(Повесть изъ исторiи (!) Мордовскаго народа). К... -- Нижнiй-Новгородъ,типогр. губ. правленiя. 1898.
В книге покойного А. С. Гациского "Люди нижегородского Поволжья", среди различного ранга военных и штатских персон, заслуживших право хотя бы местного бессмертия, значится странное имя "Кузьки-бога", с скромным прибавлением "мордвин", Покойный исследователь не успел дать нам биографию этого мордвина, а между тем это личность действительно чрезвычайно интересная, около которой на месте создалась легенда, которая, наконец, вызвала целую, хотя и не обширную литературу. Еще совсем недавно, когда в печати обсуждалось известное мултанское дело, "Новое Время" в приложении к No 7160, под заглавием "Терюханское идолище" (!) напечатало в извлечении историю Кузьмы, в том виде, как она появилась в 1866 году в "Отеч. Записках". Газета совершенно серьезно, в качестве этнографического материала, сообщала изумительнейшая похождения какого-то гениального мордовского Рокамболя, целой сетью адских обманов увлекшего мордву-терюхан в сети своего "лжеучения", доходившего до того, что сам Кузьма был признан богом. Отсюда и название "Кузька-бог".
Неизвестный автор, скрывший свою фамилию под буквой К., рассказывал в "Отеч. Записках" год за годом и день за днем биографию своего героя. Рассказ этот ведется дубовым языком, изложение сразу обличает человека совершенно бездарного. Между тем, вся история представляет целую цепь фантастических происшествий. Воспитанный под влиянием какого-то коварного раскольника ("по всей вероятности из секты "душителей" (!) -- прибавляет автор), молодой мордвин, способный и грамотный, быстро вырабатывается в сознательного религиозного шарлатана. После неудачной любовной истории в Нижнем, рассказанной опять с необычайными подробностями (как будто автор сам присутствовал при любовных объяснениях в качестве невидимки) -- Кузьма возвращается к своему племени и начинает адскую интригу: коварство его доходит до того, как он посредством самодельного волшебного фонаря производит явление ангелов и т. д. Все племя вскоре обратилось в его последователей.
Тогда Кузьма, по рецепту всех шаблонных героев этого рода, окружает себя богатством, роскошью и, конечно, развратом. Следует совершенно невероятный и очень грубо сляпанный автором роман некоего бедного, но добродетельного мордвина Пахома с красавицей Евфросиньей. Кузьма разлучает любовников и берет красавицу Евфросинью в свой гарем. Добродетельный Пахом из мести доносит на него и указывает его притон в лесных трущобах. Но хитрый Кузьма отводит следы, план поимки не удается, и доносчик приносится в жертву разъяренному "Кузьке-богу". Через некоторое время такая же участь постигает и исправника, решившегося арестовать Кузьму. Это приключение по аляповатости и неуклюжести вымысла может соперничать разве с самыми грубыми произведениями лубочной литературы. Исправник едет во главе отряда в коляске. На пути в лесу встречаются завалы. Внезапно, будто чудом, завалы устраняются с дороги, исправник проезжает, но за ним тотчас же воздвигается преграда, отделяющая его от его армии. Затем лошади несутся среди двух стен густого леса, трепещущий исправник слышит дикие крики озверелой мордвы, и его, наконец, привязывают на поляне к двум согнутым дубам. Мгновение, канаты перерубаются, деревья выпрямляются, кровь невинного исправника обагряет окрестности.
Не удивительно ли, что столь невероятная мазня могла найти место в печати и при том в серьезной газете? И однако -- нашла, и статья "Нов. Времени" пошла гулять под заманчивым заглавием ("Терюханское идолище"), и ее перепечатывали десятки газет, в доказательство свирепости язычников-инородцев, и, конечно, в доказательство также возможности человеческого жертвоприношения в Мултане.
Нужно ли говорить, что все это смешной и весьма неискусный вымысел? В "Историческом Вестнике" была помещена прекрасно составленная на основании подлинного дела заметка В. И. Снежневского, в которой все это излагается гораздо проще и, конечно, гораздо интереснее. Кузьма -- действительно существовавшее лицо, неграмотный крестьянин Нижегородской губ., крепостной графини Сен-При, из терюшевской мордвы. Г. Снежневский рассказывает печальную историю крещения этого племени, в первой половине прошлого века, когда Дмитрий Сеченов в 2 года окрестил до 34 тыс. человек. При этом мордву, нередко связанных, опускали в купель и тут насильно надевали кресты (Соловьев, История, XII, стр. 28). Таковы были свежие еще воспоминания, окружавшая детство и юность Кузьмы. Однако, время брало свое. Кроткие образы христианства, -- говорит г. Снежневский, -- Св. Дева, Христос, ангелы, пророк Давид, -- все это еще ранее понемногу проникало в воображение народа, хотя мечтательно и смутно. Но, быть может, именно потому, что эти образы были слишком уж далеки от "сеченовской" действительности, -- темный мордвин слил их со своими мечтами о седой старине. Получилась странная аберрация: христианские и ветхозаветные образы стали для мордвина "старыми богами", к которым он апеллировал против "новой веры" и в честь которых надумал восстановить старые обряды (моления на полянах в лесу, после чего царь и начальники наденут белые мордовские одежды -- и наступит общее блаженство). Мы не станем излагать здесь подробности этой наивной и трогательной истории, своего рода истории Иоанния д'Арк в лице неграмотного мечтателя мордвина, отсылая интересующихся к статье г-на Снежневского. Разумеется, Кузьму арестовали, допрашивали, били плетями и сослали в 1810 году в Сибирь. Из подлинного дела выясняется, однако, с совершенной ясностью физиономия искреннего и кроткого мечтателя, ни в одной черте не совпадающая с свирепой мазней неизвестного автора "повести". Исправник не только не потерпел при этом никаких неприятностей, но взял Кузьму прямо с одного из многолюдных молений, которые, кстати сказать, происходили явно, в присутствии множества русских соседей, нередко даже духовенства. Император Александр I, ознакомившись с делом Кузьмы, отменил наказание плетями для участников, но было уже поздно: приговор был уже приведен в исполнение.
