XI Великий арзамасец XVII столетия иеромонах Исаакий, в схим Иоанн

Во второй половине ХVII века город Арзамас, во время Разинскаго бунта, прославился среди других городов непоколебимой верностью царю земному. Но несравненно более он прославил себя около того же время тем, что сохранил, как зеницу ока, Православную веру Небесному Царю.

В то время, как в конце XVII и начале ХVIII столетия вся русская земля смущаема была расколом, вожаки и приверженцы котораго, возставая и воюя против Православной Церкви отторгали от Нея и вводили в заблуждение многих Ея чад, в Арзамасе в делах веры и Церкви царили мир и тишина. Промысл Божий дивным образом ограждал Арзамас от всех раскольничьих наветов. Тогда как в других городах и даже близких окрестностях Арзамаса и скрытно и явно действовали невежественные и фанатичные ревнители старых обрядов, извращая истины Православия, ядовитыя стрелы их не долетали до Арзамаса и жители его сохранили в чистоте Провославную веру, передав Ее, как истинное и безценное сокровище, и всем своим потомкам.

Но мало этого, Бог воздвиг среди жителей Арзамаса человека, который первый, никем не побуждаемый, единственно по влечению своей души, положил начало вразумления раскольников и обращения их к Православию.

То был не какой-либо ученый богослов, ни особо видный предстоятель Церкви, не близкий к Царям и Патриархам человек, а смиренный подвижник и настоятель, убогаго Введенскаго монастыря[122] Исаакий.

Исаакий во святом крещении наречен был Иоанном и то же имя получил впоследствии опять при пострижении в схиму, а потому мы и будем здесь везде называть его Иоанном.

Он родился в 1670 году, в трех верстах от Арзамаса, в селе Красном, где дед его Стефан и дядя Михаил были священниками, а отец, Феодор Степанов, чтецом. Мать его звали Агафией. Не знатностью и богатством славилась эта семья, а благочестием и добродетельною жизнию. От добраго корня произошла и благая отрасль. Воспитание в вере и благочестии, добрые примеры в жизни родных, частое посещение Дома Божия, где юный Иоанн помогал отцу петь и читать и прислуживал при Богослужении, чтение Божественных книг, преимущественно житий святых, при помощи благодати Божией сделали Иоанна истинным христианином, добрым, любвеобильным человеком и внушили ему не искать утешений в мире, а стремиться угодить Богу трудами и подвигами монашескаго жития. В этом намерении он был укрепляем особым откровением свыше. Однажды, в сонном видении, узрел он икону Пресвятой Богородицы, стоящую на воздухе, которая как бы нисходила на храм и призывала его к себе. В другой раз он слышал голос: «Время тебе, о душе; время обращения и исполнения твоего обещания. Господь во всем благом будет тебе помощник». В третий раз, также во сне, видел он, что пришли в дом отца его иноки и постригли его. Размышляя о том, куда идти и в какой обители принять монашество, он пришел к убеждению, что не место спасает человека, и избрал ближайший к месту своего рождения бедный и малый монастырь Введенский, где и восприял пострижение 6 февраля 1689 года, от строителя этого монастыря, иеромонаха Тихона, имея от роду 19 лет.

Пробыв несколько времени в Введенском монастыре, он стал тяготиться людской молвой, неизбежною в монастыре, стоявшем среди города, вблизи торжища, а также частыми посещениями родных и знакомых. Душа его искала пустыннаго безмолвия, уединения и подвигов. По смотрению Божию пришел однажды в Введенский монастырь инок Санаксарскаго монастыря[123] Филарет и поведал ему, что верстах в 60-ти от Арзамаса, в непроходимых Темниковских лесах, между речек Сатиса и Сарова есть дикое, пустынное, глухое место, где стоял прежде татарский город Сараклыч, а чрез много лет по разорении и запустении его подвизались один после другого отшельники Феодосий и Герасим, но что и они не стерпели суровости пустынной жизни и оставили это место. Такое известие обрадовало Иоанна, и он, испросив благословение своего духовнаго отца, отправился с одним единомысленным братом-иноком отыскивать указанное Филатером место; нашел его и полюбил. Водрузив на нем крест, Иоанн возвратился во Введенскую обитель с твердым намерением поселиться в пустыни Саровской. Мысль эта никогда не покидала его. Живя плотию в Арзамасе, он витал душою в пустыни Саровской; но, сознавая свою юность, трудность предстоящих подвигов и неизбежныя искушения врагов, он не решался один удалиться в пустыню и долго искал себе спутника и сожителя, котораго, наконец, нашел в лиц того же Филарета, который прежде сообщил ему о пустыни. Получив благословение настоятеля, Иоанн оставил в 1691 г. Введенский монастырь и поселился с Филаретом в дебрях Саровских. Общими трудами они построили лубочный шалаш и начали готовить лес для постройки келии, терпя скудость во всем и скорби пустынной жизни. Эти скорби вскоре оказались не по силам Филарету, и он, прожив в пустыни немного более месяца, возвратился в свой Санаксарский монастырь. Глубоко опечалился этим Иоанн, но, опасаясь наветов вражиих, не решился оставаться один в пустыни и последовал за Филаретом. В Санаксаре он со всею ревностию предался подвигам, умерщвляя плоть свою постом, бдением и трудами и укрепляя душу молитвою и изучением Священнаго Писания и свято-отеческих книг. Богоугодная жизнь его расположила к нему всю братию монастыря и его упросили принять священный сан. Он рукоположен был во иеромонаха в Москве 2 февраля 1692 года.

По восприятии священства, Иоанн вновь возъимел намерение поселиться в пустыни; но так как среди Санаксарской братии сожителя ему не находилось, то он первоначально отправился в Арзамас, где в то время было три мужских монастыря: Спасский, Троицкий и Введенский, где он надеялся найти себе единомышленника, который пожелал бы разделить с ним тяготу и скорби пустынной жизни. Иоанн разсчитывал на друга своего, Введенскаго монаха, Палладия, но он отказался. Нашелся желающий удалиться в пустыню молодой послушник Спасскаго монастыря, Андрей, юный летами и простой нравом, но рачительный в деле спасения. Весною в 1692 году пришли они в Саровскую пустыню, поселились в прежнем лубяном шалаше, начали рубить деревья и поставили келью. Здесь прожили они в общих трудах и постоянной молитве несколько времени. Иоанн неисходно пребывал в пустыни, а Андрей, как послушник, ходил иногда в ближния селения за необходимыми для жизни предметами. В одну из подобных отлучек с ним, вероятно, случилось какое-либо несчастие и он более не возвращался. Оставшись в пустыни один, Иоанн всецело предался делу спасения. Не желая, среди подвигов и молитвы даже на малое время оставаться праздным, он начал копать в горе пещеру, которая напоминала ему, как гроб, о смертном часе, а с другой стороны о преподобных Печерских. Сам Бог подкрепил его в этом деле чудным видением. Однажды, утрудившись от копания, Иоанн прилег в своей куще и в легком сне увидел себя стоящим близ г. Киева, около Печерскаго монастыря, в какой-то долине, окруженной лесом; на этой поляне толпился народ, ожидавший чьего-то прихода. Вдруг послышался говор: «Архиерей Илларион идет!» Обратившись к востоку, Иоанн увидел шедшаго прямо к нему архиерея, окруженнаго монахами и бельцами. Подойдя к Иоанну, архиерей благословил его. Сердце Иоанново исполнилось мира и радости, которые ощущал он и по пробуждении. Размышляя о видении, он заключил, что это, вероятно, тот Илларион, который первый начал копать Киевския пещеры, но, думал он, был-ли тот Илларион архиереем? Прочитав житие пр. Антония, он удостоверился, что преп. Илларион впоследствии действительно был митрополитом Киевским. Это еще более воодушевило его и он с ревностью продолжал копать пещеры и прилежал пустынному безмолвию.[124]

Чрез несколько времени Бог утешил его одиночество: к нему пришел друг его, Палладий, и они прожили несколько времени в одной келии в посте, молитве и трудах. Но общий враг спасения человеческаго, вредящий всякому доброму делу, не оставил их в покое. Он избрал своим орудием такого же пустынника, впрочем, имевшаго совершенно другой нрав. К ним пришел монах Герасим, постриженик Спасскаго монастыря, что на Кезе, в нынешнем Семеновском уезде. Прошлое его было таково: вскоре после пострижения, он вздумал сделаться затворником; видя его молодость и неопытность, духовный отец и настоятель монастыря уговаривали его повременить и подготовиться к этому подвигу, но он не хотел их слушать и усиленно просил их исполнить его намерение. Когда, по совершении установленнаго обряда, он был введен в затвор и дверь была заключена, в первую же ночь враг навел на него такой страх, что он, обезумев, вместо того, чтобы прибегнуть к молитве, проломал лазейку в потолке и убежал из монастыря. Потом он долго переходил из монастыря в монастырь; везде был принимаем, как хорошо знающий грамоту и искусный в пении, но невоздержная жизнь и строптивый характер не давали ему нигде ужиться. Так пришел он наконец, в пустыню Саровскую и был принят Иоанном и Палладием, которые поместили его вместе с собою, в одной келии, но вскоре, заметив его характер, чтобы успокоить его, построили ему отдельную келью. Но келия эта не пришла ему по душе, и он сам построил себе другую. Но и живя отдельно, он, по внушению врага, питал злобу на Иоанна и Палладия и однажды, когда по крайней необходимости они оба вышли из пустыни в село Кременки, поджег их келью. По возвращении они нашли на месте своей келии лишь груду пепла. Дело было зимой и строить новую келью не было возможности. Тяжко было Иоанну и Палладию разставаться с пустыней, но нужда заставила их идти в какой-либо монастырь. Они вошли во Флорищеву пустынь; но там пришлось им не по душе. Проживя там только четыре дня, они возвратились в свою пустыню, ископали себе пещерку и поселились в ней. Много перенесли они скорбей и недостатков в эту зиму.

