыпано драгоценными камнями и золотом, перед слонами, львами, тиграми,
носорогами, лошадьми стояли (золотые сосуды. Как только меня ввели в зал, где восседал государь, он
сделал мне знак рукой и сказал: «Подойди поближе, мне приятно, что я могу говорить с тобой без толмача;
ты в своих мемориалах не раз сетовал на долгую задержку. Так знай, что твой король, мой добрый друг,
послал тебя ко мне о несколькими поручениями, и все, что ты желал от имени твоего короля, пришлось мне
по сердцу, мне было бы приятно исполнить все пожелания твоего короля, моего доброго друга, за
исключением того, чтобы я враждовал с турками, — это невозможно, ибо мои предшественники заключили мир,
а я его конфирмовал по всем законам на вечные времена. Проклятие падет на голову того, кто первым
обнажит саблю. Я не хочу, чтобы проклятие пало на мою голову, к тому же у нас еще совсем свежо в
памяти, как мы, поддавшись уговорам христианских государей, сильно потревожили турок, а христианские
государи между тем заключили мир и даже не известили нас. Тогда турки всей своей военной мощью
обрушились на нас. Если бы не милость божья и не отважные сердца персов, турки задали бы нам жару».
Тогда я сказал, что не хочу и думать, чтобы мой король принимал в этом какое-либо участие. Государь
ответил: «Нет, нет. Alla, Elie, Masun — избави бог, то были император, король Польский и Венеция.15 Вот
что я тебе скажу еще раз: твой приезд сюда зависел от твоего короля, моего доброго друга, отъезд же
твой — в моей власти. Я задержал тебя на некоторое время при своем дворе, это правда, но ты должен
знать, что кого я не люблю, того и не задерживаю; что же касается немилости твоего господина, каковой
ты опасаешься, то я о тебе позаботился. Я желаю твоему господину, королю Швеции, моему доброму другу,
счастья, здоровья и благоденствия здесь на всю жизнь, а там навечно, и заверяю его в своей дружбе».
Затем он подал знак великому везирю, тот подошел, взял рекредитивы, которые лежали на подушке перед
государем, поцеловал их и подал мне со словами: «Поезжай с богом, купцы присоединятся к тебе, вы будете
попутчиками. Начало было плохим, конец будет л>чше».
Затем я с радостью распрощался и, благословясь, отбыл в Швецию. Купцы выехали уже несколько ранее.
Когда я прибыл в Москву, снова начались интриги, и русские очень хотели снова отослать персов в
Архангельск, но
151
я заявил им, что эти добрые люди напуганы прошлым архангельским путешествием и намерены теперь выбрать
лучший и более безопасный путь для поездок с товарами. Они платят положенную по контракту пошлину и
потому не хотят быть связанными, а хотят держаться того места, которое они найдут наилучшим для себя,
что соответствует контракту, заключенному относительно этого великими государями.
Между тем почтенному боярину князю Василию Голицыну пришлось выступить в поход против крымских татар.
Дела на это время были перепоручены его сыну, который задерживал меня и купцов, а так как дело шло к
весне, то нам надо было спешить, чтобы успеть добраться до шведской границы на санях. Этот молодой
Голицын за заслуги отца был возведен тоже в бояре царевной Софьей. Он чинил мне всяческие препоны.
Времени у меня было в обрез. Я послал с господином Клингшер-ной 100 дукатов, испрашивая разрешения
отправиться с купцами в путь, а не то я напишу жалобу его родителю. Однако 100 дукатов возымели силу,
так что на другой день, получив пропуск и пристава, мы с караваном отправились в Швецию.16
Когда я благополучно прибыл в Швецию, король был очень обрадован тем, что я, выдержав столько
злоключений, довел дело до желанной цели, и он сейчас же назначил для продолжения переговоров с этими
людьми комиссию в составе камерального советника Кроншильда, коммерции советников Шернхека и Лео-
нанкера. Король был так милостив, что дал купцам сверх вышеупомянутых двух лет еще три года вольностей.
Кроме того, в дальнейшем они должны были платить два процента пошлины при приезде и один процент при
отъезде. Таким образом, торговля была налажена, и купцы получили затем королевскую 17 санкцию.
[1697—1700]
Лета 1697. Третье путешествие начиналось так: я должен был поздравить царя с благополучным взятием
Азова, и поскольку он выразил желание через шведского резидента Книперкрона закупить у нас 300 чугунных
пушек, король решил подарить их царю и переправить в Нарву, откуда их должен был забрать правитель
Новгорода. Бывший тогда камер-юнкером Клингшерна и перевез пушки в Нарву, а затем даже и в Москву.18
Далее мне было поручено всяческими способами помешать осуществлению бессовестной затеи известного
авантюриста графа фон Саница, ибо он замышлял пресечь персидскую торговлю со Швецией и направить ее в
Польшу. Это стоило больших денег.19 Кроме того, я должен был передать наши соболезнования тогдашнему
молодому персидскому государю, шаху Султану Хусейну по поводу кончины его отца шаха Сулеймана и наши
поздравления молодому Султану Хусейну в связи с его восшествием на престол
152
отца. При этом нужно было укрепить начавшиеся ранее добрые* взаимоотношения — так гласила инструкция
короля Карла XI.20'
После кончины короля Карла XI я получил новые инструкции от короля Карла XII и был послан в Москву и
Персию, где' я должен был сообщить о смерти Карла XI и о восшествии" на престол его сына Карла XII, а
также о том, что в ближайшее' время прибудет великое посольство для конфирмации договора'-_ __    __ _ 91
о вечном мире.
Я отбыл из Стокгольма 10 мая 1697 года. 12 августа я прибыл в Москву. Там я застал датского посла
Гейнса, который прибыл ранее меня, но так как царь был в отъезде, этот посол не хотел получить
аудиенции у знатнейших господ сановников, ссылаясь на то, что его король приказал ему вручить
верительные грамоты самому царю. Боярин Лев Нарышкин спросил меня через посланного, не желаю ли я
получить аудиенцию у них, поскольку царь приказал им во время его отлучки решать все внешние и
внутренние дела.22 Я испросил несколько дней на раз.-мышление, хотя у меня был наказ не сомневаться,
если царя не будет на месте, а передать мои поручения сановникам. Но я затягивал дело, чтобы за время
действия моих полномочий по* возможности разведать, что за поручения у датчанина. А тот пустил в ход
лицемерную учтивость, заявляя, что он охотно уступит очередь, тем более, что мне предстоит еще
дальнейший путь.. Я же, как только мог, отнекивался, говоря, что в этот раз честь-первой аудиенции
выпадает ему, поскольку он прибыл за 14 дней; до меня, и я не собираюсь в этот раз оспаривать ее.
Уладил всекошель со старинными монетами. Лев Нарышкин велел сообщить-датскому послу, что, поскольку тот
не решается передать им; свои поручения, ему надлежит отбыть из Москвы в течение трех дней и ехать
обратно к своему королю, а также, что ему отказано1 в ежедневных кормах. Тут датчанину пришлось
сдаться, и он поскакал на аудиенцию. Как только его бумаги были переведены, я истратил несколько
дукатов на угощение. Всем этим был, несомненно, заложен первый камень к злосчастной войне.23 Затем я
был на аудиенции и два раза на конференции. Отослав отчет обо всем, я отправился дальше в Персию, и,
преодолев много трудностей в пути, достиг 22 мая 1698 года персидской земли, а именно Низовы.
8 ноября я прибыл в столицу Исфахан. 19 ноября ко мне пришел михмандар и сделал роспись подарков. 13
декабря я первый раз был на аудиенции, после того как мои верительные грамоты были переведены. 14-го я
был у великого везиря на тайной конференции. 1 января 1699 года государь просил меня откушать с ним
хлеба-соли. 7-го я был на прощальной аудиенции. 21-го я был на приеме у рейхсмаршала 24 по поводу его
назначения великим везирем, так как прежний везирь, которому исполнилось 109 лет, стал терять память.
Я-то думал, что закончил все дела и
153
могу ехать домой, а великий везирь сказал мне, что государь решил отправить своего посланца в Швецию и
желает, чтобы я задержался еще на несколько дней. Нечего сказать, пожелание! Я был уже готов к отъезду,
а мне пришлось задержаться еще на 4 недели, так как государь сказал: «Этот мой посланец будет твоим
приставом, а когда вы прибудете в Швецию, ты в свою очередь сможешь ему помочь». Мне пришлось принять
эту просьбу с благодарностью. При прощании государь сказал напоследок: «Приветствуй от меня короля
Швеции, моего доброго друга, и передай, что его друзья — мои друзья, а его враги — мои враги».
КОММЕНТАРИЙ
1    Имеется в виду новая, но далеко не первая попытка Швеции установить торговые отношения с
Персией через Россию (см. стр. 135).