Всякое суеверие имеет две стороны, и в данном случае это видно особенно ясно: "Мы имели случай убедиться, -- пишет в своей заметке г. Снежневский, -- что рассказ г. К. о "Кузьке-боге" (который, скажем кстати, никогда себя богом не называл) проник в местную крестьянскую среду, и теперь, если вы станете искать устных преданий на месте действия Кузьмы, мордовского пророка, то от русских соседей мордвы услышите о книжке, "в которой все это написано". И вам передадут все невероятные эпизоды из рассказа "Кузька-бог". Это один из случаев, когда письменность, вследствие предрассудка в культурной среде, не закрепила, не сохранила предания, а только исказила его и опошлила".
Теперь эти искажения повторены распространенными газетами в десятках и сотнях тысяч экземпляров. И ведь, вот как живуча всякая пошлость: не смотря на то, что подлинная история Кузьмы еще так недавно изложена в статье г. Снежневского, что в местной газете ("Нижегор. Лист.", No 56, 1896 г.) она опять восстановлена господином А. С. по поводу статьи "Нов. Вр." о Терюханском идолище, -- в том же Нижнем-Новгороде -- нелепая лубочная "повесть" появляется в новом отдельном издании, при чем на задней обертке стыдливо приютилось следующее написание: "С требованием книги следует обращаться в Нижний-Новгород... к надворному советнику Мих. Як. Г." (на книге имя и фамилия проставлены полностью). Мы понимаем надворного советника М. Я. Г. Он вознамерился получать за "повесть" неизвестного автора по 1 р. с пересылкою и для этого, подобно известному герою Успенского, объявляет: "деньги об это место". Хочется думать, что г-ну М. Я. Г. хоть немного стыдно за свою, теперь уже заведомо дрянную книжную аферу. В уважение этого предполагаемого нами чувства, мы выставляем только инициалы почтенного надворного советника, прикрывая фиговым листиком наготу его вожделений.
{Издатель прислал письмо в редакцию "Русск. Бог.", в котором заявляет, что он дал лишь свое имя. Фактическим издателем является сам автор. (Позднейшее примечание В. К.).}.
1898 г.
Историческая справка:
Кузьма́ Алексе́ев — предводитель крестьянских волнений терюхан в 1806—1810 годах. Известен как мордовский пророк «Кузя-бог», «Кузька-Бог». Мордвин Кузьма проживал в деревне Макраше. Возможно имел фамилию Пиляндин. Совместив мордовские божества с христианскими, Кузьма Алексеев заставил верить местных жителей в свою божественною силу. Обряды проходили в тайне в мольбище(керемети) близ деревни Малаго-Сескини.
Место до сих пор называют Кузьмины Караваи, оно располагается на мордовском городище VII века в старом лесу, выросшем на стрелке оврагов с крутыми берегами. Через год тайного владычества Кузьки-бога над мордовским народом христианское духовенство не могло не заметить, что мордва явно холодеет к церкви, посещая ее все реже и реже и в меньшем количестве. Губернские власти тоже стали замечать, что частные доходы от мордовско-терюханского населения совершенно прекращаются. В связи с сопротивлениями верующих, правительством был вызван крупный вооруженный отряд, который захватил лжепророка.
Суд решил наказать Кузьму Пеляндина «ста ударами кнута на кобыле и, по вырывании ноздрей и наложении клейм, сослать его в каторжную работу», как указано в следственном деле о «Кузьке-боге». Казнь «Кузьки — мордовского бога» происходила в сентябре 1810 года в торговом селе Константинове Терюшевской волости. В 1810 году он был сослан в Иркутскую губернию, где не оставил своих занятий сектанством.
Знаменитые цитаты:
«Народы оденутся в мордовские платья и станут такими же, как мордва».
«С запада придут спасение и свобода»
Литература:
В. Снежневский. Кузьма, пророк мордвы — терюхан. // Исторический вестник, Т. 50. Тип. А. С. Суворина, 1892. С. 124.
Пыляев М. И. Старое житье, 1897 — литературное описание.
© Кузька - Мордовский бог. Владимир Короленко, 1898 г.
© Арзамас. История
© OCR - В.Щавлев. 2022
Автор: Владимир Короленко
Комментарии читателей премодерируются
Новые статьи
Более старые статьи
Будьте в курсе новостей от сайта Арзамас, ведите ваш емайл
Страсти, страсти, С небес спуститесь И в один суглук Соберитесь, Набросьтесь вы На раба Божьего (имя), Чтоб он обо мне Яро томился, Со всех троп и дорог Ко мне бы стремился, Часа без меня жить не мог И любви бы своей Ко мне не превозмог. Не мог ни жить, ни быть, ни дневать, Ни минуты,...