Весной они начали строить новую большую келию, но Палладий, объятый унынием, ушел из пустыни, а Герасим жил в своей келье один, обуреваемый страстями. Он построил себе еще келью на Темниковской дороге, близ мельницы и более жил там, чем в пустыни. В часы раскаяния он приходил к Иоанну, но вскоре опять предавался своим страстям. Наконец, он ушел сначала в г. Темников, а потом в другия места и более не возвращался: После него приходил к Иоанну монах Спиридон; пробыл с небольшим месяц и ушел опять в свой монастырь. Кроме него приходил еще пустынник, раскольник Филарет. Он был постриженик Мурамскаго Спасскаго монастыря, потом жил в Арзамасе в Спасском монастыре, где, по представлению архимандрита Павла, посвящен был в иеродиакона. Здесь он познакомился с Иоанном, приходившим на некоторое время в Спасский монастырь, где они даже жили некоторое время в одной келье. Заметив из откровенных бесед с Филаретом его приверженность к расколу, Иоанн стремился убедить его в правоте Православия, но Филарет затаил свои мысли. Он просил Иоанна дозволить и ему пустынножительствовать в Сарове, но Иоанн всячески отговаривал его. Однако Филарет, однажды ночью, оставив все свои пожитки в Саровском монастыре, тайно ушел в Саровскую пустынь и прожил там полтора месяца с Герасимом; потом опять возвратился в Арзамас, где, вероятно не встретив сочуствия расколу, снова перешел в Муром в монастырь, где был пострижен. Оставаясь раскольником, он дошел до того, что сожег сам себя.

Из всего этого видно, как тяжела была пустынническая жизнь. Не говоря уже о таких людях, как Герасим, сам Иоанн, искавший подвигов, не выносил тягот пустынножительства и неоднакратно уходил из пустыни в монастыри. Но ревность о спасении души и любовь к безмолвию снова влекли его в пустыню, и Богу угодно было соделать его первоначальником пустыни.

Прожив некоторое время в каком-либо монастыре, укрепившись молитвой за церковными богослужениями, а наипаче причащением Святых Животворящих Таин, Иоанн, с обновленными духовными силами, снова стремился в свою пустынь Саровскую. Около семи лет прожил он в ней в совершенном одиночестве; труды и подвиги его за это время остались известны одному Богу; лишь о том, какия искушения от врагов невидимых и болезни телесныя претерпел он, в назидание ученикам, поведано им самим в церкви в сказании о построении церкви в пустыни Саровской.

Мы не будем здесь приводить все подробности о том, какия скорби, лишения и болезни душевныя и телесныя перенес Иоанн в течение семилетняго одинокаго пребывания в пустыни Саровской. Все это, со слов его сказания «о первом жительстве монахов и о построении церкви на Старом городище», подробно и красноречиво описано в его житии, изданном Саровской Пустынью и напечатанном в Муроме в 1892 г. К этой книге и отсылаем мы благочестивых почитателей памяти его, здесь же находим возможным, сказать, что подвижническая жизнь его в пустыни была достойным подражанием жизни древних пустынножителей египетских, палестинских и наших русских. Все, что мы читаем в житиях этих древних угодников Божиих, все их скорби и лишения, борьбу с самим собой и с общими врагами человеческаго спасения, испытал и перенес на себе в конце ХVII столетия и этот новый подвижник. Живя то в пещере, то в шалаше, то в кое-как построенной своими руками келье, питаясь самою скудною и грубою пищею, с одной стороны по неимению в пустыне, иногда, даже хлеба, с другой умерщвляя плоть свою постом, Иоанн, не смотря на свои цветущие лета и крепкое телосложение, страдал внутренними болезнями желудка и наружными язвами, которыя, иногда, как один струп, покрывали все тело его. К болезням телесным присоединялись еще более тяжкия болезни душевныя. Если он начинал усердно молиться, враг смущал его скверными и хульными помыслами, если переставал молиться, враг напускал на него леность, сонливость и уныние. Ему часто казалось, что Бог оставил его, что все труды и подвиги его не принесут ему никакой пользы.

Как древних сподвижников, так и его враг старался изгнать из пустыни, то наводя на него ужас и страх, то влагая мысли, что как хорошо-бы жить ему в Арзамасе, в Введенском монастыре, где и братия одних с ним мыслей, и все его любят, где и родные часто могут навещать его и получать чрез это пользу своим душам. Но Иоанн положил твердое намерение подвизаться до конца в избранной им пустыни и здесь или умереть в борьбе, или победить во Славу Божию врага и все его козни. Если и уходил он из пустыни на некоторое время, то только по своим духовным нуждам, чтобы посоветоваться с опытными старцами, помолиться вместе с ними и причаститься Святых Таин, а затем снова, с обновленными силами приступал к прежним трудам пустынным.

Проводя одинокую подвижническую жизнь в пустыни, Иоанн имел попечение о спасении своей души; при его глубоком смирении, ему не приходила мысль, что он будет основателем монастыря в этой пустыни. Хотя ему и были известны различныя таинственныя предзнаменования о будущей священной славе этого пустыннаго места, разнообразно открытыя свыше прежним пустынножителем и окрестным мирянам, как-то: многие из них видели в разное время необычайный свет на том месте, где ныне стоят соборныя Саровские храмы; другие слышали в лесу звон, как-бы от таких больших колоколов, каких в те времена не было на целыя сотни верст в окрестности этого места, наконец, одним крестьянином в горе, на которой стоял татарский город Сараклыч,[125] найдены были 6 каменных крестов и 1 медный, — хотя все это было ему известно, и он сам молился о прославлении Имени Божия, на этом месте, а пред мысленным взором его предносился образ будущей обители, но все представлялось ему делом отдаленнаго будущаго, делом, в котором он сам лично не примет никакого участия…

Но Бог судил иначе: после семилетняго уединеннаго безмолвия и забот о собственном спасении, Господь извел его на общественное служение и вверил его попечению спасение многих. В течении долгой жизни Иоанну пришлось не только жить в пустыни и молиться, но и управлять монастырем, обращать в Православие заблудших раскольников, основать и построить знаменитую впоследствии Саровскую пустынь и, наконец, на закате дней своих неповинно жестоко пострадал от временщика, Бирона.

Все это совершилось Промыслом Божиим, избравшим Иоанна на эти дела. Иоанн лишь видел, что Бог избрал его то на одно, то на другое дело, и стремился исполнить его во славу Божию.

Первым великим делом, врученным Иоанну Божественным Промыслом было обращение в свет Православной веры заблудших, омраченных расколом. Почти около того самого времени, когда Иоанн родился на свет, вся Русская земля потрясена была в духовных своих основах, в мирной и безмятежной дотоле Российской Церкви произошел раскол, многия тысячи чад Православной церкви оставили ее, ожесточились против нея, начали порицать, злословить и проклинать ее. Слепо держась за свои старые обряды и, часто, не имея никакого понятия об основных догматах Православия, невежественные и ожесточенные ревнители старых обрядов смущали Церковь, отторгали от нея неопытных, себе подобных людей, гибли духовно сами и губили души других.

По какой-то особой благодати Божией город Арзамас и его ближайшия окрестности находились как-бы вне этого пагубнаго влияния. Трудно даже объяснить, какия тому были причины. Можно лишь полагать, что тогдашние арзамасцы были настолько преданы Церкви, что никакия козни расколоучителей не могли их поколебать. Должно думать, что и тогдашнее духовенство арзамасское оказалось на высоте своего призвания и пастыри арзамасскаго стада Христова не дали волкам похитить ни одной из своих овец. Подвижники и подвижницы пяти тогдашних арзамасских монастырей также были утверждены в истинах Православия и, должно полагать, своим примером сильно влияли и на мирян.　

И вот из этого, совершенно неповрежденнаго расколом православнаго стада своего, Господь благоволил избрать перваго просветителя раскольников, и из православнаго города Арзамаса блеснул им первый луч света.　

Избранником Божиим был Иоанн. Рожденный в православной, священнослужительской семье, с юных лет принявший иночество, просвещенный чтением святоотеческих книг и беседами с мудрыми и просвещенными духовными лицами, которых встречал в Москве и разных обителях, Иоанн был тверд в Православии и мог утвердить других. С раскольниками он также встречался, как в монастырях, так и во время своих путешествий. Мы уже видели, что даже в Арзамасские монастыри заявлялись иногда иноки придерживающиеся раскола, например, живший в Спасском монастыре несколько времени упомянутый выше Филарет. Первый случай обращения Иоанном в Православие раскольника был следующий:　

Неподалеку от места, где пустынножительствовал Иоанн, на р. Сатисе и большой дороге, шедший из г. Темникова, находилась мельница. Иоанн построил близ нея небольшую часовню, в которой 30 ноября 1699 года поставил большой деревянный крест, а на нем изобразил красками распятие Господа Иисуса Христа, также хоругвь с изображением Нерукотвореннаго Образа и иконы Божией Матери, «ради моления мимоходящих путем», — как он сам пишет в своем сказании. Когда он приходил ставить крест, то, зайдя на мельницу, нашел там помогающаго мельнику неизвестнаго человека, по имени Ивана, родом Корелина. Из взаимных разспросов оказалось, что это один из тех раскольников, которые вследствие преследования в городах, массами убегали в обширные заволжские леса и селились там миряне «починками», а монахи «скитами». Так как этот год был неурожайный, то многия из заволжских раскольников разбрелись по низовым городам за сбором милостыни. Одним из подобных сборщиков был и Иван Корелин. Иоанна он сочел за инока-раскольника и весьма откровенно разсказывал ему о житье-бытье за Волгой, в Керженских и Белбожских лесах. Узнав все что было нужно, о заблуждениях собеседника, Иоанн с кротостью и любовью стал вразумлять его. Изумленный Корелин, видя, что ошибся, считая Иоанна раскольником, с гневом и яростью начал укорять его и св. Православную Церковь и никаких доводов Иоанна не хотел и слышать, так-что Иоанн с грустию удалился в свою пустыню. Однако со стороны Корелина это была последняя вспышка; проводив Иоанна, он начал вдумываться в его слова и наедине спокойно обсуждать те и другия стороны вопросов, касающихся спорных мнений. Не безполезно было это событие и для Иоанна: он уже давно, живя и в монастырях и в пустыни, скорбел о гибели душ, омраченных расколом. Душевное чувство, распаляемое ревностью о славе Божией и любовию к ближним влекло его идти к раскольникам, обличать и вразумлять их, наставляя в истинах Православия; но с другой стороны, проникнутый духом смирения, он отталкивал от себя эту мысль, считая ее тщеславием, искушением, — «прелестию вражиею» Теперь первый пример показал ему, что для этого святого дела нужно много терпения и опытности. Иоанн уже не разсчитывал, что обратит и одного этого раскольника, а только скорбел и молился о нем. Но Промысел Божий устроил обращение раскольника очень просто. Однажды приходит к Иоанну мельник и говорит, что ему необходимо куда-то отлучиться и он просит Иоанна побыть до его возвращения на мельнице с тем Иваном, котораго он видел в прошлый раз. Иоанн согласился, но шел на мельницу с взволнованными мыслями: как они встретятся, будут жить и работать с человеком, враждебно настроенным в делах веры? Против ожидания, на ласковый привет Иоанна раскольник ответил с кротостью, без злобы. Это очень обрадовало Иоанна. Оставшись вдвоем, они вступили в дружественный разговор. С посторонних предметов разговор перешел к св. Писанию. Корелин, с явным желанием узнать истину, начал делать вопросы о вере, о церкви, о молитве Иисусовой, о перстосложении для крестнаго знамения и проч. Иоанн отвечал ясно и вразумительно. Душеспасительная беседа длилась целый день и всю ночь. А на другой день Иван Корелин обратился к Иоанну с раскаянием в своем заблуждении и просьбою принять его в лоно Церкви и постричь. Иоанн обрадовался этому, но не решился вскоре исполнить эту просьбу. Сначала он исповедал обратившагося и велел ему испытать свою совесть и до возвращения мельника пожить на мельнице. Через несколько времени мельник возвратился, а Иван Корелин немедленно отправился к Иоанну в пустыню и просил пострижения с плачем и рыданием. Видя его искренность, Иоанн, сделав ему наставление, постриг его, нарекши Иринеем, «и быст первый пострижник в сей пустыни», говорит Иоанн в своем сказании.　