2    Фабрициус в немногих словах верно отмечает стремление русского правительства монополизировать
торговлю с Персией (см. стр. 134). Однако здесь не указано, что Персия, враждебно настроенная к Турции,
была заинтересована в торговле с Россией или при ее посредничестве со странами Западной Европы.
Торговое соглашение —жалованная грамота Алексея Михайловича от 21 мая 1667 г. Армянской торговой
компании, находящейся в Персии (стр. 134). Несмотря на оживленные дипломатические связи России с
Персией, никаких письменных соглашений между этими государствами с 1594 по 1667 г. не заключалось.
Грамота 7 февраля 1673 г., подтверждавшая жалованную грамоту 1667 г., в интересах царской казны и
русского купечества ограничивала транзитную торговлю армянских купцов со странами Западной Европы.
Видимо, поэтому Фабрициус не упоминает данного условия в своей Реляции.
Фабрициус на пути из Швеции в Персию был в Москве в январе 1680 г. Подробности его переговоров в Москве
изложены в его Записках (см. стр. 72—73). Фабрициус не упоминает об аудиенции у царя Федора
Алексеевича, но Н. Н. Бантыш-Каменский сообщает, что она была 1 января 1680 г., а из Москвы Фабрициус
отбыл в Персию 28 января того же года (Бантыш-Каменский, IV, стр. 197).
Мирный договор Персии с Турцией относится к 1639 г. Он включал и определенные торговые соглашения, в
частности условие о транзите шелка через Турцию в средиземноморские порты — Смирну и др.
3    Сведения о большом уроне, понесенном персидскими купцами под Архангельском в результате войн
Голландии с Францией, вызванных торговым и колониальным соперничеством (первая война— 1667—1668 гг.,
вторая — 1672—1678 гг.), не встречаются в имеющихся у нас источниках, но находят подтверждение в той же
Реляции Л. Фабрициуса, на этот раз от лица самих персидских купцов (см. стр. 148).
4    На обратном пути из Персии Фабрициус прибыл в Москву 22 сентября и отбыл в Швецию 8 октября
1682 г. (Бантыш-Каменский, IV, стр. 199). В 1683 г. Фабрициус вновь отправлен в Персию через Россию.
Вторая его миссия была вызвана безрезультатностью первой поездки.
5    Вторично Л. Фабрициус прибыл в Москву 7 июля 1683 г. Официальной целью его был проезд в Персию
по торговым делам. Но было и личное дело к русскому правительству— получение имущества, оставшегося ему
в наследство от его отчима П. Беема, казненного разницами в Черном Яре в 1670 г. (Бантыш-Каменский, IV,
стр. 199—200). Этот факт интересен с точки зрения международных правовых отношений XVII в.
Сулейман (Сефи) II был шахом Персии с 1666 по 1694 г.
154
6    Голицын Василий Васильевич после стрелецкого восстания 15 мая 1682 г., приведшего к утверждению
на престоле царей Ивана и Петра Алексеевичей при регентстве их сестры царевны Софьи (1682—1689), стал
главой Посольского приказа. В Реляции Фабрициуса заслуживает внимания описание посольского обряда.
Скромные размеры воинского эскорта объясняются тем, что Фабрициус был в ранге посланника,
направлявшегося через Россию в другую страну. Размеры воинского отряда, встречавшего послов
иностранного государства под Москвой, зависели, очевидно, от назначения и политической значимости
посольства. Я. Рейтенфельс, говоря о прибытии в Москву в 1672 г. посольства из Польши, сообщает, что с
целью «проводить это посольство в город было выставлено более 16 000 отборнейшей конницы и пехоты,
расположенных по обеим сторонам пути. . .» (Рейтенфельс, стр. 73). При въезде в Москву в 1675 г.
голландского посольства Кунраада фан-Кленка было выстроено до 10 000 пехоты и большое количество
конницы (Посольство Кунраада фан-Кленка. . ., стр. 387—389).
7    В 1683 г. В. В. Голицын получил титул «Царственные большие печати и государственных великих
посольских дел оберегателя», став первым человеком в государстве. Помимо Посольского, он ведал
Рейтарским, Владимирским судным, Пушкарским, Малороссийским, Смоленским, Новгородским, Устюжским
приказами и Галицкой четвертью. Своим возвышением, кроме высокой образованности и определенных
дарований, В. В. Голицын обязан личной близости к Софье. Он пользовался неограниченным правом ведения
переговоров с иностранными послами и, как видно из Реляции Л. Фабрициуса, принимал послов в личных
покоях. В обстановке обострения отношений с Турцией и подготовки войны с нею Голицын стремился к
установлению мирных отношений с европейскими государствами, в том числе со Швецией. Под пактом,
заключенным между Россией и Швецией, подразумевается, очевидно, Кардисский договор 1661 г.
Канцлер — дьяк Посольского приказа. В данном случае им мог быть Е. И. Украинцев. Украинцев был думным
дьяком Посольского и Малороссийского приказов с 1675 по 1699 г. (Богоявленский, стр. 246, 304).
8    Исфахан —столица Персии в XVII в.
9    Михмандар буквально «принимающий гостей».
10    Имеется в виду жалованная грамота 1667 г. и ее подтверждение 1673 г. (см. стр. 134).
11    Вероятно, речь идет об англичанах и голландцах, конкурентах шведов в борьбе за русский и
персидский рынки (см. стр. 134).
12    Шах имел в виду войну Франции с Голландией 1672—1678 гг., в начале которой французская армия
значительно продвинулась в глубь голландской территории, но была вынуждена отступить в результате
затопления голландцами части страны и оставить занятую территорию.
13    Представителем Москвы мог быть гонец Христофоров, который был послан в Персию со специальным
заданием разведать цели посольства Фабрициуса (Зевакин, 150— 151).
14    Клингшерна — член посольства Фабрициуса.
15    Шах Сулейман имеет в виду сложившуюся в 1683—1684 гг. в результате возросшей экспансии
турецкого султана антитурецкую «Священную лигу» в составе Австрии, Польши и Венеции.
16    В 1687 г., когда Фабрициус был в Москве, В. В. Голицын возглавлял обусловленный договором с
Польшей (1686 г.) поход русского войска против крымских татар — союзников Турции (первый крымский
поход). Его старший сын, Алексей Васильевич, был главой Новгородского приказа.    .
Коррупция в дипломатической сфере была распространена очень широко. Шведский агент Христофор Кох,
прибывший в Москву в 1679 г., доносил в Стокгольм о происках датского посла в Москве, прося выслать ему
тысячу-другую дукатов, обещая с их помощью увеличить число сторонников Швеции. С помощью подкупов
действовали и датчане (Ф о р с т е н, стр. 322).
155
17    О первом пребывании персидских купцов в Швеции см. также Записки Фабрициуса (стр. 71—72).
18    В начале 1697 г. русское правительство через шведского резидента Книперкрона запросило о
возможности закупить в Швеции 600 медных пушек. В ответ шведский король Карл XI в знак добрососедских
отношений преподнес русскому царю в качестве подарка 300 чугунных пушек. Петр I благодарил за подарок
уже Карла XII (Карл XI скончался 5 апреля), выражая намерение употребить пушки против Турции (Бантыш-
Камен-с к и й, IV, стр. 207). Эти пушки были отправлены в Воронеж.
19    Граф Филипп фон Саниц (Санис?), крещеный перс, родился в Исфахане. Отец его — шах Аббас, а мать
— армянка-наложница. После смерти отца мать направила его в Европу для обучения. Он жил во многих
государствах, в том числе в Англии и Франции. Получил графство. В ноябре 1695 г. прибыл в Москву из
Швеции просить разрешение проехать в Персию по имущественным делам, но в мае 1696 г. по собственной
просьбе отпущен обратно в Стокгольм (Банты ш-Каменский, IV, стр. 204). К 1697 г. относится, очевидно,
вторичное появление Саница в Москве, когда он мог выступать в качестве агента Польши, изменив
ориентацию.
20    Хусейн I — последний шах (1694—1722) династии Сефевидов, которая пала в 1722 г. в результате
внутренних противоречий и вторжения афганцев в Персию.
Фабрициус ничего не говорит о торговых целях своей третьей миссии в Персию, но они сами собой
подразумеваются и очевидны из слов Реляции: «. . . нужно было укрепить начавшиеся ранее добрые
взаимоотношения».
21    Имеется в виду намечавшееся в связи со вступлением на престол короля Карла XII шведское
посольство в Россию для нового подтверждения условий Кардисского мирного договора 1661 г., который уже
был подтвержден в 1684 г.
22    К моменту приезда Фабрициуса (август 1697 г.) Петра I не было в Москве. Он участвовал инкогнито
в составе русского Великого посольства 1697—1698 гг. в Западную Европу. Целью посольства было
расширение и укрепление наступательного союза европейских государств против Турции. В сложной
международной обстановке конца XVII в. Россия была вынуждена отказаться от борьбы с Турцией. На
обратном пути Петр I заключил с польским королем Августом II соглашение о союзе против Швеции.