Скорбя о своих заблудших, Ириней просил Иоанна ехать за Волгу обращать их, но Иоанн отказался, предоставляя это святое дело воле Божией и говоря Иринею: «нам подобает здесь плакать о своих грехах по обещанию нашему». Но Промысел Божий и тут все премудро устроил. Около того же времени Иоанну пришлось встретиться с новыми лицами из заволжских раскольников. Раскольничья монахиня Мелания, жившая за Волгой особым скитом, вследствии того же голода, разъезжала по знакомым помещикам, чтобы добыть пропитание себе и жившим с нею сестрам. Набравши хлеба в Темниковском уезде, она возвращалась уже домой, но, застигнутая страшной вьюгой, остановилась в деревне Балыкове. Иоанн в то же время был в с. Кременках и на обратном пути та же вьюга заставила его остановиться в Балыкове. Узнавши от жителей, что в деревне находятся монахини, он отправился в тот дом, где оне остановились, чтобы узнать, откуда оне, какого монастыря и куда едут. Пришедши в дом, он увидел одну сидящую, а пред нею стоящих черниц. Полагая, что пред ними игумения, Иоанн поклонился ей до земли и спросил: из какого города и какого монастыря, и куда лежит их путь? Сидящая назвалась игуменией Нижегородскаго Зачатьевскаго монастыря. Иоанн отвечал ей, что игумения Зачатьевскаго монастыря хорошо ему знакома, а ее он не знает. Пристыженная этими словами, Мелания начала просить прощения и сказала, что она из малого монастыря, из-за Волги. Иоанн понял, что это раскольницы, и не стал с ними более говорить, а спросил лишь об имени игумении. Она также спросила о его имени, и он, назвав себя, сказал, что живет неподалеку в пустыни. Тогда Мелания обратилась к нему с просьбой сказать что-либо на пользу души. Иоанн исполнил эту просьбу, и своим смирением и высоконазидательными словами настолько расположил монахинь, что оне просили его быть их духовным отцом и руководителем; но он отрекся от этого, сказав, что ищет безмолвия. Затем он выразил им свое желание побывать за Волгой, чтобы видеть, как там живут иноки, но что ему неизвестен путь, ведущий туда. Мелания стала просить его придти в ея монастырь, обещая проводить его к пустынникам. Такая готовность удивила Иоанна и представилась ему «прелестью вражию», почему он поспешил проститься с черницами и ушел в свою пустынь. Это свидание еще более побуждало Иоанна идти к раскольникам и обращать их, но ему все казалось, что это диавол «блазнит его». Но все это не было прелестью вражию, а Сам Бог призывал его на обращение заблуждающихся, устрояя все пути его к славе Своего имени.　

Как ни глухи и безмолвны были Саровские дебри, как ни велико смирение Иоанново, но, по словам Спасителя, не мог укрыться город, стоявший на верху горы и светильник остаться под спудом… (Матф. 5, 14–15). Хотя Иоанн искал лишь безмолвия и спасения души и бегал от славы и почестей, но молва о подвигах и богоугодной его жизни постепенно разносилась по окрестным монастырям и по мирским селениям. Знали, помнили и почитали его в Арзамасе. И вот в конце 1700 года, когда в Арзамасском Введенском монастыре не было настоятеля, братия и вкладчики этой обители, вместе с начальством города, умолили его быть настоятелем Введенскаго монастыря и били о том челом патриарху Адриану, который и выдал Иоанну и «перехожую память».　

Недолго, всего шесть лет (1700–1706 г.), управлял Иоанн Введенским монастырем; но это было время делания, время, в которое Иоанн совершил два великих дела, обезсмертивших его имя и прославивших его в Православной церкви. Дела эти были: обращение им в Православие первых, познавших свое заблуждение, заволжских раскольников и основание знаменитой своими подвижниками Саровской обители.　

Вскоре по принятии на себя обязанностей настоятеля, Иоанн, по нуждам Введенскаго монастыря, принужден был ехать на Макарьевскую ярмарку. Здесь он, совершенно неожиданно, встретился однажды в книжном ряду с известной уже раскольницей-монахиней, Меланией, которая, как оказалась, много наговорила о нем в скитах вожакам раскола, а главным образом монаху Ионе, имевшему на Керженце свой скит и слывшему среди раскольников столпом и ревнителем древняго православия. Мелания не замедлила и на этот раз сообщить о встрече с Иоанном Ионе, бывшему также на ярмарке с одним «именитым» его учеником бельцом Иваном Дмитриевым. Иона немедленно пришел к Иоанну, познакомился с ним и завел речь о старой вере. Иоанн на первый раз не прекословил ему, даже сказал, что сам имеет старыя книги и по ним говорит. На вопрос Иовы: «почто из пустыни в град, к церкви новыя веры пришел еси?» Иоанн отвечал: «призван быль от начальника града со многим умолением». Узнав, что Иоанн принял сан священника при патриархе Адриане, Иона заметил: «аще и того патриарха и новыя церкви, но ты зело надобен нам, мощно тебе у нас быти, токмо по старой вере да твориши, в нужде бо велицей есмы без священника. Приходи в наши пустыни, за Волгу». — «Зело хощу с вами быти» — успокоил его Иоанн. Видя такое расположение его, обрадованные раскольники вступили в разговор о своих верованиях, а так как они уже не скрывали от него, не стеснялись в суждениях и усиленно звали его за Волгу, Иоанн, видя, что они еще далеки от обращения, сказал им: «ныне не стужайте мне, Бога ради, о сем, но аще Бог повелит впредь, буду к вам». Он взял у них роспись пути, которым можно добраться до их скита.　

Возвращаясь в Арзамас, Иоанн размышлял в себе, что вот есть уже люди, об обращении которых надлежит ему пещись, известны ему все их заблуждения, известен и путь к ним. Но как начать это великое дело? Если говорить в угождение им, то будешь им подобен, а если обличать их, то вооружив против себя ничего не достигнет. И положил он на сердце своем: «Молить Бога об их обращении, за Волгу пока не ходить, повидаться с ними на следующий год и пещись о том, чтобы сами они пришли в Арзамас.» И начал он усердно молиться о них Господу Богу не только на келейной молитве, но, дерзая на милосердие Божие, и на Божественной Литургии, вынимая на проскомидии части о спасении их.　

Прошел целый год; тщетно ждали раскольники к себе Иоанна. Между тем беседы его произвели сильное впечатление на Ивана Дмитриева, который не замедлил сообщить об этом другому выдающемуся ученику Ионы, монаху Филарету, которому Иона вскоре передал управление своим скитом, жившими в нем монахами и окрестными бельцами, а сам ушел в Польшу, на Ветку для уловления в сети раскола и там.　

На следующий год Филарет, расположенный в пользу Иоанна разсказами других, пользуясь свободой действий, послал на ярмарку Ивана Дмитриева с другими монахами с тем, чтобы встретить там Иоанна и звать его к себе. Иоанн отвечал им уклончиво, желая завлечь раскольников к себе. Такая уклончивость вместе с благотворным влиянием, произведенным на раскольников беседами Иоанна, все более и более располагала их в его пользу, и вот едва посланцы Филарета возвратились к нему, как он решил послать к Иоанну с тем же Иваном Дмитриевым просто и смиренно написанное послание, в котором умолял Иоанна придти за Волгу для общей пользы и спасения. Иван Дмитриев, вероятно опасаясь властей Арзамасских, недружелюбно относившихся к раскольникам, не пошел к Иоанну в Арзамас, а прошел прямо в Саровскую пустыню, где тогда жило трое учеников Иоанновых. Последние уведомили Иоанна о приходе Ивана Дмитриева. Старец немедленно прибыл в пустыню и, прочитав послание Филаретово, удивился и обрадовался такому обороту дела. В радости сердца Иоанн повелел ученикам принести умывальницу и сам умыл Ивану Дмитриеву ноги. Все виденное Дмитриевым в пустыне еще до прихода Иоаннова произвело на его сердце сильное впечатление, но последний знак любви и смирения, заповеданный Спасителем, так поразил его, что он не мог ничего говорить, а только с трепетом и умилением слушал назидательныя слова Иоанновы. Из этих бесед Иван Дмитриев увидел всю духовную высоту Иоаннову, но в то же время познал, что сам он далеко не походит на учеников Иоанновых. По окончании дня Иоанн благославив и отпустив учеников своих, позвал своего гостя в уединенную келию, но не для сна и покоя удалились они туда. Лишь только уединились они, как Иван Дмитриев завел речь о предметах дорогих его сердцу: о перстосложении, аллилуие, молитве Иисусовой, о церкви и священстве… Иоанн вел разговор об этих предметах искусно, со смирением, сам как-бы отыскивая истину, чем располагал слушателя в свою пользу, но потом так уяснял правоту православных понятий по этому предмету, что совопросник ничего не мог уже и возразить. Однако закоренелый в расколе Иван Дмитриев не мог сразу отрешиться от своих заблуждений; он помнил, что за Волгой есть старцы опытнее его, которые могут спорить с Иоанном и отвергать его доводы, а потому и говорил, что «тако по истине, и мне мнится, что глаголешь противу меня, сие будто и есть истина», а потому, де, и нужно тебе ехать за Волгу и переговорить с отцом Филаретом и с братией. Но Иоанн хорошо сознавал, что значит ехать одному препираться с целым сонмищем фанатиков, а потому и уговорил пока Ивана Дмитриева ехать одного, а Филарету написал письмо, в котором напоминал, что: «ко спасению нашему ничто же ино нужно, токмо ужу православно веровати и в соединении Православныя веры обще быти во Единей, Святей, Апостольстей Церкви». Вручив это письмо Ивану Дмитриеву, Иоанн отпустил его, а так как тогда наступали уже морозы, дал ему лошадь и шубу.　