В новом правительстве, которое образовалось в 1689 г. после заточения царевны Софьи в Новодевичий
монастырь и ссылки В. В. Голицына и просуществовало до 1699 г., Л. К. Нарышкин, дядя Петра I по матери,
занимал пост начальника Посольского приказа.
23    Эпизод с датским послом Гейнсом вскрывает атмосферу интриг и сложной борьбы прибалтийских
послов за влияние на русский двор. К 1697 г. наметилось обострение балтийского вопроса. Сложилась новая
антишведская коалиция в составе Дании, Польши и России. Союз Дании, Саксонии и России оформился к 1699
г. В 1700 г. началась Северная война, в которой главным противником Швеции стала Россия.
24    Здесь, видимо, имеется в виду сипахсалар — высший воинский чин Персидского государства.
25    На пути из Персии в Швецию Фабрициус 18 февраля 1701 г. имел аудиенцию у Петра I, не подозревая
о Северной войне. Выехал в Швецию 10 марта.
А. А. Гольдберг

К ИСТОРИИ СООБЩЕНИЯ О ВОССТАНИИ СТЕПАНА РАЗИНА

Как сказано в Введении к публикации в данной книге Сообщения о восстании С. Разина, оно было издано
дважды в 1671 г. (на голландском и немецком языках) и дважды в 1672 г. (на английском и французском
языках). Если исключить французское издание, которое, как в нем указано, является переводом английского
текста, то соотношение остальных изданий Сообщения характеризуется следующими чертами.
Голландская и немецкая брошюры 1671 г. содержат совпадающие фрагменты текста, которых нет в английской
брошюре 1672 г. (см; варианты №№ 1—3). Ряд фрагментов текста, содержащихся в голландской и немецкой
брошюрах, дан в английской брошюре в сокращенном виде (№№ 4—14). Обе первые брошюры более точно
передают русские географические названия (№№ 6, 15), личные имена и фамилии (№№ 16—18), русскую
терминологию (№№ 12, 19—21), а также хронологию и конкретные детали событий (№№ 22—24). В обеих
брошюрах 1671 г. приговор С. Разину переведен полнее и точнее, чем в английском издании (№№ 3, 13, 14).
Таким образом, едва ли можно, как это до сих пор было принято, считать немецкую и голландскую брошюры
1671 г. переводами английского текста Сообщения. В свою очередь и английскую брошюру нельзя считать
переводом известного нам немецкого или голландского текста, так как в ней встречаются (хотя и гораздо
реже) написания более верные, чем в брошюрах 1671 г. (№№ 25—28). Наконец, немецкий и голландский тексты
тоже не во всем совпадают друг с другом и иногда расходятся в существенных деталях (№ 29).
Наличие этих различных вариантов текста,1 несводимых друг к другу, может быть объяснено лишь тем, что в
основе их лежал
1 В настоящей заметке приведены лишь самые существенные варианты. Общее число расхождений текста брошюр
1671 и 1672 гг. во много раз больше.
157
не дошедший до нас и современный событиям текст (протограф) Сообщения, содержавший в совокупности все
те черты, которые порознь отразились в известных нам изданиях. Подтверждением этого служит, в
частности, вариант № 30, где полный текст, вероятно соответствовавший протографу, сохранился в
голландской брошюре, а в английскую и немецкую брошюры попали лишь части этого текста.
Судя по тому, что в английской и немецкой брошюрах встречаются грамматические формы, специфичные для
голландского языка (сдвоенное о в немецкой брошюре — варианты №№ 9, 11, 12; сочетание sch в английской
брошюре — варианты №№ 9, 16 и др.), следует полагать,’что протограф был написан по-голландски.
Где было составлено Сообщение?
Обратим внимание на окончание первой части Сообщения (№ 21). Уже французский перводчик Демар отметил на
полях своего издания брошюры: «Судя по этой молитве с пожеланием успехов великому царю, кажется, что
это Сообщение пришло из Москвы в Архангельск, откуда оно пришло в Англию, а оттуда сюда (т. е. в
Париж)» (стр. 51). Л. Сильвиус, включивший Сообщение о восстании Разина в капитальную «Историю нашего
времени»,2 предпослал ему слова: «как об этом было сообщено из Москвы» (стр. 155).
Таким образом, современники считали, что это Сообщение было составлено в Москве.
В этом свете приобретают значение сведения о действиях московского правительства, относящихся к
распространению информации о восстании С. Разина. С одной стороны, нам известно, что московские власти
стремились пресечь появление за границей неугодных им сообщений о событиях 1670—1671 гг. Русский
посланник Н. фон Стаден заявлял в Стокгольме 30 сентября 1670 г.: «Государь приказал домогаться, дабы
непременно наказаны были газетчики, печатающие непристойные речи об нем, государе. ..ио Стеньке
Разине».3 И позднее русские комиссары обвиняли шведов: «Во время бунта Разина в Риге и в других
шведских городах печатались „авизы“, в которых унижалось цар
2 L. Sylvius. Historien, onses tyds. Amsterdam, 1685, biz. 155—160. В рамках настоящей заметки нет
возможности детально проанализировать этот текст, так же как и другую перепечатку Сообщения: Theatrum
Europaeum. T. 10. Franckfurt am Mayn, 1677, ss. 517—523. Оба этих варианта-текста близки друг другу, но
не повторяют ни одно из изданий 1671 и 1672 гг. Упомянутый выше в комментариях немецкий текст приговора
Разину в книге Вебера (F. Weber. Das veranderte Russland. Hannover, 1729, ss. 316—323) дословно
совпадает с текстом «Theatrum Europaeum».
3 H. H. Бантыш-Каменский. Обзор внешних сношений России, ч. 4, М., 1902, стр. 190.
158
ское достоинство. И такие-то полные лжи куранты подданными короля распространялись по всей Европе».4
С другой стороны, московское правительство принимало меры для того, чтобы побудить находившихся в
России иностранцев высказаться об этих событиях, надеясь, очевидно, навязать чужеземным свидетелям свою
точку зрения. Так, во время казни С. Разина «некоторым знатным немцам» дозволено было сопровождать его
повозку, «чтобы они смогли все хорошо увидеть и услышать и дать подробный отчет о произошедшей казни».5
«Их подпустили поближе . .. чтобы хорошо разглядеть эту казнь и рассказать об этом у себя».6
Следовательно, есть основания предполагать, что московское правительство могло содействовать появлению
предназначенного для заграничных читателей Сообщения о С. Разине и предоставило составителю этого
известия официальный текст приговора.
Правда, своей цели оно при этом добилось далеко не полностью: несмотря на то что симпатии автора
Сообщения явно на стороне царя и его властей, он все же дает в ряде случаев такую характеристику
событий, которая отнюдь не совпадает с официальной версией (см., например, рассказ о жестокостях
Долгорукого, о поведении сподвижников Разина и др.).
И все же по сравнению с теми заметками о восстании, которые печатались в 1670 и 1671 гг. в
западноевропейских газетах, Сообщение излагает ход событий в более благоприятных для царского
правительства тонах. О желании автора сохранить благосклонность московских властей свидетельствует и та
молитва об успехах царя, о которой уже шла речь.
Изложенные выше наблюдения над текстами изданий Сообщения обязывают исследователей продолжить розыски
неизвестного нам протографа этого важнейшего источника. Наряду с этим следует расширить круг
иностранных известий о Разине за счет привлечения западноевропейских газет, ежемесячников и
исторических хроник 1670-х годов. Введение в научный обиход этих новых материалов позволит более точно
определить место Сооб-іцения в ряду других источников о восстании С. Разина.
4 Г. В. Ф о р с т е н. Сношения Швеции и России во второй половине XVII В. ЖМНП, 1899, июнь, стр. 321.
5 Relationis historicae semestralis vernalis continuatio. Franckfurt am Mayn, 1671, s. 87.
6 Continuatio VII der Zehen-Jahrigen Historischen Relation. . . Leipzig. 1671, s. 74.
159
ВАРИАНТЫ ТЕКСТОВ СООБЩЕНИЯ О ВОССТАНИЙ СТЕПАНА РАЗИНА*
Голландский текст    Немецкий текст    Английский текст    Перевод голландского текста
1. Een droevige zake in der daet, als een Voorst zulcke scherpe poenen tegen sijn Onderdanen gedwongen
is te gebruycken, als hy soo veel bloets laten moet om een Lit van sijn Rijck te genesen, maer het is
beter dat еёп Lit af gheset wordt, als dat het gantse Lichaem van een Rijck ten ver-derve gaet (9—10).    