Письмо Иоанново и разсказы Ивана Дмитриева произвели на Филарета такое впечатление, что он поколебался в своих заблуждениях и долго размышлял, что не действительно-ли права та Вера, которую исповедует Иоанн, а они за Волгой хулят? Ему хотелось хорошенько поговорить и поразмыслить об этом с кем либо из опытных людей, но с кем? За Волгой были лишь одни раскольники, к которым с такими вопросами нельзя было и обращаться; идти к православным священникам в ближайшия селения он опасался, боясь пострадать за свои раскольничьи убеждения.　

Оставался один исход: идти к Иоанну в Арзамас. И вот, недолго собираясь он отправился в Арзамас пешком в сопровождении нескольких бельцов своего скита, неся целую кошницу раскольнических писем на обличение православныя веры греческаго закона и на новоисправленныя книги.　

Пришедши к Иоанну, Филарет прямо высказал ему, что находится в сомнении относительно правоты своей веры и пришел к нему поговорить и увериться в истине. Иоанн был удивлен и обрадован словами Филарета, возблагодарил Бога, давшаго ему такую мысль, и заметил, что беседовать и разсуждать им следует «безмятежно, аще будет то на пользу и угодно, то да приимеши глаголанное мною, аще же не угодно тебе будет и не на пользу, то безмятежно да отыдеши от мене».　

В разговорах Иоанна, как с Иваном Корелиным и с Иваном Дмитриевым, так и с Филаретом, записанных им в сказании об обращении раскольников заволжских, видны истинная мудрость, умение приноравливаться к воззрениям собеседников, основательное изучение и знание раскольничьих мнений, искусство в опровержении их и убедительность доказательств. Живая и одушевленная речь его была красноречива и исполнена любви к заблудшим. Ко всему этому искренность желания наставить погибающих на путь спасения подкреплялась благодатию Святого Духа, а потому наставления Иоанновы и действовали благодатным образом на его слушателей.　

Беседы Иоанна с Филаретом, продолжавшияся трое суток, произвели на последняго глубокое впечатление и совершили переворот в его убеждениях. «Божиею помощию умилися зело и нача воздыхати», пишет о нем Иоанн. То, что он с жаром защищал, во что безусловно веровал, теперь показалось ему неправым: он начал сознавать свои заблуждения, он уже сознавал необходимость обратиться с покаянием ко св. Церкви, но, как человек разсудительный и осторожный, не мог сразу оставить то, что так долго признавал за неопровержимую истину, а потому и желал «поразмыслить» и «познать самого себя». Впрочем не долго продолжались его размышления: на другой же день он объявил Иоанну, что церкви у них нет, а «без церкви невозможно спасение получити: аще кто отлучится от нея, вечно погибает». Но его интересовал вопрос: можно-ли и церкви у них быть и книгам старопечатным в ней быть? Иоанн ответил ему, что если обратятся они с покаянием, то могут иметь и церковь и старыя книги, в которых то же, что и в новых, написано. Три дня уже пробыл Филарет у Иоанна, который ежедневно ходил в церковь ко всем службам церковным, но сам не был в церкви еще ниоднажды, боясь «входа церковною». Только чрез три дня, убедясь в ложности своих мнений, он пожелал побывать в церкви и посмотреть Богослужение. Видя, что Иоанн готовится к совершению Божественной литургии, Филарет молвил ему: «пошел бы и аз к церкви вашей и видел бы чин ваш церковный». Иоанн давно уже скорбел о нерадении Филарета к церкви, но не решался ему высказать это и терпеливо ждал, когда он сам изъявит желание. Теперь, когда это желание было высказано, Иоанн с радостию отвечал ему: «грядем, брате ко святей церкви крупно со мною, да послушавши святыя Литургии и помолишися с нами о нашем согрешении. Несть бо у нас ничто же еретическаго, но все православно». Но Филарет всетаки не вошел в церковь, а остановился в трапезе, у дверей церковных, высматривая все священнодействие и слушая пение, молился и кланялся, изображая на себе крестное знамение двумя перстами. По окончании Литургии Иоанн вышел к нему в полном облачении и подал ему просфору. Филарет смутился и не хотел принять. — «Вообрази на себе крестное знамение, призывая Бога», сказал ему Иоанн — «и приими ничтоже сумнящеся и снеждь». Едва мог Иоанн убедить Филарета взять просфору и съесть ее. По возвращении в келью, разговоры о церкви возобновились. Иоанн увещевал Филарета молиться усердно Богу, полагаясь на Его святую волю, а свои смышления все отложить. На другой день Иоанн опять совершал литургию, при чем взял Филарета в церковь, поставил на клирос и велел ему читать часы и петь литургию по своей обыкности, по старопечатным книгам. Вот где явилось начало единовьрия! Филарет простоял на клиросе всю литургию. Пробыв в монастыре пять дней, он отправился за Волгу, упрашивая Иоанна непременно посетить его скит. Иоанн опасался, что Филарет, возвратясь за Волгу, в среде раскольников снова переменит свои мысли, но опасения эти были напрасны. Филарет, по возвращении, прежде всех разсказал все другу своему Ивану Дмитриеву, и оба они, благодатию св. Духа, окончательно утвердились в познании истины и отвергли все заблуждения. Тогда Филарет созвал к себе всех, находившихся под его начальством, монахов, бельцов и прямо без всякаго страха, объявил им о своем «прельщении». — «У отца, у негоже аз в Арзамасе бьих», — говорил он: «уведех, яко прельщени есмы от диавола и живем зде в погибели и неправой вере пребываем, не имеем бо Святыя Церкви, юже Господь наш Иисус Христос стяжа Своею кровию, пи архиереев… Аще же отмещемся Святыя Церкви и архиереев, мню Самого Бога отмещемся… Подобает нам, братие, молити Всещедраго Бога, со слезами, день и нощь, да откроет, что есть путь истины. Аз отселе хощу пещися, да присоединюся ко св. Церкви: вы же якоже хощете». Такая перемена в учении наставников и бывших ревнителей раскола сначала сильно возмутила скитников и произвела среди них разделение: одни говорили «должно молить Господа о познании истины и пещись о том», другие же неудомевали: «како отлучитися от старыя веры?» Но Филарет и Иван Дмитриев не потерялись среди этих разногласий: уговаривали, вразумляли, утверждали упорствующих, и мало-по-малу вся братиия того скита познала свои заблуждения и решила отстать от раскола и обратиться к правой Вере. Все начали заботиться о том, чтобы исповедаться у православного священника и самым делом присоединиться к Святой Церкви. Для приведения в исполнение этого благаго намерения они все единодушно согласились обратиться к Иоанну и пригласить его к себе. Тем более они желали видеть его у себя, что у Филарета явилось желание устроить в своем скиту православную церковь и основать монастырь, чтобы действовать среди окрестных раскольников на пользу Православной Церкви.　

Летом 1705 года Филарет поехал на Макарьевскую ярмарку с единственной целью увидеть там Иоанна, но не нашел его там, потому что Иоанн был тогда в Москве. За то Фииларет познакомился здесь с двумя московскими монахами, которые потом помогли ему получить благославенную грамоту на постройку церкви в скиту и указ на отвод земли под церковь.　

Теперь Филарету и его братии оставалось только возсоединиться с Православною Церковью. Сознавая, что они обязаны своим обращением ни кому другому, как Иоанну, Филарет и его братия решили завершить свое возсоединение с церковью при его посредстве, а потому Филарет и отправился к нему в Арзамас. Он прибыл сюда 21 Ноября 1705 года, как раз в день храмового праздника Введенского монастыря. Не возможно описать радости Иоанна, когда он узнал от Филарета, что все ученики его оставили свои заблуждения и теперь умоляют Иоанна, чтобы он ехал за Волгу исповедать и причастить их св. Таин. Возблагодарив Бога за обращение заблудших, Иоанн в тот же день поделился своею радостию с архимандритом Спасскаго монастыря Павлом, попросил его благословения и советов, а на другой день немедленно выехал с Филаретом за Волгу. По дороге они заехали в г. Юрьевец Поволгский к воеводе Михаилу Андрееву, в ведении котораго находилась местность, занятая скитом Филарета, и сообщили ему цель своей поездки. Воевода был обрадован таким небывалым дотоле событием и, сделав должное распоряжение, отпустил их.　

Когда они подъехали к скиту, то все, бывшие там, монахи и бельцы встретили их за воротами и, едва вышел Иоанн из повозки, все поклонились ему до земли и с великою честию ввели его в «крестовую келию», в которой обыкновенно собирались на молитву. Совершив обычную молитву, Иоанн обратился к ним с вопросом: «аще истинно ко св. Апостольской Церкви обращаются;» истинно-ли желают к Ней присоединиться? Все упали ниц и со слезами отвечали: «Истинно, отче святый», каялись в своем заблуждении и изъявляли всеусердное желание причаститься Святых Таин.　