Ein betriibter Zustand war-lich, wann ein Potentat so scharffe Straffe wider seine Unterthanen zu
brauchen gez-wungen ist, und so viel Blut lassen muss, umb den Leib des Reichs zu erhalten, weil je
doch besser ist, ein Glied ab zuhauen, als den gantzen Согрет verderben lassen.    Нет.    Печальное дело,
когда государь вынужден применять по отношению к своим подданным такие тяжелые наказания и должен
проливать так много крови, чтобы исцелить одну из частей своего государства. Но лучше отсечь один член,
чем дать погибнуть всему телу государства.
2. . .. wierdt alsoo ghebracht op het Sems Hof, ofte het Stadthuys van Mosco (10).    Man brachte ihn
nach dem Sems-Hofe oder Rathhause der Stadt Moscau.    Нет.    .. . его доставили на Земский двор или
в московскую ратушу.
3. Gy hebt oock een Boot van den koningh van Persien op Zee genomen, en alle Waren gerooft, ende dien
Cop-sien, den oppersten Koopman sijn Soon, met andere Persia-nen doodt gheslagen, oeffe-nende vorders
op Zee en de Wolga groote Schelm-stucken met rooven en moorden (12).    Du hast auch ein Boot des
Konigs in Persien in See ge-nommen und alle Wahren ge-raubet, und den Copsien, des Ober-Kauf fmanns
Sohn nebsf andern Persianern erschlagen. Auff der Wolga und im Меете hastu auch grosse Schelmstu-cken
mit Rauben und Morden veriibet.    Нет.    Ты также захватил в море корабль персидского шаха, разграбил
все товары, убил сына купчины (главного купца) и других персов. В море и на Волге ты продолжал чинить
злодейства, грабежи и убийства.
4 . .. smeet hy onder’t Volck    ...warff er Ducaten (geraub-    .... he scattered among    ... он бросал
на разграбле-
Ducaten (anders gerooft gelt)    ten Gelder) unters Volck in    the people store of Du-    ние народу
дукаты (похищен-
te grabbelen, en wierdt daer    die Rappuse, und wnrde da-    cats and other Coyn he    ные в других
местах) и благо-
    durch von alien r, e 1 i e b e t    had robbed, and thereby    даря этому был всеми любим.
* Примечание к вариантам текстов см. стр. 164.
Голландский текст
Немецкий текст
'I "I Записки иностранцев
door van een yder seer g e-looft e n gelieft, ende wat daer met sijn ooghwit was, had men lichtelijck
kon-nen bevorderen. Sy me n s non lava finsses (5).
5    . . . wordt daer van voorsien van de bovenste Gewesten van Niesna en andere Pla-etsen op de
Wolga (6).
6.    Quam voort onder S a m a-r о f f, dat sigh insgelijckx over gaf: de Gouverneur met veele
Burgers wierden ver-moort, en de Zaaren Schat wegh gheruckt (7).
7.    ... in de Hooft-kercke Archangel by sijn Voor-vaderen begraben is (7).
8.    . .. hy quam op ordre van hare Zaarse Maiesteyt, om alle Bojaren, Raets-heeren, en die in hare
Z. Majest. na sijn en alderhande bediente Edellie-den, Strelsen, Soldaten, en van hare Zaarse Majest.
doodt te slaen, als die Veraders van’t Lant waren (8).
und gelobet. Was for einem Scopum er hierbey gehabt, hette leicht errathen werden konnen. Si mens non
laeva fuisset.
. . . wird davon versorget auss den Ober Quartieren Niesna und andern Or-ten an der Wolga.
Und ging weiter nach S a-m а г о f f, das sich gleicher gestalt ergab; der Gouverneur und viele Burger
wurden ermor-det und des Zaaren Schatz weg-gefiihret.
... in der Haupt-kirche A r-changel zu seine Voreltern begraben worden.
... er kame auff Befehl Sr. Zaarischen Maj. umb alle Bojaren, Rathe, Edele, ,S t r e-litzen, Soldaten
und allerhand Bediente des Zaars, als Verrather des Landes todt zu schlagen.
П родолжепие
Английский текст    Перевод голландского текста
was applauded by all; which then sufficiently manifest his aim (95).    и хвалим. Нетрудно было бы
догадаться, какую цель он при этом преследовал, если бы разум не изменил (людям).
. . . tis provided frome above (96).    ... ее снабжали с верховий: из Нижнего и из других городов на
Волге.
The like happen’d to the Town Tzamatof (97).    . . . двинулся дальше к Самаре, которая точно так же
ему сдалась; губернатор и многие горожане были убиты, а царская казна увезена.
. . . was buried in the Metropolitan Church о 1 S. Michel (97). . .. he, Stenko, was come by order of
the Great Czar to put to death all the Bojars, Nobles, Senators, and other great ones (that where too
near to his Majesty) as Enemies and Tray tors ot their Country (98).    . . . был похоронен в
Архангельском соборе рядом со своими предками. ... он пришел по приказу его царского величества, чтобы
побить насмерть как предателей отечества всех бояр, советников, стоящих близко к царскому величеству, и
всех служащих ему знатных людей, стрельцов и солдат.
Голландский текст
Немецкий текст
9.    Een groot deel van de Czeremisse ende Moord-wijnsche Tartaren... (8).
10.    De uytlantse Officiers behouden dese lof by de Russen, datse haer wel hadden gequeten in’t
aenvoeren han hare onderhoorige tegen den Vyandt, ent geene te verwon-deren is, en is geen van alien
doodt ghebleven (8—9).
11.    De stoutste onder de op-roerighe waren die van de Stedekens Lijsko en Moracko, ende de
Inwoonders van P a u-lij Perewoos (9).
12.    .. . zy. .. leyde haer sel-ve so stillekens in een S t г о о b * nederwaerts. . .
* Stroob is een kleyn hout Timmer-werck, van vier gaten, boven open (9).
13. Oock hebt gy hare Zaarse Maiesteyts Schat en Du-calen in Astrachan, soo onder Juan den Turck
geweest (14).
Ein grosstheil C z e r e m i-sche und Moordwyni-s c h e Tartarn. . .
Die auswartigen Officirer behalten bey denen Russen dieses Lob, dass sie sich mit Anfiihrung ihrer
unterhaben-den gegen den Feind sehr wol gehalten, und, welchs zu ver-wunden, ist keiner von alien todt
blieben.
Unter denen Auffriihrern waren die Verwegnesten die von denen Stadtlein Lysko und Morasko und die
Einwohner von Pauliperewoos.
. . . sie. . . legte sich in aller stille in ein Stroob (ist ein klein gezimmert Holz mit 4 Lo-chern
oben offen) nieder. ...
Auch hastu Sr. Zaarischen Maj. Schatz und Ducaten in Astracan, so Juan der Turck in Verwahr gehabt,
geraubet.
Продолжение
Английский текст    Перевод голландского текста
. . . part of the С z e r-nische Tartars... (98).    Большая часть черемисов и мордвы...
The German Officers were highly applauded by His Majesty, for having acquitted themselves so well in
leading of their Men (99).    Иностранные офицеры заслужили эту похвалу от русских за то, что они
хорошо выполняли свой долг, ведя своих подчиненных против врага, и при этом никто не был ранен и ни
один человек не был убит.
The most resolute of the Rebels, were those of the small Towns of Lisko and Morasko (99).    Самыми
смелыми из мятежников были те, (кто находился) в городках Лыскове и Мурашкине, и жители Павлова
Перевоза.
. . . she. . . laid her self quietly down upon the Pile... (99).    .. . она спокойно легла в сруб
— маленькое деревянное сооружение с четырьмя отверстиями и с открытым верхом.
. . . hast also robbed the Treasure of the Great Czar in Astracan (104).    Ты также захватил в
Астрахани казну и дукаты его царского величества, находившиеся у Ивана Турка.
Голландский текст
Немецкий текст
14.    ...door onse arme Cornelio Jacoloff, door sijne dienst ende bevlijtinge, als mede door gantze
Donssche Armee, zijt gy Schelm gevangen (16).
15.    . . . Allatur en Arsa-mas (8).
16.    Feder Jeckschijm (13).
17.    Corsma Kutosin (14).
18.    Altimoff (14).
19.    Zy sijn van sulcke vrij-heyt, dat indien Slaven, Bojaren of groote Edelen sich tot haer
vervoegen, de Eygenaers geen recht meer over de selve hebben (3).
20.    Tiletss (13).
21.    Godt geve den grooten Hr. Zaar ende Groot V о r s t Alexe Michailowitz geluck, langh Leven en
Victory over alle diese Rebel-kn (11).
... seid ihr ... durch unsern armen Cornelium Jacoloff und dessen Fleiss und Dienste als auch durch die
gantze Donische Armee gefangen.
. . . Allatur und Arsamas.
Feder Jeckchym.
Corsma Kutosin.
Altimof.