Иоанн подробно изъяснил им, в чем должно состоять их покаяние и обращение; поучал, вразумлял и испытывал их. Не смотря на всю искренность их, он не спешил окончательно присоединить их и пробыл в скиту две недели. Наконец, вполне убедившись в их искренности он велел им готовиться к исповеди и для того заставил каждаго желающаго соединиться с Церковию, «своею рукою» записать имя «в роспись». Всех обратившихся в Филаретовом скиту было: монахов 7, монахиня 1, бельцов 16 и белиц 3. В Иоасафовом скиту — 15 монахинь и в скиту Артемия Иванова 20.　

Исповедав всех обратившихся, Иоанн велел им идти в ближайший монастырь, Спасский, что на р. Кезе, к Божественной литургии для причащения св. Таин. Другие раскольники, узнав об обращении Филарета, задумали воспрепятствовать ему в этом, напали на дороге на него и его спутников, избили их и отвели в свой притон, где заперли Филарета в подвал и выпустили лишь тогда, когда один его знакомый отдал за него выкуп 15 рублей.

Когда все обращенные собрались в Спасском монастыре на Кезе, Иоанн приготовил их ко св. Причащению, сам совершил Литургию и причастил всех их. Неописанна была радость возсоединившихся с Церковью; не менее их радовался и благодарил Бога, со слезами радости, и виновник их спасения, Иоанн. Они просили его остаться с ними навсегда, но Иоанн не мог согласиться на их просьбу: душа его стремилась к другому великому делу, которое предстояло ему совершить во славу Божию. Мысли его были заняты построением церкви и основанием монастыря в пустыни Саровской. Простившись со своей новообращенной паствой, Иоанн поехал в Москву, чтобы засвидетельствовать обращение ея пред высшими духовными властями. Он взял с собою и Филарета. Смотрением Божиим, проезжая чрез г. Переславль-Залесский, они заехали к строителю тамошняго Николаевскаго монастыря, Питириму, бывшему раскольнику, по убеждению перешедшему в Православие и теперь усердно подвизавшемуся в обращении раскольников. Узнав о совершившемся за Волгой, Питирим не мало дивился и благодарил Бога, а Иоанн, видя в Питириме мужа добродетельнаго, самим Богом избранною на это дело, уже известнаго по сему Царям и местоблюстителю патриаршаго престола, митрополиту Стефану Яворскому, «бил челом» Питириму принять новообращенных «к себе в духовность» и сообщить о сем Царям и Митрополиту, что Питирим и исполнил, приняв на себя все это дело. В Декабре 1705 года он был по этому делу в Москве, а весною 1706 года, по неотступной просьбе Иоанна и Филарета, поехал за Волгу, исполнил духовныя нужды новообращенных и заложил у них церковь. Впоследствии на месте Филаретова скита учрежден был монастырь, в котором Филарет был настоятелем и иеромонахом.[126] А Питирим был впоследствии епископом Нижегородским и в 1722 г. к его епархии отписан был от синодальной области г. Арзамас с его уездом для представления Преосвященному Питириму большаго удобства к обращению раскольников, живших в Арзамасском уезде. По его собственному донесению в течении 5 лет обращено им в Арзамасском уезде в Православие 1066 раскольников, а всего около 60 000 человек. Не смотря однако на свою столь многоплодную деятельность в борьбе с расколом, Питирим всегда достойно чтил Иоанна, как первоначальнаго, смиреннаго и добровольнаго труженника в деле обращения заблудших, Иоанн же, между тем, хотя и передал своих заволжских духовных чад Питириму, еще долго продолжал трудиться в обращении раскольников, которые сами приходили к нему уже в Саровскую пустынь обращались к Православию и иногда оставались иночествовать под его руководством.

Едва успел Иоанн совершить первое свое великое дело, как начались у него труды и новыя заботы, с которыми сопряжено было построение церкви и монастыря в Сарове. Много было поводов Иоанну пещись и заботиться об этом деле. Знал он и о тех предзнаменованиях, которыя в разныя времена предуказывали будущую священную славу сего богоизбраннаго места; желательно было ему воздвигнуть святой храм среди полной безмолвия прекрасной пустыни, в которой подвизался он целых семь лет и где намеревался в таких же подвигах и трудах провести и остаток дней своих; к тому же, вскоре после возвращения его в Арзамас, стали собираться на житье в Саровскую пустыню иноки, число которых в 1706 году достигло 9-ти, а между тем Введенский монастырь был и беден и малолюден, братии было мало, а иеромонах всего лишь один, сам Иоанн, так что в случаях его отъезда некому было совершать Божественную службу, и у него явилась мысль перевести, со временем, весь монастырь в Саров. К постройке храма побуждало его еще и то, что около того времени вышел указ считать всех монахов, живших в пустынях лесах без церквей, а его Саровские ученики, жившие в непроходимых лесах, без церкви, по ошибке или недоразумению, легко могли быть приняты за раскольников. Уже однажды и был к тому повод: один из бывших друзей Иоанна, написал на него ложный донос, в котором его сношения с раскольниками выставлял за сочуствие расколу, а Саровских пустынников называл раскольниками. Хотя ложь и открылась, а доносчик раскаялся и просил у Иоанна прощения, однако это принесло Иоанну много трудов и тревог. Все его духовные друзья, в числе которых были спасский архимандрит Павел и арзамасский посадский человек Иван Васильевич Масленков, котораго Иоанн особенно чтил за его благочестие и разсудительность, одобряли его мысль и советовали ему строить церковь, но совершить это святое дело было очень трудно. Не говоря о материальных затратах, неизвестно было даже и то, кому принадлежала земля, на которой предполагалось построить храм. По справкам оказалось, что земля эта была дана в вотчину помещику Дмитрию Полоченинову, жившему в Москве, Иоанн обратился было к нему с просьбою уступить землю под церковь, но Полоченинов не соглашался отдать дешевле, как за 300 рублей, а Иоанн положительно не мог найти такой крупной суммы. Обещал-было выхлопотать эту землю соседний помещик, князь Илларион Кугушев и велел Иоанну с этой целью ехать в Москву, но потом охладел к этому делу и лишь напрасно задержал Иоанна в Москве. Наконец взял на себя этот труд его племянник князь Даниил Кугушев, который вскоре и устроил все дело, закрепив землю за себя и отказавшись от нея в пользу имеющей быть построенной церкви. Иоанн пробыл по этому поводу в Москве с 28 Июня по 11 Августа 1705 года, ходатайствуя в то же время и пред духовным начальством о разрешении построить церковь во имя Пресвятыя Богородицы, Живоноснаго Ея Источника. На челобитной, подписанной Иоанном, монахами и вкладчиками Введенскаго монастыря, Архиерей немедленно подписал: «дать благословенную грамоту церковь строить». Но не так скоро шло дело в патриаршем приказе, откуда должно было получить эту грамоту. Подъячий Алексей Титов, желая получить взятку, воспротивился выдать грамоту, ссылаясь на Государевы указы, воспрещающие выдачу грамот на построение новых церквей. Дело настолько затянулось, что Иоанн принужден был поручить получение грамоты одному знакомому причетнику, а сам уехал в Арзамас. Осень и начало зимы провел он частию в Введенском монастыре, частию в пустыни, а также, как мы видели, за Волгой. В Январе 1706 года он получил известие из Москвы, что в приказе Казанскаго Дворца «земля под церковь справлена» и «память» о том послана в Патриарший приказ, и ему оставалось лишь ехать в Москву для того, чтобы получить «отказную грамоту» на землю и «благословенную» на постройку церкви. 23 Января прибыл он в Москву, где получил обе грамоты и св. антиминс для новой церкви, которую освятить поручалось архимандриту Арзамасскаго Спасскаго монастыря Павлу. Возвратившись в Арзамас 1 Февраля, Иоанн представил грамоту о земле воеводе, а благословенную и св. антиминс архимандриту. Известие о возникновении новаго монастыря в окрестностях Арзамаса (на границе Арзамасскаго уезда с Кадомским) удивило арзамасцев своей неожиданностию. Ревностные к Православию и усердные к построению св. церквей, они приняли живое участие в создании новаго святого храма и помогали кто чем мог.

Архимандрит Павел был духовным руководителем этого дела и поддерживал Иоанна наставлениями и советами. В материальном отношении главными помощниками были: помещик села Ездакова, Арзамасскаго уезда Федор Васильевич Головачев, который первый подписался под челобитной о построении церкви в пустыни, первый дал сказку о земле, т. е. заявил, как соседний землевладелец, что не имеет на нее претензии, и первый, приехав побывать в пустыню, заставил бывших с ним его людей вывозить из леса бревна для постройки церкви. Он же дал Иоанну решительный совет, на каком месте строить первую церковь. Большое усердие оказал при построении храма крестьянин соседняго села, Кременок, староста той половины села, которая принадлежала князьям Долгоруким, Андрей Никитин Долин. Много помогал Иоанну советами и, при скудных обстоятельствах, деньгами друг его духовный, арзамасский посадский человек Иван Васильевич Масленков, котораго Иоанн в своем сказании называет просто Иваном.[127]

22 Февраля начали рубить лес. Для этого поряжен был Иоанном крестьянин с. Кременок Андрей Лазарев Зимняк.

Когда наступила весна, лес был вывезен и земля растаяла и оставалось приступить к постройке, оказался недостаток в главном, в деньгах: не на что было нанять плотников. Надеясь всегда на помощь Божию, Иоанн со своею братиею порешил начать постройку самим и назначено было положить основание 28 апреля. «Хорошо-бы было», думали пустынножители, «если-бы на основание к молебному пению прибыл кто из священников». Желание сердца их исполнилось: накануне, т. е. 27 апреля, приехали два священника, один из Арзамаса, а другой из Темникова, диакон и несколько мирян.

Торжественно и восхитительно было молебствие при основании церкви в непроходимой пустыни. Там, где жили прежде идолопоклонники и последователи Магомета, откуда духи злобы много раз своими кознями изгоняли благочестивых подвижников, при утреннем свете весенняго солнца, собор служителей истиннаго Бога, «в ризах блестящихся» огласил воздух пением «Христос воскресе» и священными песнями в честь и славу Спасителя и Божией Матери. Можно-ли себе представить, какими мыслями и чувствами объяты были тогда душа и сердце Иоанновы?..

По совершении молебствия, срублен был первый венец св. храма, а потом всем прибывшим предложена была пустынная трапеза.