Sie haben auch solche Freiheit, dass, wann Schlaven, Bojaren, oder auch Edele sich zu ihnen verfiigen,
die Eigenthums-Herren kein Recht mehr iiber selbige haben.
Tiletss.
Gott gebe dem grossen Herrn Zaar und Gross-Fiirsten Alexe Michailowitz Gliick, langes Leben und Sieg
wider alle dies Rebellen.
П родолжение
Английский текст
Перевод голландского текста
. . . by the wise Conduct, and the valour of the Army of the Great Czar . . .wast taken prisoner (106).
... Accateur and Ar-I sa. (98).
Teodor Jekschym (103).
Koesmakotesin (104).
Alsienofsky (104).
They have so great Priviledges, that if any Slave run away from a Russian Noblemanor other great
Person, and come into these Cosacks, the Proprietors loose their claim to them (91).
(those) (103).
God Almighty give to the Great Czar Alexis Michaelewitz the Victory over all his Enemies (101).
. .. ты, злодей, был схвачен нашим бедным Корнилом Яковлевым, благодаря его службе и усердию, и всем
донским войском.
. . .Алатырь и Арзамас.
Федор Якшин.
Козьма Лутохин.
Алфимов.
Они обладают такой свободой, что если рабы, бояре или знатные люди оказываются у них, владельцы этих
людей больше не имеют над ними никакой власти (слі. примечание к № 19, стр. 165).
жилец.
Дай, боже, счастья, долгой жизни и победы над всеми этими мятежниками царю и великому КНЯЭК» Адерсек?
Михайловичу.
Продолжение
Голландский текст    Немецкий текст    Английский текст    Перевод голландского текста
22. ... is dit in nemen van    ... ist diese Stadt Astracan    This taking of Astra-    ...это взятие
Астрахани
Astrachan geschiet den 28 J u-    am 28 Junii 1670 in seine    can happen’d July 28    произошло 28
июня 1670 г.
nij 1670 (6).    Hande gerathen.    1670 (96).    
23. Den 14 April des    Am 14 Aprilis des Jahrs    April 4th of the    14 апреля 7179 г.
Jaers 7179 (15).    7179.    year 7179 (1671) (106).    
24. .. . wiert hy. .. op de    . . . hat man ihn. . . auff den    ... he was. . . carried    ...его
доставили на место
Richt-Plaets    v о о r’t    Slot    Richt-Platz    v о r s    Schloss    to the place of Execution    
казни перед крепостью.
gheleyt (11).    .. .bracht.    in the Cittadel (101).    
25.    ... seecker Kerck, ge-    . . . eine    Kirche,    genannt    . . . certain    Church,    . . . церковь,
именуемая «Пре-
naemt Presieste Casa-    Presieste    Casansche, die allerhohste Mutter des    called    Pretsieste    
чистая Казанская», т. е. все-
ensclie, de alder hooghste Meeder des Heeren von Ca-saen (11).        Bogoroditse Ca-    вышней
богородицы Казан-
    Herrn von Casan.    s a n e c h e; that is, the most Holy Mother of God of Casan (101).    
ской.
26. Tergnow (13).    Tergnow.    Turgonow (103).    Тургенев.
27. Lapatenin (13).    Lapatenin.    Lapatin (103).    Лопатин.
28. Heeren    Alexandriske,    Herren Alexandiske, Patri-    . . . the Patriarch of    Александрийский
патриарх
Patriarch Paijsien (15).    arch von Paysien.    Alexandria,    Paysy. . . (105).    Паисий.
29. . . . seggen, de p r о s t i-    ...bat die Gemeine umb Ver-    . . . saying, P г о s t i e,
that is, Forgive me (101).    . . . сказав:’ «Простите меня». . .
tie, m e e n e, vergeest my (11). 30. Steen-klippen, die de Re-    zeihung.        
    Stein-Klippen, die den Fluss    ... a Rock, from which    . . . реку разделяют каменные
vier separeren, van de welcke    separiren.    the Water falling with    утесы, с которых вода низвер-
het water met macht vallen-de (3).        great violence (91).    гается с большой силой.
Примечание. В 1-й графе указаны страницы голландского издания 1671 г. Немецкое издание пагинации не
имеет. В 3 -й графе указаны страницы английского текста, помещенного в настоящей книге. Разрядкой
выделены наиболее значительные разночтения.
ПРИМЕЧАНИЯ
К № 3. В русском тексте приговора: «Ты ж бусу шаховы области пограбил и купчинова сына и иных шаховы
области людей поймал и побил. И ныне многие убивства и воровство на море и на Волге чинил» (Кр. воина,
III, стр. 84).
К № 7. В русском тексте приговора: «.. . тело его погребено на Москве в соборной церкве архистратига
божия Михаила с прочими государскими родительми» {там же, стр. 86).
К № 8. В русском тексте приговора: «Бутто по указу великого государя ты . . . идешь. . ., чтоб побить
на Москве и в городех бояр и думных и всяких приказных людей, и дворян, и детей боярских, и стрельцов,
и сал-дат, и всякого чину служилых, и торговых людей, и людей боярских, бутто за измену» (там же, стр.
86).
К № 10. Вероятно, ошибка в голландском тексте: вместо verwonderen следовало verwonden.
К № 13. В русском тексте приговора: «Да ты ж государеву казну, деньги и золотые, которые в Астрахани
были, у Ивана Турка поймал» (Кр. война, III, стр. 85).
К № 14. В русском тексте приговора: «службою и радением войска Донского атамана Корнея Яковлева и всево
войска и сами вы поимани. . .» (там же, стр. 87).
К № 19. В голландском и немецком текстах явная ошибка. Более точно передает смысл протографа текст
«Historien onses tyds». «Sy hebben sulck een groote vrydom, dat, indien de Slaven van eenige Bojaren of
groote Edelen, wie sy sijn, tot hen komen, de eygenaers geen recht meerder op den behduden» (blz. 155).
K № 20. По русским источникам Астрахань была взята Разиным в конце июня 1670 г. (см. стр. 122
настоящего издания).
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ, УПОТРЕБЛЕННЫХ В КОММЕНТАРИЯХ
Анонимное письмо — Копия письма, писанного на корабле его царского величества под названием «Орел». В
кн.: Я. Я. Стрейс. Три путешествия. [М.], 1935, стр. 349—352.
Белокуров — С. А. Белокуров. О Посольском приказе. М., 1906.
Бантыш-Каменский— H. Н. Бантыш-Каменский. Обзор внешних сношений России по 1800 г., чч. I—IV. М., 1896
—1902.
Богоявленский — С. К. Богоявленский. Приказные судьи XVII в. М„ 1947.
Бутлер — Копия письма, писанного в городе Исфагане Давидом Бутлером 6 марта 1671 г. В кн.: Я. Я.
Стрейс. Три путешествия. [М.], 1935, стр. 352—374.
Греков — Б. Д. Греков. Новые материалы о движении Стеньки Разина. ЛЗАК, вып. 1 (34), Л., 1927.
Зевакин — E. С. Зевакин. Персидский вопрос в русско-европейских отношениях XVII в. Исторические
записки, 1940, № 8.
Кр. война — Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов, тт. I—III, М.,
1954—1962.
ЛЗАК—Летопись занятий Археографической комиссии.
Чтения ОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских.
Попов — А. Попов. История возмущения Стеньки Разина. М., 1857.
Попов. Материалы — Материалы для истории возмущения Стеньки Разина. Составитель А. Попов. М., 1857.
Посольство Кунраада фан-Кленка — Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору
Алексеевичу. СПб., 1900.
Рейтенфельс — Я. Рейтенфельс. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. М.,
1905.
СГГиД — Собрание государственных грамот и договоров, ч. IV. М., 1828.
Стрейс — Я. Я. Стрейс. Три путешествия. [М.], 1935.
Тихонов — Ю. А. Тихонов. Крестьянская война 1670—1671 гг. в лесном Заволжье. Проблемы общественно-
политической истории России и славянских стран. Сборник статей, М., 1963, стр. 270—282.
Форстен — Г. В. Форете н. Сношения Швеции и России во второй половине XVII века. Журнал Министерства
народного просвещения. 1898, №№ 4—7.
Чернов — А. В. Чернов. Вооруженные силы русского государства в XV—XVII вв. М„ 1954.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ*
Аббас, персидский шах 156.
Август II, польский король 156.
Агеев Ф., есаул восставших казаков 123.
Аделунг Ф. П., историк 5.
Алексеева И., жена казненного участника восстания 122.
Алексей Алексеевич, царевич 88, 97, 99,104, 111, 113, 118, 123, 124.
Алексей Михайлович, царь 12, 91, 101, 102, 105—107, 115, 118, 119, 124, 134, 154, 163.
Алена, старица, предводитель отряда повстанцев 90, 24.
Алфимов И. (Alsienofsky), самарский воевода 104 118, 163.
Андреев Обоимка, стрелец, участник восстания 80.
Арне Т. И. (Arne T. J.), историк 132.
Аюка, калмыцкий тайша 125.
Байрам Хаджи, персидский, купец 81.
Бантыш-Каменский H. Н., историк 74, 83, 154, 156, 158.
Бартольд В. В., историк 132.
Беем П. Р., капитан артиллерии, отчим Л. Фабрициуса 6, 14, 21, 46, 51, 74, 77, 82, 154.
Безобразов Я., астраханский воевода о47, 75. u
Бейли Т„ наемный офицер 96, 109, 121.
Беклемишев С., воевода 102, 115.
Белокуров С. А., историк 83.
Богданов А., дьяк 126.
Богоявленский С. К., историк 155.
Бранд Карстен (Христиан), слуга Фабрициуса 40, 68, 81, 82.
Бутлер Д„ капитан корабля «Орел» 6, 10—12, 25—27, 29-31, 33, 35,
36, 54—60, 62—65, 77, 78, 80, 81, 84, 90, 121.    ~
Бутурлин И. В., полковой воевода 124.    „
Бьельке С., шведский сановник 43, 71.
Валерина А. Ф., переводчица 87.
Вандеров см. Виндронг.
Вебер Ф., историк 126, 158.
Веретенников В. И., историк 5, 84— 86, 88, 89.
Виндронг Я. (Wundrum, Wanderow), наемный офицер 21, 51, 77, 96, 110, 121.
Виниус А., переводчик Посольского приказа 88.
Вонзовский, польский офицер, перешедший на службу к Разину 22, 52, 77. о
Воротынский И. А., воевода 74.
Вундрум см. Виндронг.
Гамельтон X., наемный офицер 42, 70.
Гебдон Иван, см. Хебдон Ян.
Гейнс, датский посол в Москве 144, 153, 156.    ~
Герберштейн С., имперский посол в России 87.
Годунов П„ стольник 123.
Голицын А. В., сын В. В. Голицына, глава Новгородского приказа 143, 152, 155.
Голицын В. В., глава Посольского и др. приказов 138, 143, 146, 147, 152, 155, 156.
Гольдберг А. Л., историк 6, 157.
Горяйнов А., стряпчий 125, 128, 131.
Греков Б. Д., историк 126.
Гудок Лаврентий, поп 123.
Гурдзецкий Б., польский посол в Персии 37, 66.
* Указатели составлены А. А. Вершинской.
167
Даниэль Р., английский резидент в Риге 127, 129, 130.
Делагарди, М. 71.
Демар (Desmares С.), переводчик 84, 158.
Долгорукий Ю. А. (Dolgeroek), полковой воевода 89—91, 98, 99, 101, 105, 107, 112—114, 118, 120, 123,
124, 159.
Евдокимов Г. А., посланец царя на Дон 121. о
Екегорд E. (Ekegard Е.), историк 132, 134, 135.
Зевакин Е. С., историк 133—136.
Золотарев П., автор Сказания о взятии Астрахани С. Разиным 9, 78, 79, 122.
Зонненштраль-Пискорский А., историк 133, 134.
Ив ан Алексеевич, царь 105, 119, 155.
Иван Васильевич Грозный, царь 96, 109.
Иван Горинович, божество р. Яика 47.
Иванов И. см. Пономарев И.
Иванович, один из предводителей повстанцев в Астрахани 80, 81.
Иосаф, патриарх московский 105, 118.
Иосиф, митрополит астраханский 80, 126.
Иродион, старец 123.
Исмаил Сефевид, персидский шах, основатель государства Сефевидов 133.
Казачек И., участник восстания 123.
Каминский, поляк, виноградарь царского виноградника в Астрахани 26, 54.
Карл XI, шведский король 13, 43, 71, 144, 153, 156.
Карл XII, шведский король 13, 144, 153, 156.
Карне, начальник астраханского Кремля при повстанцах 32, 60, 80, 81.    „
Келлер фон Я., голландский резидент в Москве 43, 70, 83.
Кемп И. (Kempe J.), историк 6, 12.
Кемпфер Е„ секретарь шведского посольства в Персии 75.
Кильбургер И., член свиты шведского посольства 133, 134.
Кленк фан К., глава голландского посольства 12, 85, 86, 126, 155.
Клингшерна (Klngstierna), член посольства Фабрициуса 44, 72, 141, 143, 150, 152, 155.
Кнап Б., архиепископ 141, 150.
Книперкрон Т., шведский резидент в Москве 144, 152, 156.
Козьма Третий, герцог Тосканский 84, 127.
Койэтт Б., автор книги о голландском посольстве 12, 85, 86, 126, 131.
Колесников H. Н., подьячий 80.
Колокольников И. С., торговый человек 78.
Колчев Ф., атаман восставших казаков 123.
Коновалов С. A. (Konovalov S.), историк 5, 11, 127, 136.
Кордт В., историк 5.
Корк К., шведский сановник 71.
Косагов Г. И., полковник рейтарского строя 126.
Косой Константин, казак 76.
Котошихин Г. К., подьячий Посольского приказа 134.
Кох X., шведский агент в Москве 155.
Красулин И., стрелец, участник восстания 80.
Кроншильд, камеральный советник шведского короля 143, 152.
Крузе фон Т. Ф., переводчик 87.
Курц Б. Г., историк 133—135.
Лазарь, казацкий офицер 24, 53.
Ламорт Э„ наемный офицер 82.
Леонанкер, шведский советник коммерции 143, 152.
Леонтьев Ф. И., полковой воевода 124.
Лопатин И. Т., голова приказа московских стрельцов 103, 117, 121.
Лусиков Г., представитель торговой Армянской компании 38, 66, 81, 134.
Лутохин К. (Kotesin К.), саратовский воевода 104, 118, 163.
Львов С. И., астраханский воевода 6—9, 15, 19, 21, 22, 48—50, 52, 74—78, 102, 116, 120, 121.
Лях Иван, старшина в войске С. Разина 81.
Мавродин В. В., историк 120.
Маленький В., поп, участник восстания 78.
Мамеды-хан (Мамедхан), астаринский хан 75.
Маньков А. Г., историк 120.
Марций И. Ю. (Martio I. J.), автор сочинения о С. Разине 12, 86, 87, 127, 131.
168
Милославская М. И., жена царя Алексея Михайловича 82.
Милославский И. Б., воевода в Симбирске, затем в Астрахани 10, 40, 41, 68, 69, 82, 97.
Милославский И. М., боярин 82.
Михаил, старшина в войске С. Разина 81.
Мула, индийский купец 34, 40, 62, 68, 81.
Мышецкий Б. Е„ полковой воевода 124.
Нарышкин Л. К., глава Посольского приказа 144, 153, 156.
Никон, б. патриарх 98, 105, 111, 118, 123.
Нисин Д„ наемный офицер 89.
Одоевский Я. Н„ астраханский воевода 6, 10, 40, 68, 82, 122.
Олеарий А., голштинский посол 87.
Осипов А., есаул восставших 124.
Паисий, патриарх александрийский 105, 118, 164.
Пац X., литовский канцлер 14, 46, 74.
Петр I Алексеевич, император 155, 156.
Петровский В., подьячий 124.
Подъяпольская Е. П., историк 120.
Поммеренинг К., шведский резидент в Москве 135.
Пономарев И., предводитель повстанцев в Заволжье 122.
Попов А. Н., историк 5, 9, 76, 78, 79, 82, 86—89, 120—124, 126.
Прасковья Федоровна, жена Прозоровского И. С. 122.
Прозоровский Б. И., сын Прозоровского И. С. 122.
Прозоровский И. С., астраханский воевода 6, 7, 10, 23, 47, 53, 74, 75, 89, 95, 96, 102, 103, 108— 110,
116, 117, 121, 122.
Прозоровский М. С., брат Прозоровского И. С. 121.
Пугачев Е. И., предводитель Крестьянской войны 1773—1775 гг. 88.
Пушечников В., астраханский воевода 41, 70.
Пушкин А. С. 88.
Пущин В. П., стряпчий 124.
Разин С. Т. 5—10, 12, 14—16, 19, 20, 22—24, 26—29, 46—50, 52, 53, 55—58, 74—81, 84—91, 94—
102, 106, 107, 110—115, 119, 120, 124—131, 134, 157—160, 165.
Разин Флор, брат С. Разина, участник восстания 85, 100, 101, 105. 113, 119, 123, 125, 126, 131.
Рама, у индусов одно из воплощений бога Вишну 38, 66, 81.
Рейтенфельс Я., автор Сказания о Московии 84, 125, 127, 128, 155.
Родес И., шведский резидент в Москве 135.
Ромодановский Г. Г., полковой воевода 124.
Ромодановский С., представитель торговой Армянской компании 134.