Построение храма шло очень быстро. Как только разнеслась об этом весть по окрестности, отовсюду начали стекаться христолюбивые люди, чтобы помочь монахам и потрудиться во славу Божию и на спасение своей души. Большая часть их работала «туне, ничтоже вземлюще», даже «в пропитание свой хлеб приносяще»; иные брали самую ничтожную плату — «по единой цате, иные по две и по три цаты». При таком усердии дело спорилось, как нельзя лучше, но и тут Иоанн не обходился без забот и терпения. Впрочем, надежда на Промысл Божий всегда укрепляла и спасала его. Так, например, однажды, когда он томился от крайняго оскуднения средств и у него не было ни копейки на продолжение работы, вдруг, неожиданно, приехал к нему друг его, И. В. Масленков, дал ему денег восемь рублей, утешил его и обещал помогать и впредь.　

Другое искушение было для Иоанна еще затруднительнее. Мы уже видели, что одна половина с. Кременок принадлежала князьям Долгоруким и староста их относился к постройке церкви в Сарове с большим участием. Другая половина села принадлежала г.г. Леонтьевым, и крестьяне их, напротив, настроены были крайне недружелюбно к пустынникам, потому-что прежде пользовались лесными Саровскими угодьями, а теперь этого лишались. Староста их, А. Трофимов, даже вознамерился вовсе изгнать монахов, а начатое церковное дело разорить и разметать. Взяв с собою несколько человек крестьян, он приехал на место постройки, начал всячески ругать и поносить трудившихся, а в особенности монахов. Иоанна в это время на постройке не было: он был в своей келии под горою. Идя на постройку, он был удивлен неслыханным дотоле шумом и бранью и, остановившись, молчал. А Андрей, между тем узнав, что это сам строитель, с яростью набросился на Иоанна, упрекая его в том, что он без согласия его господ начал строение. После некотораго молчания, Иоанн кротко и смиренно сказал ему: «Как хочешь, так и делай; если Бог, Великий Государь и твои господа повелели тебе так говорить и делать, то делай, что хочешь, мы тебе противиться не будем; а если от Государя и господ твоих сего не повелено, то ничего слова и дела твои успеть не могут.» Потом, взяв Андрея за правую руку, Иоанн, с улыбкою сказал ему: «Сейчас помолчим, пока господам твоим отпишем и решение от них получим. А лучше пойдем в нашу убогую келью и там, о чем следует поговорим…» От этих ласковых слов ярость Андрея утихла, он пошел в келью и там пробыл весь день, беседуя с Иоанном «от писания и о пустынном житии». Уехал он домой совершенно преобразившимся, сделался другом Иоанна, помогал ему во время постройки и после, снабжая его съестными припасами, посылая ему рабочих и даже расположил в пользу обители своих господ.　

Постройка храма шла с необычайной быстротой: к 16 Мая воздвигнуты были стены и покрыта крыша, в этот день, по совершении молебствия, поставлен был на храм св. крест. Тогда Господу Богу угодно было чудесным знамением проявить Свое благоволение к избранному месту и воздвигнутому храму: в ночь на 17 Мая вдруг раздался сильный колокольный звон, который слышали все, бывшие тогда в пустыни и знавшие, что при строющемся храме и вообще в том месте не было еще ни одного колокола. Наступил день. Кровельный мастер Степан Федоров, бывший из с. Елизарьева, взошел на верх храма для окончательной обивки главы деревянной чешуей, а другие занялись отделкой внутри храма. Все шло обычным порядком, но в полдень вдруг осветил всех необыкновенный свет и снова раздался звон «аки во многие колокола звонящий». Все оставили свои дела и, прислушиваясь к чудному звону старались узнать, откуда он исходит, но звон слышался и внутри храма и вне его.　

14 Июня окончено было все церковное строение, но не было ни священных сосудов, ни одежды, ни церковной утвари. Иоанн, много раз уже испытавший попечительное Промышление Божие, не захотел отлагать освящение храма, но поспешил сообщить об окончании постройки архимандриту Павлу и всякаго чина и звания людям, как в Арзамасе, так и в уезде, назначив освящение храма 16 Июня, в день воскресный.　

К назначенному дню по изволению Божию, собрались в безмолвной дотоле пустыни Саровской тысячи народа всякаго чина и возраста. Собравшиеся богомольцы принесли и привезли с избытком все необходимое для храма и для пропитания богомольцев: св. иконы и сосуды, одежды, даже колокола, хлеб, муку, масло и мед, вино и пиво…　

Архимандрит Павел привез и отдал в новую церковь напрестольное Евангелие. Ив. Вас. Масленков — храмовую икону Божией Матери, Живоноснаго Ея Источника, обложенную серебром и позолоченную, срачицу на престол, пелены, епитрахили и иную церковную утварь, также множество сосудов деревянных на потребу братии. Помещик села Ездакова Федор Васильевич Головачев — 4 колокола, покровы, епитрахиль, стихарь и орарь, а для братии разнаго хлеба и меду; арзамасские купцы: Иван Сальников[128] — покровы, завесу к царским дверям, одежду на жертвенник, стихарь; Михаил Милютин — покровцы, Иван Курочкин одежду и покров напрестольные; монахиня Арзамасскаго Николаевскаго монастыря Анфиса Аргамакова прислала ризы луданныя, красныя с золотыми оплечьями; священник села Юсупова, много помогавший и прежде, — парчу, льняной холст на срачицу для жертвенника и разные продукты для трапезы. Крестьяне села Кременок, по старинному обычаю, сварили у себя в селе, всем миром, пиво и принесли его в Саров, а каждый из них порознь приносил что-либо от своих трудов. Более других усердствовал управляющий г.г. Леонтьевых, Андрей Трофимов, который, как мы видели, не давал-было и строить церковь; он привез множество съестных припасов и взялся заведовать и распоряжаться угощением богомольцев. Из с. Кременок пришел крестный ход и прихожане принесли 2 колокола, аналой, церковныя книги и утварь. Все множество богомольцев расположилось в пустыни, как древний Израиль около Скинии, вокруг новаго храма. Наступил вечер 15 Июня, и раздался первый благовест ко всенощной… Невозможно описать восторг, охвативший души участников светлаго торжества, в простоте и полноте христианскаго чувства сознававших всю торжественность и великое значение той минуты… Не поддается описанию и потомка, чрез 200 лет спустя, пишущаго эти строки, это знаменательное событие, достопамятное не только для ближайших окрестностей, но имеющее значенее в судьбах целой Русской Церкви, а, может быть, даже и всей Церкви Вселенской. Приятно и отрадно думать и сознавать православному арзамасцу, что великая, в духовном смысле, Саровская обитель как бы родилась от православнаго города Арзамаса, из котораго она получила и основателя, и первых иноков, что освящали первый ея св. храм арзамасский архимандрит и арзамасское духовенство и, что можно сказать, все тогдашние граждане Арзамаса, по мере сил своих, усердствовали в созидании св. храма и обители Саровской. Блаженна участь и убогой обители Введенской, давно уже упраздненной и почти забытой, но всегда имеющей остаться в памяти благочестивых людей потому, что из нея вышли первоначальник Саровской пустыни и его сподвижники и ученики.　

После освящения храма и по окончании Божественной Литургии всем собравшимся была предложена трапеза: священству и господам в трапезе храма, а всем остальным на обширной луговине, расчищенной около него. Этим было положено начало тому страннолюбию и гостеприимству, которыя впоследствии прославили Саровскую пустынь на всю Русскую землю.　

С духовной радостью и благоговением к дивному Промыслу Божию возвратились в свои дома участники светлаго торжества. Снова тишина и безмолвие водворились в дебрях Саровских; но ежедневно, в часы Богослужения, начал разливаться в них звон колоколов, и уже не тихия одинокия молитвы отшельников возносились к небу, а громкия умилительныя песнопения целаго братства.　

Со времени освящения в Сарове перваго храма Иоанн остался навсегда в Сарове; управление Введенским монастырем он передал одному из своих учеников, иеромонаху Афиногену, а сам всецело занялся устройством новаго монастыря. Первым самым необходимым условием этого благоустройства он считал введение строгаго монастырскаго устава, и не прошло еще месяца со дня освящения храма, как он собрал всю братию, высказал им мысль о необходимости ввести устав и предложил им на обсуждение уже написанную первую часть его. Все единодушно одобрили мысль настоятеля и собственноручным подписом скрепили обязательство хранить и исполнять все правила, изложенныя в уставе. Приговор братства состоялся 7 Июля, а к 14-му Иоанн написал уже и вторую часть устава. 15 Марта 1711 г. устав этот утвержден местоблюстителем Стефаном Яворским. Содержание устава, доселе неизменно сохраняемаго в Сарове и принятаго во многих других русских обителях, изобличает в составителе его мужа, умудреннаго опытом, истинно преданнаго делу спасения, при посредстве подвигов иноческих, и глубоко сведущаго в Священном Писании и в творениях св. Отцов. Все содержание устава ясно говорит, что пустынножители собрались в общежитие для спасения своей души и для истинно-христианскаго служения ближним.