Ружинский И., полуполковник в Астрахани 77.
Самбуленко Н., казак войска С. Разина 80.
Самойлович И., гетман Левобережной Украины 42, 70, 82.
Саниц фон Ф., граф 144, 152, 156.
Свеллингребель Матвей см. Свеллен-гревель Хиндрик.
Свелленгревель Хиндрик, фактор царя 14, 46, 74.
Сергиевский И. И. (Iwan Sergeof), воевода в Черном Яре 103, 117.
Сивцов H. (Susover), сотник московских стрельцов 102, 115.
Сидоров Ф., атаман восставших 124.
Сильвиус Л. (Sylvius L.), историк 158.
Симон, архиепископ вологодский 125.
Скржинская Е. Ч., историк 86.
Сменцовский М. И., историк 87, 127, 131.
Смирнов И. И., историк 120.
Соловьев С. М„ историк 6.
Сопа Г., шведский сановник 71.
Софья Алексеевна, царевна 143, 152, 155, 156.
Спильман, генерал Ост-индской компании 39, 67.
Стаден фон Н., русский посланник в Швеции 158.
Станкевич А., переводчик 84, 87, 120, 126.
Страбон, географ, историк 87.
Стрейс Я. Я., автор книги «Три путешествия» 7, 11, 12, 39, 67, 75— 78, 81, 82, 84—86, 90, 121, 122.
Сулейман, персидский шах 138, 139, 144, 146, 148, 152, 154, 155.
Сьери де, граф 141, 150.
Термунд Я., лекарь 10, 11, 25, 26, 29—31, 33, 35, 36, 54—56, 58— 60, 62—65, 79, 81.
169
Терский И. С., есаул повстанцев в Астрахани 80.
Тимофеев Л., старшина в войске С. Разина 81.
Тихомиров Б. Н., историк 5, 85—88.
Тихонов Ю. А., историк 122.
Тургенев А. И., публикатор 86.
Тургенев Т. В., царицынский воевода 103, 117, 164. в
Турок Иван, казначей 162, 165.
Украинцев Е. И., дьяк Посольского приказа 83, 155.
Унковский А. Д., царицынский воевода 74.
Урусов П. С., полковой воевода 121.
Ус В. Р., атаман повстанцев в Астрахани 80, 81, 100, 101, 113, 126.
Фабрициус Л., наемный офицер русской армии, автор Записок о С. Разине 5—14, 31, 35, 46, 60, 63, 64, 74
—84, 90, 120—122, 132, 135, 136, 154—156.
Федор Алексеевич, царь 12, 82, 154. Федоров В., атаман восставших 124. Форстен Г. В., историк 159.
Хвостов И., начальник русских служилых людей на Дону 121.
Хебдон Т„ английский купец 87, 125, 127—131.
Хебдон Ян (Джон), английский посланник в России 43, 71, 83, 127.
Хилков И. А., астраханский воевода 74, 75, 120.
Христофоров, руский гонец в Персию 155.
Хусейн, персидский шах 144, 152, 156.
Черкасский А., князь 123.
Черкасский К. П., мурза, кабардинский князь 123.
Черкасский Я. К., воевода 14, 46, 74, 98, 111.
Чернов А. В., историк 74, 83.
Чертенок, старшина в войске С. Разина 81.
Черток Н., дядя С. Разина, участник восстания 120.
Чиликин В. А., переводчик 87.
Шарден Ж., французский путешественник в Персию 120.
Шаскольский И. П., историк 135.
Швецова Е. А., историк 87.
Шелудяк Ф. И., атаман повстанцев в Астрахани 10, 29, 32, 58, 60, 80—82.
Шернхек, шведский советник коммерции 143, 152.
Шурцфлейш К. (Schurtzfleisch С. S.), 86, 87.
Щербатов К. О., полковой воевода 100, 113, 124.
Яковлев К., атаман Войска Донского 100, 103, 113, 116, 120, 125, 129, 130, 163, 165.
Якубов К. И., историк 135.
Якшин Ф. Л., полуголова московских стрельцов 103, 117, 163.
Яцын И., стрелецкий голова 120.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ1
Австрия 133, 155.
Азия 32, 61, 132.
Азов, турецкая крепость 144, 152.
Азовское море 133.
Алатырь, г. 98, 111, 123, 163.
Александретта, г. 133.
Алеппо, г. 133.
Амстердам, г. 6, 11, 12, 14, 43, 46, 70, 86.
Англия 85, 88, 127, 133, 134, 156, 158.
Андрусово, с. под Смоленском 74. Арзамас, г. 98, 112, 123, 124, 163. Архангельск, г. 85, 88, 101, 115,
133—139, 143, 146, 148, 151, 154, 158.
Астрахань, г. 3, 5—11, 14, 15, 19, 20, 22—26, 29—32, 34, 37, 40, 41, 45—55, 58—62, 65, 67—69, 73—83,
85, 89, 95, 96, 100—104, 108—110, 113, 115—118, 121— 123, 126, 130, 131, 134, 162, 164, 165.
Африка 132.
Баку, г. 75.
Балтийское море 135, 139, 148.
Балтика 135, 136.
Батавия, г. 39, 67.
Белгород, г. 83.
Белозерский м-рь 98, 111.
Белоозеро, г. 105, 118.
Белоруссия 74.
Бойнак 36, 64.
Болото, район старой Москвы 131. Борисфен, р. см. Днепр, р.
Бразилия 6.
Брянск, г. 14, 46, 74.
Варшава, г. 83.
Великое княжество Литовское см. Литва.
Венеция 143, 151, 155.
Вильде, г. 31, 60.
Виттенберг, г. 5, 12, 86.
Волга, р. 7—9, 14, 19, 21, 22, 29, 31, 32, 45, 46, 51, 58, 59, 61, 72, 74, 76, 78, 79, 94—98, 102, 103,
107—111, 115, 116, 121, 131, 160, 161, 165.
Вологда, г. 94, 107.
Волынь, область Литвы 33, 62.
Воронеж, г. 120, 156.
Галицкий у. 122.
Галич, г. 97, 110.
Германия 84, 134.
Голландия 6, 11, 43, 44, 70, 72, 74, 84, 133, 134, 137, 139, 146, 148, 154, 155.
Голштиния 133.
Гурьев, г. см. Яик, г.
Дагестан 81.
Дания 43, 71, 81, 135, 140, 149, 156.
Дединово, с. Коломенского у. 7.
Дербент, г. 31, 33, 35, 36, 60, 62, 64, 65, 75, 82.
Днепр, р. 91, 106, 119.
Днепропетровск, г. 119.
Дон, Р. 15, 16, 48, 76, 77, 86, 91, 95, 99, 103, 107, 108, 113, 116, 117, 120, 121, 124—126.
Дюнкерк, г. 139, 148.
Европа 81, 85, 86, 132—134, 136, 139, 147, 154, 156, 159.
Заволжье 122.
1 Принятые сокращения: г. — город, г-к — городок, м-рь — монастырь, р. — река, с. — село, у. — уезд, о.
— остров.
171
Замоскворечье 85, 131.
Западная Европа см. Европа.
Запорожская Сечь 119.
Запорожье, г. 119.
Зимовейская, станица 120.
Зондские острова 81.
Индия 81, 132.
Иран см. Персия.
Исфахан, г. 7, 8, 38, 39, 66, 67, 81, 82, 138, 142, 145, 147, 150, 153, 155, 156.
Италия 133.
Кагальник, г. (Кагальницкий городок) 82, 125.
Казань, Г. 19, 22, 49, 51, 78, 97, 110, 134.
Карачев, г. 14, 46.
Каспийское море 7, 8, 11, 15, 26, 45, 47, 55, 73, 75, 77, 94—96, 102, 107—109, 116, 120, 131.
Киев, г. 91, 106, 107.
Киевское государство 119.
Китайгород в Москве 134. Константинополь, г. 6. Королевство Польское см. Польша. Красная Слобода
Темниковского у. 124.
Крым 134.
Левобережная Украина см. Украина.
Лейден, г. 6.
Лейпциг, г. 126.
Литва 31, 60, 74, 119.
Лифляндия (Ливония) 74.
Лысково, с. Нижегородского у. 99, 112, 124, 162.
Любек, г. 139, 148.
Макарьевский Желтоводский м-рь 99, 112, 123^
Малабарский берег (Индия) 81.
Малакка, полуостров 81.
Медведица, р. приток Дона 124. Медия, область в Персии 45, 73. Могилев, г. 14, 46, 74.
Молуккские острова 81.
Москва, г. 3, 6, 10, 11, 14, 19, 23, 40—42, 44, 46, 49, 52, 68—70. 72, 74, 76, 82—89, 91, 94. 97— 100,
105, 106, 110, 111, 113, 114, 118, 119, 121—125, 127, 128, 131, 134, 135, 137, 138, 143, 144, 146, 147,
151—156, 158, 160, 165.