 

Хотя Иоанн во всю жизнь свою не искал и бегал почестей и славы и теперь не желал быть настоятелем новой обители Саровской, но, по неотступной просьбе братии и благотворителей, принужден был принять на себя это почетное звание, в котором и был утвержден 5 Февраля 1709 г. особой грамотой из Патриаршаго Приказа. Утвердив внутреннее благоустройство монастыря уставом, Иоанн заботился и о внешнем его благолепии: в скором времени на горе Саровской красовались уже не один, а три храма. Пещеры в горе, начатыя копанием когда-то руками самого Иоанна, теперь общими трудами братии были значительно распространены: некоторые иноки, ревнуя о больших подвигах, удалялись в них на все время великаго поста, и для их удобства в пещерах устроена была церковь во имя преп. Антония и Феодосия Печерских. В устройстве этой церкви помогали благоволившия к Саровской обители царевны Мария и Феодосия Алексеевны. Таким образом бегавший от славы и вменявший ее ни во что, Иоанн сделался известен и почитаем даже в царской семье. Но не одне радости и утешения духовныя были его уделом: Бог посылал ему и скорби и печали, ибо многи скорби праведных (Псал. 33 ст. 20). Весною 1712 г., при сильной засухе, где-то далеко от Сарова начался лесной пожар: 13 Мая он дошел до обители и истребил в ней все, уцелела одна церковь Живоноснаго Источника, но и в ней многое было поломано и повреждено. В один час погибли труды нескольких лет; но доблестный муж не упал духом и немедленно принялся за возобновление обители. При помощи Бога и добрых людей обитель скоро возстала из пепла в еще большей красе. Но за одним испытанием следовали другия. Видя быстрое возобновление монастыря, людская молва разнесла нелепый слух, что монахи нашли богатый клад и на эти деньги теперь украшают монастырь и покупают земли. Слухи эти послужили соблазном для недобрых людей. В те времена окрестные леса были наполнены разбойниками, которые и вознамерились поживиться монастырской казной. Слухи об этом уже доходили до монахов, но они уповали на Бога. В ночь на Воздвижение, т. е. с 13 на 14 Сентября, несколько разбойников перелезли чрез монастырскую ограду и начали ломать двери храма. Стук разбудил монахов и богомольцев, которые проснувшись, прогнали грабителей; но эта неудача не охладила последних и они избрали для грабежа более удобное время — 30 Ноября, когда в монастыре оставались одни монахи и не было ни рабочих людей, ни богомольцев. И вот в ту ночь, когда монахи готовились идти в церковь к утрени, на монастыре раздался крик и сверкнуло пламя. Выбежав из келий, монахи тотчас оказались окруженными вооруженными людьми, которые одних перевязали, а других заперли в кельях. Разведя костер, разбойники начали пытать монахов, чтобы узнать, где скрыто монастырское богатство. Конечно, выпытать они ничего не могли, потому что никакого богатства и не было. Не узнав от монахов ничего, озлобленные разбойники кинулись в храмы и кельи, забрали все, что могли, начиная с 50 рублей медных денег и кончая косами и топорами, все сложили на воза и увезли на монастырских же лошадях. Преследовать их было некому: одни монахи были избиты и изувечены, другие заперты, а третьи в испуге убежали в лес… Они возвратились в монастырь лишь к вечеру и увидели страшную картину опустошения и многих иноков, лежащих без признаков жизни. Убитых не было, но изувеченных очень много. Более других пострадал инок Дорофей, управлявший обителью за отъездом Иоанна, который был в то время в Москве.　

Другое подобное нападение на Саровскую пустынь сделано было 30 Апреля 1731 года. Разбойники подошли к монастырю с вечера и скрылись во рву, окружавшем когда-то город Сараклыч. Когда отблаговестили к заутрени, разбойники вошли в монастырь и прямо пошли в церковь, где начали бить монахов дубьем и колоть рогатинами, причем одного убили и многих изувечили, но некоторые успели спастись, вылезши из церкви чрез окна. Разогнав монахов, рабойники забрали много вещей и угнали 7 лошадей, кроме того перебили и переломали много церковной утвари.

Кроме таких общих для всей братии испытаний, были Иоанну и личныя искушения. Наиболее нравственно-тяжелым было для него следующее. Однажды, в бытность в Москве, он тяжко заболел и пожелал принять схиму. Приглашенный им иеромонах Макарий согласился постричь его не иначе как с обещанием, что Иоанн в случае выздоровления уже не будет управлять монастырем, а пребудет в своей келии, не выходя из монастыря. Иоанн помышлявший лишь о смерти, дал этот обет и был облечен в схиму; но болезнь его прошла, он выздоровел и возвратился в Саров. Во время его болезни многое оказалось запущенным, начались безпорядки и неурядицы. Связанный обетом он не мог ничего предпринять, а братия, между тем, по прежнему обращалась к нему, как к наставнику и руководителю. Теперь только он увидал, как необдуманно дал священный обет. Чтобы разрешить недоумение, он обратился к постригавшему его Макарию, но тот, по простоте своей, не только не разрешил его от обета, но еще более связывал его своими запрещениями и письмами. Не осмеливаясь нарушать запрещения своего духовнаго отца и видя возникшия в монастыре настроения, Иоанн объявил это братии, которая, видя, что порядок в монастыре может возстановить лишь один он, послала челобитную Государю о разрешении иеросхимонаху Иоанну управлять монастырем, а сам он по этому поводу написал донесение митрополиту Стефану. Просьба Саровской братии была удовлетворена, прислан был указ Государев: «быть Иоанну настоятелем и служить по прежнему», при чем в указе приводились древние примеры, что схимники управляли монастырями, между прочим, преп. Ор в Фиваиде и преп. Пафнутий Боровский у нас в России. Митрополит Стефан также благосклонно отнесся к донесению Иоанна и разрешил его от необдуманнаго обета.　

Заботясь о духовном преуспевании новой обители, Иоанн не пренебрегал возможностью обезпечить ее и материально. Те лепты бедняков и щедрые дары благочестивых богачей, которые поступали в обитель, он, как человек мудрый, решил употреблять на покупку окрестных земель и лесов, и обильныя средства, как для самой обители, так и для призрения прибегавших под кров ея странников и нищих. С другой стороны к покупке окрестных земель побуждало его еще то, что владельцы их, считавшие себя потомками сараклычских князей, стали заявлять, что обитель построена на их земле. И вот он начал скупать эти угодья и с 1712 года по 1729-й приобрел по 63-м купчим крепостям от 96-ти владельцев, из которых 7 были русские, 16 ново-крещеные и 73 темниковские и кадомские мурзы и татары, — более 22 000 десятин. Каких трудов и забот стоило Иоанну такое приобретение, трудно и представить! Свыше силы человеческой было уже одно то, что было нужно убеждать полудиких нехристей, татар-магометан, поступиться своими родовыми землями «за малыя деньги», а иногда и «безденежно» в пользу христианскаго монастыря. Но верующему все возможно!..　

Сведущий в делах духовных, Иоанн, впрочем, оказался незнакомым с законами гражданскими: он не знал, что в главе 17-й Уложения Царя Алексея Михаиловича, между прочим, было сказано: «в монастыри ни у кого родовых и выслуженных вотчин не покупать и в заклад и вечный поминок не имать». Эти узаконения были подтверждены и указами царя Петра. Однако, все купленныя Иоанном земли были закреплены за пустынью в присутственных местах и надлежало ходатайствовать о Высочайшем утверждении. Обстоятельства ускорили ход дела. Помещики Семен и Алексей Полочениновы, дети того Дмитрия Полоченинова, который не хотел когда-то взять с Иоанна за свою землю менее 300 рублей, подали в вотчинную коллегию прошение, в котором писали, что: неведомо какие монахи построили монастырь на земле, пожалованной их деду, хотят завладеть той землей, делают подлог, приводят в Арзамас неведомо каких мурз и татар и берут у них крепости…Вотчинная коллегия потребовала от Полочениновых представления документов, а Иоанн представил туда, вместе с своими крепостями, родословныя таблицы мурз, потомков князя Бехана Сараклычскаго, как исконных и природных владельцев проданных ими земель. Вотчинная коллегия, разсмотрев спор, постановила «произвести дознание, кому прежде принадлежали эти земли: если дачи Полочениновых старее дач мурзинских или в одних урочищах с ними, то быть тем землям за Полочениновыми, а если мурзинския дачи старее их или не в одних с ними урочищах, то отписать оныя земли в казну, на том основании, что по выше приведенной статье Уложения, Саровской Пустынью оне приобретены незаконно».　

Когда весть о домогательствах Полочениновых разнеслась по окрестности, все соседние мурзы, помещики и крестьяне поднялись на защиту монастыря и послали в вотчинную коллегию опровержение на неправыя показания Полочениновых. Для Саровской Пустыни определение вотчинной коллегии было громовым ударом: оно не только грозило лишить обитель купленных земель, а даже и того клочка земли, на котором она была построена. Но Иоанн и его братия, как и всегда, уповали на Бога. Дело перешло в Верховный Тарный Совет, а оттуда в Высокий Сенат. По этому делу в Августе 1727 года Иоанн поехал с челобитной в Петербург и пробыл там очень долго. Дело тянулось до самаго царствования Императрицы Анны Иоанновны. Сенат разсмотрев подробно дело, определил: «доложить Императрице, с мнением, не соизволит ли Ея Величество указать: те земли за Саровской Пустынью утвердить вечно, для неимущества доходов, крестьян и руги, другим не в образец». 25 Октября 1730 г. на Всеподданнейшем докладе Императрица благоволила собственной рукою начертать: «учинить по сему докладу». Обрадованный таким успехом, Иоанн поспешил сообщить об этом братии и повелел совершить благодарственное молебствие Божией Матери, Покровительнице обители, с молебным пением за Императрицу и всех потрудившихся в этом деле. Впоследствии он заповедал ежегодно, пока будет существовать Саровская обитель, 25 Октября совершать торжественную службу, со всенощным бдением и благодарственным молебствием в честь Пресвятыя Богородицы, Живоноснаго Ея Источника.　

Среди подвигов иноческих и забот о духовном и материальном благоустройстве Саровской пустыни, Иоанн уделял время еще и на занятия духовнаго писателя. До настоящаго времени в Саровской пустыни, кроме мелких записок, сохранились и более крупныя его писания, числом 4.　

Первое место среди них занимает сохраняемый доселе Устав общежительныя Сатисо-градо-Саровския пустыни в двух частях. В первой 24 главы, а во второй 8 глав, кроме того к первой части присоединены «наказания», а ко второй «пристежение».　

Второй его труд — Сказание о построении церкви Пресвятыя Богородицы, Живоноснаго Ея Источника в пустыни, на «Старом Городище», где ныне стоит общежительная Саровская пустынь. Это летописное сказание, дошедшее до нас в списке с подлинника, всегда служило первоисточником для всех исторических сочинений о Саровской пустыни. Замечательно, что в нем о самом себе Иоанн по скромности и христианскому смирению, говорить в третьем лице и свои пустынные подвиги описывает, как совершенные «юным монахом Илларионом». Это ввело в ошибку некоторых составителей истории Сарова, но при более внимательном чтении сказания становится ясно, то Илларион — никто иной, как сам Иоанн.[129]　

Третье писание Иоанново Сказание об обращении раскольников заволжских и четвертое Похвала на обращение их и увещание обратившимся. В первом из них автор подробно описывает известную уже нам историю обращения им раскольников и приводит свои беседы с ними, а в последнем похваляет обратившихся и увещевает их пребывать в верности Православию.　

После многих трудов, достигнув 60-ти-летняго возраста, Иоанн начал чувствовать изнеможение и решился, оставив настоятельство, провести остаток дней своих в уединении, для чего в 1731 году он передал настоятельство ученику своему, иеромонаху Дорофею, и удалился в одну из пещерных келий, где и предполагал уже провести остаток дней своих в безмолвии и молитве; но Промысл Божий готовил ему последнее и самое горшее испытание.　

Как во всяком хорошем обществе могут быть дурные члены, так и в среде благочестивой первоначальной братии Саровской нашлись два человека, которые, дав волю своим страстям, погубили и себя и прочей братии принесли много горя.　

Эти недостойные своего звания, люди были иеромонах Иосия и лже-монах Георгий (в действительности не постриженный проходимец Григорий Зворыкин). Первый из них, Иосия, жил первоначально в Московских монастырях и, благодаря своему лицемерию, был известен царевнам Марии и Феодосии Алексеевнам, по просьбе которых Иоанн и принял его в число Саровскаго братства. На первых порах Иосия сумел заслужить расположение Иоанново, сделался казначеем, а во время довольно частых своих отъездов по делам обители Иоанн даже поручал ему управление ею. В это-то время Иосия и делал, что хотел: принимал в монастырь без разбора всех, кто ни приходил, даже безпаспортных, постригал без искуса, лишь бы показать свою самостоятельность, но что всего хуже, начал разными наговорами и суждениями возмущать братию против настоятеля, Иоанна, желая сам занять его место. Когда происки его открылись, Иоанн сначала лишил его прежняго доверия, потом стал уговаривать и увещевать. Честолюбивый Иосия не мог стерпеть этого, отказался от всех должностей и удалился в Москву, где, благодаря влиянию своих знакомых, достиг исполнения своих честолюбивых желаний: был определен настоятелем Берлюковской пустыни, находившейся в 40 верстах от Москвы.　

Самозванный монах Георгий (или, вернее, Григорий Зворыкин) происходил из хорошаго рода и в молодости жил при дворе царевны Елисаветы Петровны. Но безпутная жизнь довела его до скитальчества, и он, одевшись в монашеское одеяние, стал называться монахом Георгием, говоря, что был пострижен в тяжкой болезни где-то на постоялом дворе странствующим монахом. Переходя из монастыря в монастырь он, наконец, добрался до Сарова и, в отсутствии Иоанна принят был Иосиею в число Саровскаго братства.　

Будучи страстным лжецом, он разсказывал о себе невероятныя истории, что знался прежде с бесами, отрекся от Христа, потом раскаялся и, наконец, постригся в болезни. Добродушные Саровские старцы верили ему во всем. Сам Иосия велел ему написать исповедь о всех своих грехах и покаянии, а потом дал ему разрешительное письмо. Как человека, искуснаго в грамоте, его заставили в Сарове переписывать разныя тетради и сочинения, интересовавшия монахов, между прочим, сочинение «о монашестве» Родышевскаго (бывшаго архимандрита Маркелла), бывшаго тогда под судом. В 1733 году Иоанн, отправляясь в Москву, в числе других монахов взял с собой и Георгия. Здесь последний, наслушавшись о трех строгостях, с какими относится Правительство к неправильно постриженным монахам, струсил и додумался до того, что решился сделать донос на самого себя. Явившись к Иоакиму, архиепископу Ростовскому, он разсказал ему те же нелепицы о своем знакомстве с бесами и отречении от Бога, которыя рассказывал в Сарове. Иоаким послал его в Синодальную канцелярию, а последняя распорядилась сделать о нем розыск и донесла в Синод. Около того же времени Георгий встретился в Москве с Иосиею, разговорился и поссорился. Разгневанный Иосия закричал: «слово и дело!» Известно, что значили эти слова в те дни, когда все трепетало временщика Бирона. Их обоих арестовали. Началось следствие. Иоанн, видя это, забрал остальных своих спутников и, не окончив дело, за которым приезжал, уехал в Саров.　

Чрез несколько времени прислан был из Тайной канцелярии в Саров солдат, который забрал бумаги, касавшияся Иосии и Георгия, тетрадь «о монашестве», найденные в келии Иоанна, манифест о царевиче Алексее Петровиче и книгу «Правда о воле монаршей». Синодальная канцелярия с своей строны прислала Калецкаго игумена Пахомия с отрядом солдат. Пахомий нашел еще 46 сомнительных писем и тетрадей и представил их в Святейший Синод, который передал всю эту массу бумаг на разсмотрение архиепископу Новгородскому Феофану Прокоповичу, котораго рукописное «житие» также фигурировало среди бумаг. Феофан особенно вооружился против тетради «о монашестве», осужденной еще в 1731 году, написал разбор ея, признал, что она направлена против Правительства, а читатели и переписчики ея — крамольники.　

Иосию лишили священнаго сана, а потом вместе с Георгием и двумя другими монахами передали, разстриженных, в Тайную канцелярию.　

Саровская братия думая, что с отъездом игумена Пахомия все уже кончилось, понемногу успокоилась. Даже сам Иоанн поехал по какому-то делу в ближайший город Темников. Но вот в отсутствие его, в темный октябрьский вечер 1734 года, прискакала в Саров комиссия, состоявшая из канцеляриста Степана Яковлева, двух копиистов и трех солдат. Грозный канцелярист немедленно арестовал иеромонаха Ефрема[130] и иеродиакона Феофилакта, заковал их в кандалы и запер под караул, а на розыски Иоанна послал копииста и двух солдат. Они встретили его, не доехав 12 верст до Темникова, тихо ехавшаго обратно в Саров, в простой монастырской телеге, на одной лошади с послушником. Тут же наложили на него цепи и с обнаженными саблями привезли в Саров, где даже не допустили его в свою келию, а посадили под караул. Составив опись монастырских документов и допросив братию, комиссия собралась к отъезду вместе с арестованными. Иеромонах Дорофей с братиею просили дозволения проститься с ними. Канцелярист, видимо, гордившийся своим положением, дозволил… Но как?.. Арестованных в тяжелых оковах вывели за св. ворота и поставили рядом, в 10 саженях от ограды, по бокам стали солдаты с оружием. Братии велели выйти из монастыря, но отнюдь не переступать намеченной черты.

Обремененный летами, скорбями, подвигами и трудами, Иоанн осенил себя крестным знамением, троекратно поклонился до земли пред св. вратами обители, созданной многими его трудами. То же сделали и его соузники. Потом они трижды поклонились до земли провожавшей их братии, которая, проливая слезы, отвечала им теми же безмолвными земными поклонами. Иоанн безмолвно осенил крестным знамением обитель и братию…

Так совершилось последнее его прощание с обителью, на созидание которой он отдал все свои силы, возлюбленной им пустыней, в которой подвизался более 40 лет, и с братией, о спасении которой пекся не менее, чем о своем собственном…

Арестованных везли в Москву; оттуда переправили в Петербург в Тайную канцелярию и заключили в тюрьму. На Иоанна взведено было тяжкое обвинение в государственном преступлении и сообщничестве с раскольниками. Но сами члены Тайной канцелярии, с А. И. Ушаковым во главе, видели, что пред ними не заговорщик, не крамольник, а истинный светильник Православной Российской Церкви, которая в те дни переживала трудное время при господстве иноверных, иноплеменных и своекорыстных временщиков. Поэтому, хотя освободить его, при тогдашнем положении дела, было невозможно, сан священный не был с него снят и допросы его производились без пыток. Дело Родышевскаго разрасталось и захватило множество лиц духовных и светских, а Иоанн все томился, все томился в узах и заключении…

Прошло почти три года. Хотя орудия пытки и не касались тела Иоаннова, но тягость заключения, сердечная скорбь и крайняя скудность пищи, вместе с преклонными летами, поколебали его, прежде крепкое, здоровье.

Наступило, наконец, определенное Промыслом Божием, время перемены многочисленных временных скорбей его на вечную радость. Последнею его заботой было написать письмо в Саров строителю Дорофею, в котором он заповедал братии хранить неизменно данный им устав, пребывать в мире и любви и безропотно нести послушание. Он умолил своего духовника доставить это письмо в Саров и, сподобившись причащения св. Таин, почил о Господе 4 Июля 1737 года, на 67 году.

Тело его погребено на погосте ближайшей к Тайной канцелярии церкви Преображения Господня, что в Котловской.

В 1861 году, когда начали строить новый храм и копали рвы для фундамента, между множеством других костей, нашли скелет с длинными, хорошо сохранившимися волосами. На ногах скелета были цепи… Выяснилось, что это были останки Иоанна, которые и остаются при том храме доселе, чтимые благочестивыми христианами служением панихид об упокоении его души.

Саровская пустынь ежедневно воспоминает Иоанна в молитвах, как своего создателя, а в день кончины его, 4 Июля, совершает особенно усердное моление об успокоении его со святыми.

В г. Арзамасе доселе сохранился, хотя уже неоднократно перестроенный и распространенный, каменный храм Введения Пресвятыя Богородицы,[131] в котором Иоанн, будучи настоятелем Введенскаго монастыря, два века тому назад, ежедневно совершал Божественную Литургию. Доныне, хотя изредка, почитатели памяти его приходят в этот храм, чтобы воспомянуть имя его при принесении Безкровной Жертвы.

Достопамятный подвижник, пустынножитель, ревностный просветитель раскольников, основатель Саровской пустыни и невинный страдалец времен Бирона, Иоанн достоин вечной памяти. Город Арзамас имеет дерзновение радоваться о господе, что в лице иеросхимонаха Иоанна у него есть, подобный прославленным святым, теплый предстатель пред Богом.

Да будет же память Иоанна в Арзамасе с похвалами, доколе будет стоять этот Православный и храмами Божими наполненный и преукрашенный град!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​© Источник:  Н. М. Щегольков. Историческия сведения о городе арзамасе, собранныя николаем щегольковым с видами и портретами
© Арзамас. Глава XI Великий арзамасец XVII столетия иеромонах Исаакий, в схим Иоанн
© OCR  и перевод - В.Щавлев. 2021