Москва, р. 126.
Московия см. Россия.
Московское государство см. Россия. Мурашкино, с. Нижегородского у.
90, 99, 112, 124, 162.
Нарва, Г. 135, 137, 139, 144, 146, 148, 152.
Нидерланды см. Голландия.
Нижегородский у. 123.
Нижний Новгород, г. 49, 161.
Низова, пристань 40, 45, 46, 68, 73, 145, 153.
Новая Слобода, Немецкая слобода в Москве 129, 131.
Новгород, Г. 134, 135, 137, 139, 144, 146, 148, 152.
Новодевичий м-рь в Москве 156.
Нюен, г. 135.
Ока, р. 7.
Османская империя см. Турция.
Острогожск, г. 123.
Оттоманская империя см. Турция.
Павлов Перевоз 161.
Паншин, г-к на Дону 48, 74, 76.
Париж, г. 158.
Персия 3, 6—8, 10, 11, 25. 29, 35, 36, 38, 43—45, 48, 55, 58, 64, 71—73, 75, 76, 81, 83, 85, 94, 95,
102, 107, 108, 116, 121, 122, 132—138, 144—146, 153—156.
Польша 74, 91, 106, 119, 133, 139, 141, 149, 152, 155, 156.
Почеп, г. 14, 46.
Прорва, остров на Дону 126.
Пруссия 74, 81, 133.
Путивль, г. 83.
Ревель, г. 135, 139, 148.
Речь Посполитая см. Польша.
Решт, г. 15, 47.
Рига, г. 43, 71, 127, 135, 158.
Россия 3—6, 9—11, 38, 40, 44, 45, 66, 68, 72—74, 81—86, 88, 90, 91, 95, 97, 99, 102, 104—108, 110, 111,
115, 118—120, 123, 126, 132—137, 139, 141, 145—149, 154—156, 159.
Русское государство см. Россия.
Саксония 156.
Самара, г. 97, 104, 110, 118, 161. Саратов, Г. 14, 47, 75, 97, 104, 110, . Ч8-
Свинои остров 75.
Севск, г. 42, 70.
Сибирь 43, 70.
Симбирск, г. 45, 72, 97, 100, 104. 105, 110, 113, 118, 119, 125.
172
Слободская Украина см. Украина.
Смирна, Г. 133, 137, 146, 154.
Смоленск, г. 98, 111, 134, 137, 146.
Средиземное море 132.
Среднее Поволжье 76, 87, 89, 122— 124.
Стародуб, г. 14, 46, 74.
Стокгольм, г. 6, 12, 43, 71, 137, 140, 144, 146, 148, 153, 156, 158.
Тамбов, г. 100, 113, 124.
Танаис, р. см. Дон, p.
Тарки, г. 31—33, 35, 36, 60—64, 81, 102, 116.
Темников, г. 124.
Темниковский у. 124.
Терек, р. 126.
Терки, Г. 10, 26, 31, 56, 60, 94, 107.
Триполи, г. 133.
Троицкий м-рь в Астрахани 79.
Турция 74, 83, 132—137, 146, 154— 156.
Украина 14, 46, 74, 76, 82, 120, 124.
Усмий 36, 64.
Устюг Великий, г. 97, 110» 122.
Ферапонтов м-рь 105, 118, 123.
Франция 81, 133. 137, 141, 146, 149, 154, 156.
Хопр, р., приток Дона 124.
Царицын, Г. 7, 16, 19, 48, 49, 77, 78, 95, 97, 100, 102—104, 108, 110, 113, 116, 117, 121, 125.
Цейлон, о. 81.
Черкасск, г. 121, 125.
Черное море 132, 133.
Черный Яр, г. 3—9, 11, 12, 19, 20, 49, 50, 77, 78, 95, 102, 103, 109, 115, 117, 121, 122, 154.
Шабран, г. 45, 73.
Шацкий у. 124.
Швеция 3, 6, 10, 12, 43—45, 71, 72—74, 81, 83, 132, 134—140, 143, 145—149, 151, 152, 154— 156, 159.
Шемаха, г. 37, 39, 40, 45, 46, 65, 67, 68, 73, 75, 81, 82.
Шклов, г. 14, 46, 74.
Яик, г. (Яицкий городок) 75, 94, 102, 107, 115, 116, 120.
Яик, р. 14, 15, 47, 75.
Ярославль, г. 94, 107, 125, 133.
Яуза, р. 131.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие ................................................ 3
О Записках Л. Фабрициуса............................... .    5
L. F а Ь г i t i u s. Записки (Немецкий текст)........ 14
Л. Фабрициус. Записки (Перевод Г. И. Федоровой, редакция перевода С. А.
Акулянц)........................ 46
Комментарий........................................... 73
Первое сочинение о восстании    С. Разина..................... 84
А Relation concerning the Particulars of the Rebellion lately raised in Muscovy by Stenko    
Razin........................ 91
Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным (перевод
Л. Е. Поляковой) ............................................106
Комментарий...........................................119
Новое свидетельство    о    казни    С.    Разина......................127
Th. Hebdon. Письмо Ричарду Даниелю (Английский текст) . .    129
Т. Хебдон. Письмо    Ричарду    Даниелю (Перевод Л. Е. Поляковой) 130
Комментарий     ......................................131
Приложения
Реляция Л. Фабрициуса о его поездках в Персию через Россию в конце XVII
в........................................132
L. Fabritius. Kurtze Relation von meine drei gethane Reisen . . .    137
Л. Фабрициус. Краткая реляция о трех совершенных мною путешествиях (Перевод Г. И. Федоровой, редакция
перевода С. А. Акулянц).....................................145
Комментарий  .........................................154
К истории Сообщения о восстании Степана Разина (А. Л. Гольдберг) 157
Список сокращений, употребленных в комментариях 166
Именнойуказатель...........................................167
Географический указ ат ель...............................  171
ЗАПИСКИ ИНОСТРАНЦЕВ О ВОССТАНИИ СТЕПАНА РАЗИНА
Утверждено к печати
Институтом истории Академии наук СССР
Редактор издательства К. И. Кочергин Художник Д. С. Данилов
Технический редактор О. А. Мокеева Корректоры К. А. Видре, В. А. Пузиков в Г. И. Шер
Сдано в набор 22/1 1968 г. Подписано к печати 21/Ѵ 1968 г. РИСО АН СССР № 57—105В.    Формат бумаги
60 X 90!/16.
Бум. л. 5!/2. Печ. л. 11=11 усл. печ. л.
Уч.-изд.    13,53. Изд. № 3120. Тип.
зак. № 846. М-11628. Тираж 8200 (4001—8200).
Бумага типографская № 1. Цена 85 коп.
Ленинградское отделение издательства „Наука"
Ленинград, В-164, Менделеевская лин., д. 1
1-я тип. издательства „Наука" Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
В магазинах «Академкнига» имеются в наличии книги
Акты Кремоны XIII—XVI вв. в собрании АН СССР, 1961. 271 стр. Цена 60 к.
Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV—начала XVI в.
Том 2. 1958. 727 стр. Цена 1 р.
Том 3. 1964. 688 стр. Цена 3 р. 85 к.
Бескровный Л. Г. Очерки по военной историографии России. 1962. 319 стр. Цена 1 р. 24 к.
Волков С. И. Крестьяне дворцовых владений Подмосковья в середине XVIII в. (30—70-е годы). 1959. 263
стр. Цена 30 к.
Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII—XVII вв. (Труды Ленинградского
отделения института истории, вып. 2). 1960. 497 стр. Цена 50 к.
Документы по истории внешней политики Франции. 1547— 1548 гг. 1963. 395 стр. Цена 2 р. 10 к.
Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого в период складывания всероссийского рынка (XVII век).
1960. 715 стр. Цена 2 р. 91 к.
Методическое пособие по режиму хранения документальных материалов, рукописей и книг. Сост. А. П.
Петрова-Завгородняя. 1960. 44 стр. Цена 10 к.
Письма и бумаги императора Петра Великого.
Том 7, вып. 2. 1946. 313 стр. Цена 50 к.
Том 8, вып. 1. (Июль—декабрь 1708 г.). 1948. 406 стр. Цена 80 к.
Том 11, вып.1.    (Январь—июль 1911 г.). 1962.    606 стр.
Цена 2 р. 94 к.
Заявки на книги издательства «Наука» направляйте в магазины «Академкниги»
Адресамагазинов:
Москва, В-463, Мичуринский пр., 12, «Академкнига», магазин «Книга—почтой»;
Ленинград, Д-120, Литейный пр., 57, «Академкнига», магазин «Книга — почтой»
85 коп.

© текст - А. Г. МАНЬКОВ. 1968
© сетевая версия - arzemas. 2021
© OCR - В.Щавлев. 2021
© Академия Наук СССР. 1968